Глава 2

864 год, 2 июня, Новый Рим

– Ничего не выйдет, – усмехнувшись, покачал головой Бьёрн.

– Но ты ведь не пробовал.

– Я построил много кораблей. И такими глупостями не занимался.

– Построй еще один. Давай попробуем.

– Зачем? Все равно ничего толком не выйдет.

– Опыт – вот единственный критерий истины! – назидательно подняв палец, произнес Ярослав на койне – высоком среднегреческом.

– Чего?! – раздраженно переспросил Бьёрн. – Койне, да? Ненавижу его. Очень заумный.

– А я только его и знаю, – пожав плечами, ответил наш герой. – Но ты понял меня?

– Нет. И не хочу понимать. Давай лучше построим нормальные драккары. Тут леса много. Все должно получиться.

– Давай попробуем то, что я хочу.

– Ну зачем? Зачем нам этими глупостями заниматься?

– Затем, что эти глупости в военном деле принесли мне победы. И ты сам, пользуясь этими глупостями, доплывал до Индии.

– Ой ли?

– Ты думаешь откуда у меня все эти знания?

– От высших сил, – уверенно и убежденно произнес Бьёрн. И осекся, задумавшись. Крепко задумавшись. А потом неуверенно произнес: – Ну давай попробуем. Но только один корабль!

– Вот и ладно, вот и хорошо, – расплылся в улыбке Ярослав.

Почему идеям консула противился Бьёрн? Опытный мореход, под руководством которого, среди прочего, было также построено несколько десятков драккаров, в том числе и те, на которых он сам ходил по волнам. Разных. И больших, и малых. Любой в те годы мог твердо сказать – Бьёрн хорошо разбирался и в мореходстве, и в кораблестроительстве. Да, со своей северной спецификой. Но не более. И эта специфика была скорее бонусом, чем недостатком. Ведь слава драккаров в те годы звенела по всей Западной Евразии.

Так вот. Бьёрн понимал в кораблях немало. И тут услышал от Ярослава совершенную ересь, с его точки зрения. Но вот беда. Консулу Нового Рима были не нужны драккары. Ему были нужны другие корабли под совсем другие задачи. И строить он их хотел, опираясь на те куцые знания, которыми обладал.

Что Ярославу не нравилось в драккаре?

Архаичность его конструкции. Тесаные доски собирались внахлест и сшивались промеж себя, а потом их изнутри распирали вставными легкими элементами каркаса. Конструкция получалась легкая и в какой-то мере упругая, но очень хрупкая, особенно когда требовалось строить что-то крупное и грузоподъемное. И чем выше были борта, чем больше грузоподъемность, тем толще становились тесаные доски, тем тяжелее и нелепее выходила конструкция. А главное – ее удельная прочность стремительно падала.

Иными словами, по своей сути конструктивная особенность драккаров, вышедшая из глубокой старины, была пригодна в оптимуме только для лодок, крупных ли, мелких ли – не важно. Главное, что лодок, а не кораблей. И то, что на севере Европы много столетий бытовали эти технологические приемы, Ярослав ничем, кроме естественного консерватизма, не считал.

Консулу же требовался корабль совсем иного типа под совсем другие задачи. Скорость не так важна. Он не собирался носиться на нем угорелым зайцем по морям и брать на абордаж своих конкурентов. Ему требовалось перевозить войска и грузы. Причем стратегия ведения боя в его представлении очень сильно отличалась от принятой в те годы. Поэтому он желал иметь высокие надстройки на корме и носу с развитыми боевыми площадками. Да, борта высокие, чтобы залезть было сложно. Да, определенное пространство внутри корпуса. Пусть по массе груза такой корабль бы перевозил и немного, но место должно быть в достатке, чтобы размещать сразу много людей.

Все это диктовало такие тактико-технические требования к кораблю, которые ни драккар, ни иные образцы северного судостроения тех лет обеспечить не могли. Да, конечно, Ярослав прекрасно знал о том, что примерно в это же время во Фризии уже существовали когги – корабли, вполне подходящие под его задачи. Но он не считал их хорошим решением, так как их корпус набирался по той же технологии, что и у драккаров или кнорров.

Теоретически, конечно, клинкерная технология позволяла относительно безопасно выдерживать кораблем скручивающих и упругих нагрузок. Но только в том случае, если водоизмещение их небольшое. С ростом водоизмещения все это преимущество стремительно улетало в тартар. Потому что слишком хлипкий корпус болтался на волнах, как хвост у дворняжки, что вело к стремительному расшатыванию креплений и повышенным нагрузкам. Нагрузки требовали увеличивать толщину тесаных досок несущего корпуса и усиливать вставные наборы, распирающие их изнутри. И при водоизмещении свыше двухсот тонн внезапно оказывалось, что корабль с жестким каркасом уже и легче, и прочнее, и лучше. НАМНОГО лучше. Конечно, викинги на своих драккарах и кноррах добирались до Гренландии и Северной Америки. Но это носило очень ограниченный масштаб. В то время как Великие Географические открытия и первое регулярное морское сообщение с Новым Светом смогли обеспечить только корабли каркасной конструкции.

И что очень важно – преимущества клинкерной конструкции утекали намного раньше двухсот тонн. Уже на сотне тонн водоизмещения преимущества у такой технологии не было перед каркасным судном. Поэтому идти по гарантированно тупиковому пути Ярослав не хотел.

Эксперимент? А почему нет? В крайнем случае он перетащит драккары из Западной Двины и воспользуется ими для проведения задуманной операции. Это в том случае, если у него ничего не выйдет. А если получится? О! Это будет замечательно! Он получит прекрасный инструмент для проведения военно-транспортных операций в регионе. Своего рода малый десантный корабль универсального толка, способный, ко всему прочему, еще и отбиться от любого противника на море.

– Доски-то зачем пилить? – недоумевал Бьёрн. – Тесаные же прочнее.

– Ты снова забыл?

– Что?

– Доски в моей задумке не несут основной нагрузки. Вся сила воды будет давить на скелет корабля – каркас. А доски, ежели их тесать, получаются очень дорогими. Дерева на них слишком много уходит и времени. Если же их пилить, то прочность их падает ненамного, а выделать их можно много, быстро и просто.

– Не хочешь по-людски?

– Не хочу.

– Гнить ведь пиленые доски будут сильно.

– Не будут.

– Ты мне это говоришь?

– Тебе, – кивнул Ярослав. – Я кое-что придумал для того, чтобы защитить их от гниения.

– Что-то не верится.

– Доверься мне.

– Один корабль! Ты слышишь меня? Один! После чего мы его пускаем на дрова и рубим хорошие корабли. Хочешь драккары, хочешь кнорры.

– Или когги.

– Да хоть когги. Главное, чтобы без всех этих глупостей. Проверенным дедовским способом.

– Хорошо. Один корабль. Но ты мне не морочишь голову и делаешь так, как я хочу. Ты обещал.

– Обещал, – скривился, как от пригоршни клюквы, Бьёрн. – Зря, конечно. Но обещал и выполню свое слово.

Ярослав улыбнулся и хитро ему подмигнул, отчего Бьёрну стало не по себе. Такая уверенность. Такая убежденность. Он уже сталкивался с ней. Сначала, когда этот странный ромеец готовился встретить совершенно непреодолимую армию викингов и хазар, а потом там – на драккаре, перед битвой с западными кривичами, которая так и не состоялась…

Константинополь… то же самое время…

– Мне не нравится Василий, – тихо произнес один из мужчин.

– Чем же?

– Он опасен.

– Чем юный дурачок тебе опасен?

– Дурачок ли?

– А кто же он?

– Говорят, что ему благоволят Боги.

– Боги? Когда ты успел отречься от Всевышнего?

– Никодим был там минувшим летом. Я, когда узнал, что эта семейка собирает наемников, сразу сообразил, для чего. И отправил своего человека. Никодима. Ты… да и вы все его знаете. Человек крепкий в вере и верности. Но, побыв всего одну неполную кампанию подле Василия, он переменился. У него глаза горят, когда он о нем рассказывает.

– Чем же он так сразил Никодима?

– Победами и поведением.

– Серьезно? Победами над кем? Над лесными дикарями?

– Ты, друг мой, не хуже меня знаешь, что викинги – угроза великая. Их налеты на Черное море ни для кого не секрет, как и бедствие, каковым они стали для франков и островов Британии. Не стоит недооценивать диких лесных варваров.

– А ты думаешь, их нужно превозносить?

– Вся наша держава со всех сторон теснится этими варварами. С юга пустынные бродяги. С севера – лесные дикари. С востока – степняки. С запада… да то же самое. Ведь север Италии держится германцами, а в Сицилии магометане. И мы очень редко их побеждаем. Видит Бог – воинское искусство былых лет нами утрачено. А им – нет.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно. Как и в том, что Никодим теперь его человек. Всей душой. Как и все те наемники, что ходили к Василию. Они вернулись и теперь рассказывают людям о том, какой замечательный сын у Феофила. О том, как всем нам нужно, чтобы он возглавил страну. И чернь городская проникается их настроениями. Да и среди военных разговоры идут. Или не слышали?

– Слышали, – кивнули его собеседник и остальные присутствующие.

– Поэтому я боюсь Василия. Если он нашими силами сядет на престол, то мы не сумеем им управлять.

– Ты слишком мрачно думаешь, – усмехнулся другой из присутствующих. – На кого он станет опираться, кроме как не на нас?

– Он пришел в это дикое северное поселение шесть лет назад. Никто его не знал, не звал и не ведал. И теперь он уже верховный правитель, в которого верят, которому подчиняются, которого если не любят, то уважают и очень ценят. А те старейшины, что думали, будто бы смогут его контролировать, покинули пределы поселения под всеобщее осуждение. И тебе не кажется, что нас может ожидать такая же судьба?

– Старейшины дикарей.

– А ты уверен в том, что Василий не обыграет и нас?

– Уверен.

– Откуда же такая уверенность?

– Он не хочет ехать сюда. Прекрасно понимает предел своих возможностей.

– А я слышал иное.

– Что же?

– Поговаривают, что Василий называет Константинополь проклятым и не хочет с ним связываться. Из-за этого он в глухие леса и забрался и пытается построить там новый Рим по старинке.

– Проклят? – оживился другой участник этих переговоров. – И известно, что за проклятие?

– Точно не ясно, но оно как-то связано с христианством. Василий как-то проговорился о том, что после принятия христианства у нас все пошло не слава Богу. Да и мнение его о том, как веру наши принимали, очень нехорошее. Он считает, что первоначально ее приняли аристократы, что не желали подчиняться Василевсу и служить державным интересам. А потом Василевс, чтобы обуздать эту силу, что разрушала державу в головах его лучших подданных, был вынужден возглавить то, чему не мог противостоять. Однако губительность христианства для державы это не устранило. Да, и Константин Великий, и его наследники пытались как-то изменить веру так, чтобы она не столь сильно вредила. Но она по-прежнему, как ржа, разъедает державу изнутри.

– Это он так говорит? – ахнул один из присутствующих.

– И не только говорит, но и думает. Предпочитая поклоняться Аресу и Афродите. И те отвечают ему явной благосклонностью. Хотя, учитывая ученость, следует говорить еще и о том, что поклонение Аполлону ему не чуждо или Афине. Да и Пана, говорят, ценит.

– А к магометанам как он относится?

– Он считает их, как и христиан, «просто еще одной группой последователей Яхве». И указывает на то, что великая беда изнутри станет разъедать любую державу, что благоволит «аврамической вере». Этими словами Василий называет иудаизм, христианство и ислам, не делая между ними большого отличия.

– Ясно все… язычник… – с презрением произнес старик.

– Хуже.

– Что же может быть хуже?

– Он выдвинул еретическое утверждение о том, что все Боги – и старые и новые – суть одно и то же. Что Всевышний создал их и они ему нужны. И светлые, и темные, и добрые, и злые. И что все эти Боги – суть ипостаси Всевышнего, в которых проявляется та или иная его сторона. Все они едины и взаимосвязаны, являясь частью единого целого, пусть даже и не осознают этого сами. Ведь свободу воли, которую создатель даровал людям, он дал и всем иным разумным существам, дабы не сильно утомлять себя этой муравьиной возней. И что поклонение любому Богу – по сути своей – поклонение Всевышнему. Просто через ту или иную его ипостась – лик – проявление. Здесь он Бог милости, там Бог войны, а вон там Бог любви.

– Вздор какой…

– Ересь!

– Черни это очень понравилось. Вы же не хуже меня знаете, что чернь обожает поклоняться идолам. И если Лев Исавр под влиянием магометан начал с этими идолами бороться, то Василий предлагает «возглавить то, чему невозможно противостоять». Кроме того, он связывает серию страшных поражений и потерю земель нашей державой именно с этой борьбой. Дескать, мы отвернулись от иных проявлений Всевышнего и стали поклоняться только лику жертвенности. От чего у нас и получалось лучше всего – жертвовать… землей, людьми, победами…

– Лик жертвенности?

– Да, так он именует христианство.

– А ислам?

– Я не знаю. Но я знаю другое. Я уверен в этом. Я убежден, что если мы возведем Василия на престол, то нам нужно будет самим решать – или склониться перед ним, или погибнуть. Он опасен. Слишком опасен. Не каждый мужчина в столь юном возрасте имеет столько побед, добытых не с помощью отцовских полководцев, а самостоятельно. Да и ум у него явно не по годам развит. Опасный ум. Гибкий, ловкий, безжалостный.

– Так кого же ты хочешь видеть вместо Вардана?

– Его и хочу. Хочу и боюсь. Я думаю, что он вернет величие нашей державе. Но… для нас это может оказаться смертельно опасно. Для всех нас. Помните, чем закончился триумф и слава Александра Великого для всех его близких и друзей? Для всех его соратников? Я боюсь. Сильно боюсь. Меня притягивает этот сын Феофила и пугает. И своим умом, и воинской удачей, и тем, что ему, очевидно, благоволят старые Боги.

– Ты думаешь, что он прав в отношении этих ипостасей?

– Я не знаю, что думать. Я в растерянности. Меня испугал Никодим. Теперь я не могу доверять ему в делах, связанных с Василием. И, боюсь, это может коснуться любого. Там, на севере, зреет что-то очень опасное, жуткое и до крайности любопытное. Хуже того, я впервые задумался, а что будет, если Василий закончит собирать в своих северных лесах легион и придет под стены Константинополя? Не откроют ли жители перед ним ворота? Ни это ли он задумал?

– Боюсь, друг мой, ты слишком одержим этим юным представителем павшей династии.

– Боюсь, друг мой, – передразнил оппонента спикер, – мы уже слишком много раз ошибались в оценках Василия. И наша проблема в том, что мы его не воспринимаем всерьез. Как когда-то древние эллины считали македонцев дикарями, не пригодными к настоящей войне. Однако Филипп, а потом и его сын Александр сумели сильно их удивить. Не боишься, друг мой, что история может повториться?

– Василий – не Александр!

– За минувшие шесть лет он провел три крупных сражения и разбил в них противника, что численно превосходил его войско в два и более раз. Кроме того, он провел с десяток малых битв и также в них одержал решительную победу. Как и в поединках. Многих индивидуальных поединках. Даже тогда, когда никто не верил в его победу. Вас это не пугает? А меня пугает. Сильно пугает. Очень сильно…

Все присутствующие замолчали, погрузившись в свои мысли. Очень нерадостные мысли. Потому что чернь Константинополя, в том числе и их усилиями, уже была одержима Василием. И Вардан, дабы удержать эту толпу в относительном покое, вынужден был регулярно оглашать тот факт, что Василий его наследник и нет никакой опасности. Что он на севере служит делам державы, защищая ее от страшной угрозы – норманнов, что совершенно разорили земли западных христиан.

Одно тянулось за другим. И внезапно оказалось, что заговорщики уже заложники собственного заговора. И что сдавать назад уже некуда. Там толпа. И она жаждет чуда. А чудо – вот оно. И лучше бы его не было…