отщелкал привычный уже номер покойного Николая, послушал без эмоций загробно-галактические гудки. Потом опять набрал номер брата. Сердце забилось. Словно он хотел признаться в любви или узнать в больнице, как прошла операция. Он надеялся, что трубку возьмет опять Ульянка. Но прошла минута, а гудки шли и шли без конца и края.
Настроение упало, как узорный платок на мокрый тротуар. И тут на Валеева снизошло озарение. Он смастерит для племяшки домик. Как только мысль начала в нем свою работу, усидеть он уже не мог. Переодевшись, взял фонарь и вышел на лестницу.
В подвале было тепло, пахло паром и мышами. Трубы, обернутые ватой, пофыркивали кипятком. Отомкнув перегородку своей ячейки, Валеев зажег лампочку и начал искать. Вынув фанерный чемодан с тряпьем, картонную коробку со старыми перестроечными «Огоньками», он добрался до угла, где хранился его плотницкий арсенал: пара метров елового бруса, пучки штапиков и нащельников, перевязанные веревочкой, жестяная коробка с гвоздями. Отдельно лежал грязный полиэтиленовый мешок с плитками столярного клея. Когда Валеев клал в пакет жестяную коробку, гвозди грохотнули дружно, словно где-то в коробке построились солдатские полки.
Домик… Когда хочешь хорошо что-то сделать в первый раз, нужно действовать по плану. Поэтому начал Валеев с чертежа. На голубоватой кальке, с вынесенными размерами, в двух проекциях, по всем правилам. Валеев и не подозревал, что можно было так соскучиться именно по черчению — по безошибочности и нематериальной тонкости, которых давно не было в его повседневной работе. Чертеж вышел — загляденье: прозрачное строение в лесах размерных линий и цифр. На кухонном полу была расстелена клеенка, на столе и