Похищение восхищений

Был ветер. Осенний ветер.

Порывистый. Мокрый. Нервный.

А мы смеялись, как дети

От поцелуев первых

А мы расходились утром

Чтоб более не звонить

Друг друга не надо путать

Лети – паутинка-нить

Над сущей и сизой осенью

Над юной смелостью и

Над озимью, утром белёсою

Над лишней слезой любви

Лететь паутинке вечно

На тысячи километров

А слёзы..?

Да это от встречного

Осеннего нервного ветра.

Олений гон! – сверкая, рань

Трубит на звучный бой

Губами трепетная лань

Смеется над тобой

Ах, этот блеск! – ах этот треск

И ребер и рогов

Вогнулся в грудь нательный крест

Не выдохнуть его

О, сколь прекрасен красный снег

Зов крови, час настиг

Но, Боже? ты же человек

За что ж – подобье – бык?

О, волоокая любовь

Откликнись, оглянись

…я помню, кто всегда с тобой

Господь мой, отвернись

Прости, не знаю, что со мной

Хотелось о другом

Смешной, шальной, хмельной, чумной

Летит олений гон.

…а если б смолоду да знать, где телу дух любви догнать…

На темном небе кружева деревьев
Сплетает ночь, летящая с востока.
На белом платье, сброшенном невестой
Играет свет танцующей свечи.
На ветках затихают птицы счастья.
Еще не спим, еще любовь сплетает
Ночные кружева.

4

Луна
Тризубчатое стило
Как в тихий омут острогу
На паутинке опустила
Там смерть рассеянно косила
Ромашки в голубом логу
И путник
Спящий при дороге
Кипящей серебром излучин
Захвачен был в хмельные стоги
Целован в губы, руки, ноги
Скрипичной проволокой скручен
– Токкаты —
Бесовы отродья, нагромождения души
Грохочут при громах мелодий
При восхищениях вершин
– Токката-
Ты невыносима
Из сердца тянешь острогу
И купиной неопалимой
Сверкаешь в августа мозгу
Я больше не могу
– Токката —
Метелью кружевного сада
Бегу, и не страшусь расплаты
И под косой не дрогну взглядом
Я, райских яблок смертный вор
Под сердцем космоса костер
Токкаты-фуги ре-минор
Два такта

5

Гулко падали яблоки в старом саду

Тихо плакала, может быть, мама

Так легко убегалось в горячем бреду

За иною любовью упрямой

И брала меня теплая южная ночь

Соловьиная роща взрывалась

И лукавая телом лилейная дочь

Моим сердцем играла-смеялась

И я знал, что меня никогда не простит

Ни судьба, ни мольба за порогом

Ибо мать не умеет иначе любить

Отпускать – то доступно лишь Богу

А дороги до Бога – с полвека еще

Я пришел целовать твои руки

Сединой защищен, или все же прощен?

…пусть поищут по яблочку внуки

ГЕНЕЗИС НА РАЗ-ДВА-ТРИ

или

Евангелие от Евы – фрагмент 2

Когда б я стала совершенной, Меня б никто не смог терпеть,

Или прозвали бы блаженной, да постарались запереть…

Подальше с глаз, за двери рая, чтоб я могла там постигать,

Грехов людских не замечая, как жизнь планеты сохранять…

Когда б я стала совершенной, сама б я не смогла стерпеть

Убогость жизни откровенной, я б постаралась улететь…

Когда б смогла я излечиться, от недостатков, что во мне,

То в тот же миг смогла б открыться гармонии, родной стране.

И остаюсь несовершенной, но гармоничною внутри,

Мир откликается волшебно – заря! Свершилось, посмотри!

/Белоснежка Ф./

…Я был на высокой горе, и узрел великого человека и рядом маленького, и услыхал громовой голос, и приблизился, чтобы расслышать глаголемое. И он изрёк: «Я – ты, и ты – Я, и где ты, там и Я, и Я во всём, и где бы ты ни пожелал, собираешь ты Меня и, собирая Меня, собираешь и себя…

(св. Епифаний: Haer. XXVI,3)

…почему я должна писать в мужском роде? Мысль неуместная, но интересная, как будто после дождя падают с веток яблочного дерева – уже не неизвестно откуда! – падают легкие и прохладные капли-слова: нежность; мягкость; слабополость; гинекизм; фемининность.

А я сижу у окна и ем яблоко. Пишу диктант. Но пишется совсем не то, что диктует учёный ангел. Вернее не совсем то, я не спорю с учителем от Бога, но просто добавляю к морфологической информации некую женственность.

Адам, мой партнер по парте, от морфологической информации легко впадает в состояние «объятий Морфея», то есть пишет автоматическим письмом диктант, находясь в полусне.

Ангел громко сказал «Искуситель» – и это существительное от слова кусать, да? Кусаю яблоко. Кислое. Скулы сводит, так сильно, сильно так, как от поцелуя, тянет до низа живота прямо-таки. Но если поцелуй технически легко объяснить, это вакуумный эффект, необходимый для включения процесса клонирования подобных Богу, ангел говорил ещё много непонятного и не приятного, но если съесть просто это кислое, то потом ощущение сладкое в послевкусии. Кусаю яблоко.

Очень кисло. Думаю, доза велика для одного существа, хочется это с кем-нибудь обсудить, ну, ты, сонная тетеря, слизни капельку яблочного сока с моих пальцев.

Не надо на меня так пялиться!

Хочешь ещё яблока? Но я уже съела, остался только сок на моих губах, слизни…

…далее поперёк листа стихи другим почерком:

спас ли был яблочный?

или метель

холоду ночи стелила постель?

спал я?

иль смел наяву говорить

как я хотел научиться любить…?

Вопрос для самопроверки: Как пробудить плодотворность?

Варианты ответов (нужное подчеркнуть)

– Желанием Красоты
/Рерих/
– «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты»
/Пушкин/
– «И дерево средь Рая, багряное, на снедь, растет – тела сжигая, и жжет – чтобы гореть. Менять уж невозможно, цвети, кто раньше цвел. Адам сказал неложно, что это женский пол.»
/Бальмонт)

ОХОТНИЦЫ ЗА ЯБЛОКАМИ

или из Рецензий на «Евангелие от Евы – фрагмент 2»

Две девы – и нельзя сказать, что девы.

Не страсть, а боль определяет пол.

Одна похожа на Адама впол-

оборота, но прическа – Евы. /И. Бродский/

…заржавевшим ключом всё стучишь монотонное по` столу

Отомстив вдохновеньем сполна

Если много мужчин собрало`сь, они, видно, апостолы

Или просто случилась война*

Месяц строит насмешливо времени острые рожки,

Ну а то, в свою очередь, прячет тесак.

Если много собра`лось матрон, они, видно, матрёшки,

Или что-то случилось не так

А потом поползут по полям самоходные гаубицы

Слышишь, чибис вопит свой извечный вопрос

Вряд ли с осенью кто-нибудь силою справится

На антоновку только к весне поднимается спрос

У огня не четыре угла, а четырнадцать прочерков

И бумага дымит, и клубится белёсый туман

мы и сами себя понимаем не очень-то

Что тогда говорить о сошедших из рая/с ума…

/Елена Евгеньева 22.04.2019/

…вполоборота обормот похож на Бродского.

Конечно, если не взирать на пол,

Который даст трансферт на превосходство,

На теми, кто…

Нет. Лист порвать. Под стол.

…вполголоса читаю Юсси Ольсена

«Охоту на фазанов», «Женщин в клетке».

А вот в раю к охотнику опоссум

Слезает сам. Индейская эклектика.

В Большом Вигваме тишина, но давка,

И девок ни одной среди индейцев.

Ну – так всегда на распродаже томагавков,

Здесь всяким скво нема на шо надеяться.

Тем паче если месяц строит рожки,

То это типа «Разумов обмен»

Когда Зе Краггаш обещает трошки,

Но даст хоть крошку? Да уж, Ка-Вэ-Эн…

Убийцы, гаубицы, девы-голубицы,

Матрешки трех матрон в микромакрон…

Чи чибис тож не знат, в кого влюбиться?

Полнейший половой оксюморон.

В том смысле, что кого ни выбираем,

По демороликам клиента супер-патрио,

Что нас-сыщает сумачечим раем,

С чумой какой-то в 25-м кадре.

…вполросчерка бы просчитал по почерку,

Вживую если бы был с человеком.

Но это роскошь из другого века.

Да, – *мы и сами себя понимаем не очень-то»,

А, милые да-мы?

Amor fati

1. Фарфоровая королева

…час пробужденья белыми ночами достаточен.
И чуткостью томим.
И в чисто человеческое пламя
Переливаем.
Светообратим.

…ты в поезде, ты точка на штрих-пунктирной линии посреди ямальской тундры, где-то между Новым Уренгоем и Надымом. Весенний паводок превратил землю в водные зеркала Надземья. Вода на несколько сантиметров выше железнодорожной насыпи, поезд идёт по воде между небом и землёй. Ты свободен, отделён от дома, от близких, и даже от случайных людей, которым могла бы помешать обеспокоенная этим белым свечением полусонная птица души, которая кружит над зеркалами Надземья, и это её глазами ты видишь себя точкой белой ночи.

Птице души мало просто выпорхнуть, ей хочется выдохнуть, избавиться от тяжести земного, от состояния зависимости от другого человека, которое уходит корнями в случайно потревоженную землю. Но рассказать, это значит определить место и время, как бы прикрепить фотографию к стене того, кого хочется забыть. Что может быть хуже этого? Может быть – неспособность переносить неопределенность? Читаю Фрейда. Старик так уверенно говорит: «Тайна человеческой души заключена в психических драмах детства. Докопайтесь до этих драм, и исцеление придет.»

Детство как детство. Счастливое, бездумное. Но почему-то запомнился эпизод с фарфоровой куклой сестры, дорогой и любимой куклы, которую она так бережно и нежно подала мне в руки, но как-то немного нехотя, не как ребенка дают, а ногами вперёд. И я как-то рассердился, импульсивно схватил куклу за ноги и ударил головой об камень. Сестра рыдала, я хохотал и не мог остановиться, меня, кажется, водой облили дождевой из бочки, которая стояла у входа в старый деревянный дом ещё дореволюционной постройки. Когда я попросил у сестры прощения за этот идиотский смех, она очень удивилась:

– Ты не можешь этого помнить, тебе полтора года всего было. Тебе мама рассказала, может быть?

Нет. Я рассказал ей в деталях, как всё произошло, мамы рядом не было, она не могла этого видеть. То есть я запомнил всё, до мельчайших подробностей. Только имя фарфоровой девицы, потерявшей голову в моих руках, я никак не мог выговорить и сейчас, почти 61 год спустя. Сестра смеётся:

– Конечно, тебе трудно. Ты и сейчас тормозишь, когда «р» выговариваешь. Её звали, конечно же не Анна, а Маргарита!

– По семейной легенде ты в пять лет уже читала Толстого, я плохо помню, так ты и Булгакова читала?

– Ты же знаешь, как скучно читать только одну книжку. Тем более у меня Толстого забирали, как не по возрасту чтение. И я прятала Анну Каренину под столом, а Маргариту Николаевну держала в резерве, под кроватью. В каждой книге вместо закладки лежала своя кукла. Я любила фарфоровую Марго больше, чем Анну, та была глиняная, тяжелая и действительно похожа на белку. На злую белку. Ещё у меня была Бальбина тряпичная. С глупым личиком, я сама нарисовала и пыталась тебе подсунуть, вместо Маргоши, но ты орал, отпихивал. Так вот откуда у тебя мания на Маргариту, чувство детской вины, если по Фрейду.

– Ну, Фрейда-то мы тогда точно не читали, слава богу, как говорится, – улыбнулся я. И мы продолжали беседовать ни о чём уже, потому что о чём-то говорить было трудно, мы сидели за столом вдвоём, все гости ушли, поминальная трапеза по маме закончилась с полчаса назад, до ночного поезда на Одессу было еще часов пять, не меньше. Мы уже поплакали. И было как-то легко, как в детстве, когда прятались от дождя…

И у меня сейчас дождь
Он живее бесшумного снега
Он говорит, говорит, говорит без умолку
И не уснешь
И не выйдешь по улицам бегать —
Раннее-раннее утро.
И пусть это длится так долго
Как ожидалось.
И чувствуют пальцы раскрытой руки
Белых движенье жемчужин
Касанье небесной реки

Ещё я тогда попытался рассказать сестре о том, как не приехал хоронить своего учителя, Мастера Лео. Потому что… Она перебила меня:

– Да, тебе лучше подальше от этого процесса. Когда с папой прощались, ты всё время хватал его за руку, у тебя забирал дед, очень сердился, а ты вроде бы как не понимал. А ведь восемь лет уже было тебе. Такая обида была. Ты мне сказал: «Почему дед сердится на меня, а не на папу? Он же ушёл. Это нехорошо. Почему на меня, за что? Как он поймёт меня, если не смотрит? Я всегда, когда надо было, тянул его за руку, и он отвечал».

– Я помню. Нас отодвинули в сторону, священнику надо было пройти. Ты тогда мне сказала: «Не трогай больше, ему и так неспокойно».

– Странная беседа получается. Мы говорим друг другу то, что другой сказал, как будто самим нельзя об этом говорить ещё раз. А что у тебя получилось с Учителем Лео?

– А, да. Я тогда уже уехал на Ямал, оставил всю нашу чертову труппу погорелого театра, пошел работать строителем, продолжал писать, начал печататься, перешёл в профессиональные журналисты. Прощай, богема. Хотя, у нас свой бомонд, свои «взбрыки» от избытка нереализованных претензий. Все гении, а пишем на один день в завтрашнем номере газеты. Но всё равно это реальнее театра. И я начал решительно вычеркивать всё, что говорил Мастер Лео, единственное, что оставил от уроков «короля эпизодов», так это умение зеркально воспроизводить именно тот фрагмент. Это естественно: даже по учебнику актёрский взгляд «изнутри» спектакля по определению не может разработать образное решение «за всех», за спектакль, будь ты хоть примадонна, но – ты внутри. А требуется творческий взгляд «извне», – режиссёра и художника-сценографа, – в газете – это редактора взгляд. Когда я был редактором, то сам не мог писать, разве что старые наброски ставила ответственный секретарь по своему усмотрению. Я опять слишком увлёкся, да? В общем она мне прислала вторую телеграмму уже через месяц после похорон Мастера Лео.

– Кто она?

– Да эта самая чертова кукла, Маргарита.

– Фарфоровая?

– Очень похоже. По крайней мере при первой встрече так её и увидал.

Она – как будто из фарфора,

Из настоящего, который звенит так легко,

Словно впитал гончара с любимой женой разговоры

О том, что нельзя волноваться, что может пропасть молоко.

Она – как будто из не времени,

Из настоящего, которое ещё не успело родиться,

Словно сама ещё не уверена и не хочется быть беременной,

И если желтая роза к разлуке, то пусть примета не пригодится.

Она – как бутон полураскрытый,

Из настоящего сада, который уже не Эдем,

Слова застывают на каплях дождя ожерельем небесной амриты.

…так вы говорите, настоящий фарфор должен светиться и в темноте?

…мы уже не одни за столиком уличного кафе «Тавричанка». Вернее – я не один. Сестры ведь уж третий год как нет, но говорить с ней теперь стало проще, даже об очень глубоко личном. Наверно, я вслух заговорил, громко, потому что Елена, она была за соседним кофейным столиком, сказала: