Ода Пиндара (470 год до н. э.) написана очень сложным лирическим размером, складывающимся в повторяющиеся «триады» – строфу, антистрофу и эпод; начала их отмечены на левом поле. Ода обращена к сиракузскому тирану Гиерону и его сыну Диномену, правителю новооснованного города Этны невдалеке от известного вулкана, под которым, считалось, казнится чудовищный Тифон, символ мирового хаоса, укрощенного богами; так и Гиерон с братьями победил финикийцев и тирренов при Гимере и Кумах, эти победы сравниваются с афинскими и спартанскими победами над персами («мидянами») при Саламине и Платее («Кифероне»). Гиерон тяжело болел, поэтому он сравнивается с больным Филоктетом, сыном Пеанта, без которого, однако, греки не могли победить Трою. Гераклиды – род, из которого вышли спартанские цари; законы Этны были написаны по образцу спартанских.
Ода Ронсара (1550) тоже написана триадами, но более простыми размерами и короткими строками: в подлиннике строфы имеют по 12, 12 и 10 строк, в переводе они смогли стать короче. Она длинная, как поэма, поэтому некоторые триады в переводе пропущены. Ода обращена к канцлеру Мишелю Лопиталю, приближенному Маргариты Беррийской, дочери Франциска I, известному гуманисту, тщетному примирителю религиозных войн. Морелю д’ Амбрёну (с его женой Антуанеттой, хозяйкой литературного салона) Лопиталь поручил потом помирить Ронсара с его «завистниками», на которых он так злится. Основная часть оды – апофеоз поэтического вдохновения по Платону, возносящего душу в мир вечных идей; четыре обуянности, о которых речь, – безумия профетическое, мистическое, поэтическое и эротическое. Начальная часть оды – по мотивам Гесиода и Гомера, но и с упоминанием Фалесовой идеи, что всё в мире – от воды.
«Ликид» Мильтона (1637) – это разностопный ямб, привычный в английском барокко. Но когда Мильтон писал свою «монодию» на смерть молодого Эдварда Кинга, то одним этим термином он назвал свои образцы – Пиндара и Симонида, этих зачинателей поэзии торжественного плача. И я попробовал перевести «Ликида» не так, как Мильтон его написал, а так, как он хотел его написать: стихом и стилем античной мелики. Ликид и другие имена – из буколик; сицилийская Аретуза (бежавшая от Алфея) и мантуанский Минций – реки, возле которых родились Феокрит и Вергилий. Гиппотад – бог ветров Эол; Панопея – морская нимфа; над рекой Гебром вакханки растерзали Орфея, и голову его унесло к Лесбосу, острову поэтов. Кэм – речка, на которой стоит Кембридж, где учился Кинг; Мона – остров Мэн в Ирландском море, Дэва – речка Ди; Гебриды – к северу от Ирландского моря, а Беллер с горой св. Михаила, глядящей в сторону Бретани, – к югу от него. Галилейский кормчий – конечно, св. Петр: стихи писались, когда уже сгущалась гроза пуританской революции.
«Патмос» Гёльдерлина (1803) об апостоле Иоанне, интересен как синтаксический эксперимент: он написан бесконечно длинными предложениями, с нарочитой странностью переламывающимися о стихоразделы. Такой «антисинтаксический» стих, модный в XX веке, давался мне трудно, и я попробовал его только в этом стихотворении. Но к концу все равно стал сбиваться на синтаксический. Большое спасибо Г. И. Ратгаузу, помогавшему мне в работе над трудным текстом.
«Небесные гончие» Фрэнсиса Томпсона (1893), английского poete maudit – хрестоматийный образец той викторианской (или антивикторианской) религиозной поэзии, которая теперь и в Англии мало кем читается. Кажется, на русский язык эти стихи не переводились. Номера строк на левом поле в «Ликиде» стояли реже, чем в подлиннике: многие строки приходилось в переводе разламывать для интонационной выразительности; в «Небесных гончих» они стоят гуще, чем в подлиннике: перевод конспективнее и на треть короче, но я настаиваю, что ни один образ в нем не потерян: экономия – только за счет соединительной ткани.
1с На Диркейских берегах, на лугах
Харит, расцвечивающих стихи мои,
Я сбираю краснейшие цветы,
Чтобы свить из них тщательными перстами
Троекруглый фивский венок
В честь и славу божественного любимца,
Сведшего к нам с небес
Девять дщерей Элевферийской Памяти —
1а Мать же Память их понесла
Девятью же лобзаниями Юпитера,
А когда скиталица Луна двенадцать раз
На кругу своем выгнулась, двулобая,
Светом в тьму, то под Олимпийской горой,
Вскрикнув болью к Луцине,
Родила она девятерых сестер
Единым чревом —
1э И небо в них впело
Вечную песню,
Приласкав их губы
Аттическим медом,
Чтоб пеклись вовеки
О льстящих слуху
Стихах, в которых
Чары божеские и людские.
2с А когда прокатилось семь лет,
Обуяло юных кровное желание
Лицезреть их природного отца —
И обвивши в девять и девять
Нежных рук
Горделивую шею матери,
Умолили светлые голоса
Предвести их пред лицо их родителя.
2а Мать же Память, расплетя их объятия
И лобзая их одну за другой,
Прилелеивает их на груди,
Выдыхая томное слово,
Ибо волновалась ее душа,
Скорое их предведая счастье
Изблизи узреть мощь
Бога, возвышенного их сеятеля.
2э И увив их кудри
Фьялковыми венками,
Препоясав ткани
Над легким шагом,
Повела она юных
Быстрым сонмом
Сквозь дни и ночи
Ко святым брегам Эфиопии.
3с А как девы, в путевом труде
Неискусные,
Увидевши ярый океан,
В страхе отпрянули,
Как под ветром береговой тростник,
То любящая их мать
Трепещущую их грудь
Обнадежила окрыленным словом:
3a «Смелей,
Дочери мои и всесильного
Бога, в чьей бессмертной деснице
Рдяный перун:
Над хребтами ревущих волн
Еще грянут ваши укрощающие песни,
И над пучинным царством
Встретит вас державный отец».
3э И длинным взлетом
Скользнула в пену,
Как белый лебедь
Пред орлиным взмахом
И как радуга с высей,
Когда Юнона
Устремляет Ириду
С вестью для смертных.
4с И вслед пролагавшей след
По гребням вздувшихся вод,
Потупив лбы, окунувши взор
В соленое лоно зыбей,
Пустились юные
Меж смерчей, взметавшихся до небес,
В рыкающую пасть
Алчущей их пучины.
4а Распростерши белые руки,
Взрыли они зеленые
Пажити океана,
И как свинец тянет невод вглубь,
Так желание зреть отца
Низвело их к подводным вратам
Тех обителей, где отец Океан
Пировал в честь их вышнего родителя.
4э У тех вечных врат,
У тех больших столпов,
В шелесте вод
Высилась колесница
О зеленой финифти,
В ночь и в день
Дважды обегающая мир
Водным приливом и отливом.
5с В тех водах запечатлела Природа
В тысячах тысяч сосудцев
Семена всего сущего на свете;
Из тех вод Тритоны
Гонят реки в земные русла;
К тем чертогам и притекли пришелицы
В час, когда Портумн на пиру
Оплеснул уже стол второю скатертью.
5а И уже за тем столом Аполлон
Разгонял заботы бессмертных,
Сопрягая смычок с отрадным пением,
Когда вышний Отец оборотил
Взор на сонм, засиявший у порога,
Благородством, прелестью и красой
Изъявлявший знак
Своего высокого порождения.
5э И радуясь видеть
Свою породу,
Он простер к ним длани,
Он объял их лобзаньем
И в усладу пиру
Повелел грянуть
Девяти устам
Светлую песню.
6с И девять, дохнувши в воздух
Ароматами ста Аравий,
По тончайшей струне Делийца
Повели одушевленную песню
О Минерве и о Кроновом сыне:
Как она явила миру оливу,
А он – ржущего коня,
Знаменье грядущей войны;
6а И об адамантовой наковальне,
Девять и девять дней
Измерявшей путь от неба до ада,
Чтобы обомкнуть Тартар
Медным оплотом стен
На три полета ночи,
Над которыми высится Атлант,
Выгнув выю под гнетом тверди.
6э А в зеве той бездны
Мятутся сонмы
Бунта, битого
Гигантоборцем,
Которого перун
Злых бьет влёт,
Как ярое копье
Витязя на скаку.
……………………..
10а И Юпитер, склоняя слух
К несравненному пению поющих,
Посмеявшись шумному сну
Поникшего у копья
Очарованного песнями Марса, —
Чередой облобызав дочерей, —
Повелел им просить любого дара
По достоинству петых песен.
10э Припали девы
Правыми к его коленям,
Левыми к его бороде,
Но были немы
Пред отчим суровым ликом;
И тогда Каллиопа
Одна за всех
Молвила к нему слово.
11c Молвила: «Даруй, отче, песням
Сладости превыше, чем сладость,
Даруй, чтобы нимфы полей,
Гор, и рек, и рощ, и скал, и гротов
Ликовали на наших тропах;
Даруй в нашу власть
Божественный сонм пророков —
Песнопевцев, вещателей, прорицателей.
11а Даруй нашим песням
Чудотворство и чарование,
Даруй им гласить божью волю,
Осени нас двойною благодатью:
Дай попрать ненавистный ад
И провидеть круги небесных светочей,
Дай исхитить души из смрадных тел
И родить их вновь в их обителях.
11э Даруй: пусть
Цари и князья,
Чтящие нас,
Чтимые нами,
Будут, как боги
В своих народах,
Шествуя ли в триумфе,
Над скрижалями ли законов».
12c Таково было их моление,
Коленопреклоненное,
И единым наклоном головы
Внял ему великий Юпитер,
И прорек: «Когда бы от всех
Жен мне были такие всходы,
Я вменил бы в ничто Юнонин гнев,
Мне родивший и хромого, и буйного,
12а Ибо вы мне любезней моих зениц,
А посеял я вас на радость
Смертным и богам,
Чтобы вы возвестили миру
Мою славу и вашу честь:
Ваше дело выше всякого дела,
И оно
Да не рабствует тщетному научению:
12э Правит наука
Плавателем в море,
Витией в преньи,
Царем во брани,
Кователем у горна,
Но кто от нее волен, —
Лишь на том почиет
Святое мое безумье!
13c Как магнитный дарует адамант
Свою силу тронутому железу,
А оно другому, другое третьему, —
Так мой взвевается дух
В Фебе, а Фебов в вас,
А ваш в боговдохновенных
Певцах, и восторженные они
Восторгают внемлющие им толпы.
13а И да не помыслят неразумные,
Что и впрямь
Не восторгом, а низменным научением
Ваше движимо горнее ремесло,
На четыре разъятое неистовства —
Тайновидческое, пророческое, любовное
И творящее, в четверной черед
Сотрясающие людские умы:
13э От силы моей,
Как вышний перун,
Святое летит
Безумье в сердца
Отрясших порок,
Облекшихся в чистоту:
Божьи дары
Не для скаредных душ.
14c И когда на вас низлетит
Восторгающее мое безумье, —
Встрепещите, покорные сердца,
Телом и духом,
Возликуйте,
Как Святая Дева во храме,
Исполняясь божеских тайн
Без науки, и труда, и усилья.
14a Но блюдите выше всего
Те вместилища моих дарований,
Те сосуды смертных сердец,
От греховной нечистоты
Омывая их сладкою водою,
Чтобы восторгаемый дух
Ярую вспел песнь,
Зароняя ее в людские души.
14э Кто поет без бога,
Того песнь вдовеет
Красой и величьем,
У того родятся
Насильной волей
Выкидышные строки,
Ибо стих – от бога,
А не от людских тщаний.
15c Милостию моею
Быть моим песнетворцам
Толкователями божеской воли;
Ославят их невегласы
Безумцами и глупцами;
Но вечно их лику предыдет
Некий помощный демон,
Встречную отстраняя неправду.
15а В путь же, о моя поросль,
Вечная хвала моя и слава,
Пенные попирая просторы,
Буйному навстречу невежеству!
В путь под водительную руку
Того, чья мудрость
Эллинским ужасом и римским
Расточит непросвещенное полчище!»
15э Это промолвив,
Круглым вздохом
Бог в них вдунул
Божеский дух,
Бог им вверил
Меркуриеву лютню,
И по ревущим водам
Прянули девы прочь.
……………………….
19c Отчий окруживши престол,
В лад единокровному Фебу
Пели они Юпитерову мощь,
И не было без них у богов
Ни чинной свадьбы, ни пляски.
Когда же настал им срок
В подлунный воротиться мир,
То нисшел Юпитер
19а С горнего своего престола
И низвел их в важный покой,
Где Парки, дочери Ночи,
Препоясанные под грудь,
Белую осеняя
Седину додонской листвой,
Пряли в кругу,
Восседая на трех квадратах.
19э Были остры
Медным жалом
Их веретена,
Была пред ними
Кудель людских
Жизненных дней,
Долгих и недолгих,
Вверенных Судьбам.
20c Выпрядали трое сестер
Под шепот заклинающих чар
Грядущего пряжу Лопиталя,
И Клото девять раз пролепетала:
«Лучшей жизни
Не свивали персты мои вовек!» —
И Судьба вручила ту жизнь
Отпрыску Сатурна и Реи.
20а Радостной Юпитер рукой
Изваял из кома земли
Лик, и тело, и ноги, и очи,
Две руки, два бока и грудь,
И вдохнул в него дух из божьих уст,
И ста тысячами одарил добродетелей,
И воззвал к девяти певицам,
Обставшим новозданный образ:
20э «Избудьте страх,
Ибо сей – вам вождь,
Которого длань
Вас хранит от бедств,
И в нем зарок
Ученых побед
Над ратным станом
Невежества».
21c И рассекши морскую хлябь,
Указуя путь,
Устремился к большой он земле,
А они, в выси, вслед за ним,
Лебединой, журавлиной станицею.
И когда низошли они на сушу,
Грянул слева огненный знак
Добрым вестником их прибытия…
21а Но, Муза моя,
Что за ветер сбил с пути мой корабль?
Правь ко брегу, моя питательница,
Там простер к тебе очи наш Морель,
Ждущий тебя приветить,
Там тебя призывает к верной пристани
Нимфа Антуанетта,
Чей взор как счастливая звезда.
21э Поторопись же
Сложить мне песню,
Чтобы смолкла Зависть,
Которая рвется
В морской бездне
Потопить мое имя,
Но оно всплывает
Над зыбью к свету!
22c Не склоню чела перед злобою:
Горько внушать презренье —
Но радостно внушать зависть!
Ведаю, что твои труды,
Вкованные у порога Счастья,
Освятятся в веках бессмертием, —
А выкидыши самоснедающей
Зависти не выживут и трех солнц!
22а Выплети же, моя лира,
Песню сладкому твоему заботнику!
Ни горы не помеха, ни море
Гласящему почесть честным!
Дерзкою хочу я рукою
Гимн устремить, как дрот,
О том, кто премудр и доблестен
Во славу моим стихам!
22э Семь языков
У лиры моей:
Нелжив их звон,
Высока их песнь
Тому, кто светом,
Верой и правдой
Опередил
Былые века.
23c Вновь он вывел пред миром
Благодатный хор Пиерид,
Своим украсив их словом,
То в мерных, то в вольных стопах;
Кто любит девятерых сестер,
Тем истинный от него почет,
Их сладости ему в сладость,
Их подвиги в его деснице.
23а Краса французских небес,
Над суровыми он законами
Лелеет аттический мед;
Святые в руке его весы,
И на них сомненная тяга —
Не выше и не ниже, чем должно;
Незыбким и некорыстным оком
Над правыми он бдит и неправыми.
23э Франция видит:
Стрела моя метит
В достохвальную цель.
Предам ли доблесть,
Умолчав его славу
И не простерши
Имя его
Над широким миром?
24c Каждому своя забота,
А твоя – лишь правда и благо;
Не это ли уследив,
Царская сестра Маргарита
Доброго возвысила к доброй?
Франциск, озлативший Францию
Златом латинским и эллинским,
Державный усмиритель гельветов,
24а Лучшего не посеял сева,
Нежели бессмертный цветок
Той, на кого дивится
Круглое небо
Очами возвышенного свода,
Той, для которой
Мой дерзкий стих
Воспрославит ее троянский корень!
24э Но песенный завет
Гласит певцу:
Слишком долго
Тянутся складки
Гордой песни,
И вот я рвусь
К тебе, твой слух
Этою усладить
Одой.
О проекте
О подписке