Глава 4

У подъезда барака, несмотря на позднее время, было светло, людно и шумно. Возле входа несколько машин заливали грязный двор ярким, слепящим светом включенных фар, игравшим на белых боках огромных сугробов, а около самой подъездной двери стояли два мужика в масках, бронежилетах и камуфляже – из числа тех, кто совсем недавно врывался в восемнадцатую квартиру. В нескольких шагах от входа в подъезд – посередине светлого пятна, образовавшегося от фар машин, – стоял человек в милицейской форме при подполковничьих погонах. Вокруг него толпились растревоженные жильцы дома, они забрасывали подполковника вопросами, на которые он очень деловито отвечал:

– Говорю же, проводили спецоперацию по освобождению заложника. Понимаете? Бандиты взяли человека в заложники, а мы его освобождали.

– Я же тебе говорил, Степаныч, что нас в заложники хотели взять! – торжествующе заявил невзрачный мужичок в бушлате, наброшенном поверх майки. Из-под полы бушлата торчали кальсоны. Мужичок часто переступал с ноги на ногу, он уже явно начал мерзнуть, но уходить со двора не желал – когда еще подвернется случай хоть самым краешком оказаться замешанным во что-то интересное.

– Да что ты, Сема, какой непонятливый! При чем тут мы-то? Говорит же товарищ подполковник: одного заложника захватили, а нас никто трогать и не собирался. Правильно я говорю, товарищ полковник? – Говоривший, мужик куда более солидного вида, чем его оппонент, обратился за подтверждением к милиционеру.

– Совершенно правильно. А теперь бандиты уже никого не возьмут в заложники, мы их обезвредили.

– А что за бандиты-то? Кто это были такие? И как они к нам в квартиру попали? – раздался из толпы недоуменный вопрос.

– Николай Степанов и его дружки, – значительным голосом заявил милиционер. – Вы, наверное, и сами знаете, что Степанов – личность темная, ну вот он и допрыгался наконец.

– А кого они захватили? И где теперь заложник? – спросил тот же голос.

– Заложник в ходе спецоперации был освобожден и переправлен в безопасное место, – еще более значительно заявил подполковник. – Больше я вам про него ничего сказать не могу, уж не обессудьте, сами понимаете почему, чай, не маленькие.

Подполковник был неплохим психологом и прекрасно знал один почти беспроигрышный прием общения с толпой. Если хочешь объяснить что-то, что с трудом поддается объяснению, нет ничего лучше, чем с доверительным видом сказать нечто вроде: «Ну, что я вам рассказываю, вы это и сами не хуже меня понимаете» – после этого никто не захочет продолжать эту тему, опасаясь показаться глупее прочих.

В этот раз все получилось именно так и больше про несуществующего заложника никто не спрашивал, хотя было совершенно непонятно, почему его личность и местонахождение окутаны такой тайной. Зато, наконец растолкав соседей, в первый ряд пробилась толстая склочная бабка из восемнадцатой квартиры – та самая, что была ужасно оскорблена тем, что на нее не обратили должного внимания. Не тратя времени попусту, она сразу же набросилась на подполковника с обвинениями и страшными угрозами, практически теми же самыми, что высказывала его подчиненному.

– Женщина, успокойтесь, – спокойно и чуть брезгливо ответил подполковник, дождавшись, когда она на секунду умолкнет, чтобы перевести дух. – При проведении спецопераций ордер не обязателен, а поскольку вам, насколько я понимаю, не причинили никакого ущерба, то и жаловаться совершенно не на что.

Бабка не успокоилась и продолжала кричать о моральном ущербе, неуважении к старости и своих заслугах, но больше подполковник на нее внимания не обращал. Еще кто-то из жильцов спросил у подполковника о том, что сталось с бандитами: тот стал многословно объяснять, что двое из них пытались оказать вооруженное сопротивление и были убиты, а один задержан и доставлен в ближайшее отделение. Потом из толпы спросили, какое именно сопротивление оказывали бандиты, а также чего именно они требовали и много ли милиционеров участвовало в задержании.

На некоторые вопросы подполковник отвечал, от некоторых уклонялся, а в целом было очень похоже на то, что он чего-то ждет и именно поэтому до сих пор не отказался от участия в этой импровизированной пресс-конференции. Непонятно было только, чего именно он ждет. Быть может, кого-то из своих людей с докладом?

В самый разгар разговора из подъезда показался еще один камуфляжник в маске «ночь». Спокойным и уверенным шагом он прошел мимо двоих таких же, стоящих у подъезда, даже сделал два шага по направлению к подполковнику, как будто хотел о чем-то доложить, но тут, словно вспомнив что-то важное, свернул к одной из машин. Его силуэт на мгновение мелькнул в свете фар и тут же растворился в ночной темноте. Никто не обратил на него ни малейшего внимания – слишком много последние полчаса маячило около подъезда таких безликих фигур, чтобы глазеть на очередную, ведущую себя к тому же совершенно естественно. Никто не обратил внимания и на то, что скрывшийся за машинами человек в камуфляже оттуда уже не появился, словно его и не было.

Глава 5

Генерал Коробов сидел за столом в своем кабинете, опустив подбородок на сплетенные в замок руки и глядя на дверь. Как всегда, перед тем как приняться за какое-нибудь важное дело, он позволил себе на несколько минут расслабиться и сейчас сознательно старался думать не о проблемах, решать которые ему предстояло, а о чем-нибудь постороннем и малозначительном. «Не мешало бы новую дверь поставить, эта уже совсем неприличная стала», – мелькнула у него в голове неожиданная мысль.

Дверь кабинета начальника службы криминальной милиции Магаданской области и в самом деле не меняли уже лет десять, а то и побольше. Она помнила и предыдущего хозяина этого кабинета, ушедшего на повышение и получившего кабинет пороскошнее, и его предшественника, ушедшего со своего поста на пенсию, а может быть, и более ранние времена.

Взгляд генерала сместился с двери и пробежал по всему кабинету. Обстановка была казенная и неуютная, вдоль одной из стен стояли несколько разномастных обшарпанных шкафов с различными бумагами, справочниками и многочисленными изданиями российских законов: у второй стены находились несколько стульев, на которых обычно сидели подчиненные Коробова во время совещаний. Половина этих стульев были такими, что вынеси их сейчас на помойку, так и не польстится никто.

Взгляд Коробова дошел до его собственного стола: несколько телефонов, компьютер далеко не последней модели и матричный принтер; потом поднялся к потолку, который давно уже пора было белить; скользнул по стенам; задержался на подоконнике с полузасохшей геранью. Выкидывать цветочек было жалко, а нормально заботиться о нем он постоянно забывал.

«Надо бы обстановку подновить и ремонт нормальный сделать, – продолжил свою мысль генерал. – А то живу, как при царе Горохе…» Такие мысли посещали его уже не первый раз, но только мыслями до сих пор все и ограничивалось. И дело было не в том, что не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. Возможность устроить в своем кабинете хоть евроремонт у полковника была, не пришлось бы даже слишком сильно напрягаться, но дело было в том, что в отличие от большинства своих коллег Коробов не считал благоустройство своего рабочего места делом по-настоящему важным, и руки у него до этого постоянно не доходили. Поэтому единственным действительно современным предметом обстановки в его кабинете был стоявший у него за спиной сейф, в котором полковник хранил наиболее важные и секретные документы и все прочие вещи, требовавшие особо тщательного присмотра.

«Ладно, это не к спеху, вот разберусь с важными делами, тогда и ремонтом можно будет заняться», – традиционно завершил свои мысли о благоустройстве кабинета Коробов, снял трубку с внутреннего телефона и набрал короткий номер:

– Синякин? Да, я… Зайди ко мне в кабинет… Ну, не то чтобы совсем срочно. Ты что сейчас делаешь? Ясно. Ну, вот допишешь и приходи… Тебе, кстати, документы по Степанову приносили? Ознакомился? Ну, вот и отлично. В общем, я тебя жду.

Коробов положил трубку и решительным движением придвинул к себе толстую картонную папку, лежавшую на краю стола. На ней была наклеена полоска бумаги, на которой красовалась лаконичная надпись: «Степанов Николай Иванович (Коля Колыма)». Коробов открыл папку и глянул на первый лист.

Так… Родился в семьдесят первом году, четвертый ребенок в неполной семье, отец от них ушел, когда ему было восемь лет, мать детей содержала очень плохо…

Ясно, в общем, вполне обычная история. У подавляющего большинства блатных было такое же или почти такое же трудное детство, которое заставляло их очень рано взрослеть и самим добывать себе средства к существованию. Значит, и Коле с очень раннего возраста приходилось заботиться о себе самому, и это наверняка наложило на его характер соответствующий отпечаток. Он привык рассчитывать только на свои силы, стал жестоким и недоверчивым. Что ж, такие обычно и становятся авторитетами в уголовном мире, ничего удивительного.

Так, что там дальше? Мореходное училище, после него работал гарпунером на китобойном судне. Ого! Серьезная профессия. Значит, кроме всего прочего, он смел и очень силен физически – слабаков и хлюпиков среди гарпунеров нет и быть не может. Впрочем, проработал он совсем недолго – чуть больше полутора лет, – потом началась его уголовная карьера.

Так-так, это уже интереснее. Коробов внимательно вчитался в написанное.

Всего у Коли Колымы до сих пор было четыре ходки, все четыре от звонка до звонка, все четыре за кражи.

И правда, образцовый вор. Надо же, встречаются еще такие. И кражи все очень характерные. Начал, как и подавляющее большинство воров, с мелочи, за которую и получил всего полтора года; следующая уже серьезней – соучастие в краже недельной выручки из крупного магазина. Здесь он уже работал не один; ну да, правильно, пока срок мотал, успел свести знакомство с опытными ворами. А последние два срока за кассы: одна – крупного завода, а вторая – ресторана. Недурно, что и говорить.

Так, дальше…

Это официальная информация, а что там с оперативной, полученной из неофициальных источников? Ага… В зонах был в полной отрицаловке, ни на какое сотрудничество с администрацией никогда не шел, репутацией обладает совершенно незапятнанной, во всяком случае, «косяков» за ним не замечено. Правдоискатель, ревнитель блатных понятий и традиций, обладает обостренным чувством справедливости, которое не боится проявлять даже тогда, когда это представляет для него серьезную опасность.

В этом месте в папку было вложено три рукописных листа, на которых неизвестный информатор подробно описывал, как во время своей второй ходки Коля Колыма заступился за какого-то незнакомого ему зэка, мотавшего первый срок, на которого от скуки наехали три кавказца и хотели его по беспределу опустить. Дело кончилось серьезной дракой, из которой Колыма вышел с двумя сломанными ребрами и рассеченной головой. Но он ушел с места драки сам, а кавказцев унесли.

«Серьезный человек», – подумал Коробов, перелистывая сразу несколько страниц. Подробности всех былых подвигов Колымы, которые были на них описаны, интересовали его не особо. До них, конечно, дело тоже дойдет, но сейчас нужно составить общее впечатление. Где-то здесь должна быть последняя краткая характеристика… Ага, вот она.

«Николай Степанов, он же Коля Колыма, – человек очень умный, хитрый и предусмотрительный. Обладает редкостным оперативным мышлением. Необычайно горд и принципиален, при необходимости может быть жесток, но в бесцельном садизме не замечен. Никогда ничего не забывает и никому ничего не прощает. Обладает большим авторитетом в уголовном мире. Один из приближенных вора в законе Вячеслава Сестринского (Бати)».