Дальше шел резон в виде прокачки собственной промышленности. В принципе, ее можно было «качать» и у себя. Но платить за этот проект Фрунзе собирался преимущественно трудовыми векселями, то есть, фиатными деньгами для внутреннего обращения. Инвестируя в промышленность Союза «воздух», обеспеченный только его авторитетом. А вот Иран должен был оплачивать рассрочку уже вполне себе натуральными товарами. Так что с точки зрения торгового и экономического эффекта этот проект выглядел очень и очень интересно. Во всяком случае, на стадии первоначальной прокачки обновляемой промышленности. Тем более что он позволял среди прочего вливать сельскохозяйственное сырье в развивающийся Волжско-Камский промышленный регион. Ведь эта железная дорога будет облегчать вывоз товаров к южному побережью Каспийского моря. А оттуда уже кораблями класса «река – море» можно было все дешево развозить по местам переработки.

Ну и наконец, через эту железную дорогу Фрунзе рассчитывал получить выход к сопредельным регионам. В тот же Ирак, в Афганистан, в Индию. Ну и железка, идущая в единой колее из Москвы к портам Персидского залива, также имела большое значение.

Конечно, имелись и иные, интересы: военные и политические. Но Фрунзе больше налегал на экономику и выстраивание взаимовыгодного сотрудничества. И открыто об этом говорил. Шах же пока не доверял, ища подводные камни.

А пока шли переговоры, Михаил Васильевич, еще в сентябре, инициировал проект реконструкции железной дороги от Ростова-на-Дону до Баку через Дербент и Владикавказ. Ее приводили в порядок, укрепляя насыпи с мостами, укладывали высокую плотность шпал и ставили тяжелые рельсы, то есть готовили к большому грузовому потоку.

Кроме того, начали изыскания для строительства железной дороги на север вдоль Каспия. От Махачкалы через Кизляр в сторону Астрахани и далее на Царицын^[20] по правому берегу Волги. И дальше…

Шаху же, пока он думал и ломался, сделали дополнительное предложение – направлять в Союз своих людей на обучение. Это, кстати, тоже у Реза Пехлеви не вызвало восторга, так как он прекрасно понимал, какое сильное влияние обучение станет оказывать на его людей. С одной стороны да, ему остро требовались специалисты буквально во всех областях. А с другой стороны, он опасался того, что они будут скорее советскими специалистами с лицом иранца, чем его подданными.

Впрочем, представители Союза не настаивали и не давили, чтобы не спугнуть и без того «робкого» клиента. Тем более что, положа руку на сердце, принять большое количество учащихся по интернациональной программе вряд ли было реально. Во всяком случае, в нормальном объеме.

Образование Союза пока только разворачивалось под растущие нужды экономики. И с 1 января 1929 года должна была вступить в силу очередная реформа, которой требовалось время, чтобы ее успели претворить в жизнь.

Для развития реформы образования, начатой в 1919–1923 годах, была упорядочена и реорганизована вся структура обучения, которая теперь делилась на шесть ступеней: начальная, средняя, профессиональная и высшая школа, а также магистратура и докторантура.

Каждая – по четыре года обучения.

Первые две ступени обязательны и бесплатны. Причем не только для детей, но и для остального населения, которое должно, посещая вечерние школы и школы выходного дня, приводить свой уровень к определенному минимальному стандарту.

С плюшками за выполнение и санкциями за манкирование.

А вот третья и последующие ступени были платными, с конкурсным отбором. Любой желающий мог обратиться с заявлением предоставить ему бесплатное обучение. Но в этом случае после окончания курса такой желающий должен был отработать четыре года там, куда его поставит правительство, либо возместить стоимость обучения в тройном объеме, то есть оплатить затраты на него и упущенную выгоду от простоя «учебного производства».

Обучение шло постепенно. И на третью ступень, минуя вторую или первую, было не попасть. Допускалось домашнее обучение, но в этом случае требовалось подтвердить соответствие стандартам и последовательно сдать весь курс экзаменационной комиссии.

Это было очень важно.

Средней специальной школы было не миновать никак для тех, кто хотел идти выше. А она являлась, по сути, профессиональным училищем, в котором получали простую, прикладную профессию. Слесаря там, маляра и так далее.

Главная проблема заключалась в том, что вся эта в общем-то логичная система едва ли заработает с 1 января 1929 года. В том числе и потому, что для нее остро не хватало всего. От учителей и учебников до зданий и учебных комплексов. Строго говоря, готовность Союза к этой обновленной системе образования колебалась в районе 20–25 %. И это если не учитывать компетентность преподавательского состава^[21].

Но, несмотря ни на что, данная образовательная система вводилась. И в дальнейшем должна была продвигаться с упорством пьяного носорога, который, как известно, подслеповат, но при его живой массе это уже проблемы окружающих.

Фрунзе сумел это продавить.

Равно как и финансирование, которое удалось выделить благодаря более широкому использованию фиатных денег для внутренних промышленных задач. Так что пригласить иранцев поучиться в Союзе, конечно, пригласили. Но скрестив пальчики за спиной в надежде на отказ. Просто потому ситуация была не самой радостной.

Обсудив кратенько иранскую тему, в надежде на то, что патриарх по своим каналам как-то передаст на юг благость советских намерений, Фрунзе с ним распрощался. И, проводив, сам отправился в наркомат – на вечернее совещание. Скорее даже уже ночное, так как людей пришлось выдергивать на него после завершения командировки непосредственно перед утренним поездом, в которым они смогут отоспаться.

– Здравствуйте, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы. Кто хочет сегодня поработать? – спросил Фрунзе, входя в кабинет, в котором его поджидал инженерно-технический коллектив Нижегородского артиллерийского завода. Нового предприятия, основанного в 1927 году и мал-мало запущенного в начале 1928 году.

– Товарищ нарком, – обиженным и каким-то растерянным тоном произнес их главный инженер.

– Да шучу я, шучу. Устал. Да что вы стоите? Присаживайтесь. Давно ждете?

– С четверть часа, – осторожно произнес главный технолог.

– Почти успел. М-да. Пробок на дороге нет, ан поди ж ты – кобылы иной раз так раскорячатся, что ни пройти ни объехать.

Сказав это, Михаил Васильевич выглянул из переговорного зала и отдал распоряжение доставить сюда чая и чего-нибудь к нему. Все-таки сидеть им придется долго.

Завод должен был осваивать производство 107-мм полевых гаубиц. И там уже даже дела потихоньку шли на лад. С тем, чтобы снять выпуск этого орудия с Обуховского завода^[22].

Но планы поменялись.

Анализ Польской кампании заставил сменить, а точнее – откорректировать парадигму военного и военно-технического развития. Эта война показала, что к большой войне не готов никто. И появилось время на развитие более интересных систем вооружения, а не прогон минимально рабочих схем максимальной серией.

– …так что, товарищи, вам предстоит разработать довольно уникальное и предельно противоречивое орудие. Оно должно быть пушкой, когда потребуется, и лупить далеко с хорошей настильностью. Когда потребуется – гаубицей, то есть иметь раздельно-гильзовое заряжание и большие углы возвышения. А если нужно, то и противотанковым орудием, а значит – легко и быстро наводиться широко по горизонту, ну и иметь не сильно большую высоту.

– Михаил Васильевич, вы меня простите, но вы ставите невыполнимую задачу, – прямо сказал главный инженер.

– Но вы даже не пробовали!

– Но вы же понимаете, что такую степень универсальности крайне непросто реализовать?

– А если вот так? – спросил Фрунзе и начал рассказывать им про конструкцию 122-мм гаубицы Д-30 с ее знаменитым лафетом в три лапы. Во время своей службы в Афганистане он неоднократно ее ремонтировал. В основном по мелочи. Так что устройство знал очень хорошо.

Он задумал взять ствол 107-мм полевой пушки «Колокольчик» и наложить ее на новый лафет. Для начала. Но лафет сделать с небольшим запасом прочности, чтобы можно было сделать ствол длиной не 36-го, а 41–42-го калибра. Несколько увеличенной прочности и с чуть большей зарядной каморой, чтобы разгонять 16,5-килограммовые снаряды до 730–750 м/с, против 650–670 м/с, то есть на деле получить помесь 107-мм пушки М-60 и 122-мм гаубицы Д-30.

Зачем?

Чтоб было.

А если серьезно, то выпуск относительно дешевых колесных тягачей открывал очень большие возможности для развития буксируемой артиллерии. В том числе и такой в какой-то мере универсальной, крайне полезной для народной милиции, которая в военных операциях будет преимущественно работать от обороны, то есть обеспечивать устойчивость.

Да и эффективное противотанковое средство, которое в случае чего сможет «лопать» практически все, что будет появляться на поле боя, тоже требовалось. На перспективу. Гонка АБТ вооружения времен Второй мировой войны наглядно показывала, как буквально за два – три года могли радикально измениться очень многие виды вооружения. Иной раз до неузнаваемости. И вместо того, чтобы аврально «тушить пожары», было бы неплохо подстелить соломку заранее.

И это не говоря о том, что такое орудие было бы очень приличным просто как гаубица или пушка. С досягаемостью даже больше чем у Д-30, хорошей скорострельностью и вполне действенным снарядом.

Почему не 122-мм калибр?

Потому что для буксируемой артиллерии он был как патент королевских мушкетеров, который, как известно, слишком значим для Атоса, но совершенно не имеет смысла для графа де ля Фер, то есть уже не так удобен, как 4 дюйма^[23], но еще не так действенен, как 6. Именно поэтому 122-мм калибр Фрунзе рассматривал только либо как формат легких полевых мортир, либо для самоходных систем.

Причем, как показала практика Польской кампании, наличие в полковой артиллерии и 76-мм легкой гаубицы, и 122-мм легкой мортиры, и 152-мм мортиры оказалось перебором. Фрунзе склонялся к тому, чтобы убрать 122-мм мортиру у пехоты, пустив ее на вооружение легких САУ.

Но это уже другая история.

Здесь и сейчас Фрунзе сосредоточился на трехлапом лафете. Пытаясь разъяснить и втолковать не только его идею, но и конструкцию присутствующим. Заинтересовавшимся им не только для новой пушки-гаубицы, но и для зенитных средств. Например, принятое на вооружение 88-мм/45 зенитное орудие «Фиалка» можно было бы ставить на такой лафет, радикально ускоряя время развертывания. И не только его, но и перспективное – длинноствольное – со стволом в 56 калибров, прототип которого немцы успели создать до осеннего кризиса. А потому оно вместе с документацией и специалистами теперь находилось в Союзе. А это была та самая знаменитая «ахт-ахт», что кошмарила танки союзников в годы Второй мировой войны…