– Да-да, спасибо. Инициалы у меня есть.

– Хорошо. Значит, так, кто там дальше? Викулова, старший научный сотрудник, она по образованию фармацевт, так что на ней собственно лекарственные препараты. Золина делает анализы, а Бирюков – это наш химик. Едва ли не большая часть работы зависит от него. Доктор наук, между прочим, – гордо заключил Самсонов.

– Это все, кто работает в вашей лаборатории? – на всякий случай уточнил Смирнов.

– Да.

– Где я могу познакомиться с остальными? Они здесь?

– Да, конечно. Пройдите в соседнюю комнату. – Профессор указал на дверь в смежное помещение.

– Дайте на всякий случай номер своего мобильного телефона, – попросил полицейский. – Вдруг мне понадобится что-нибудь срочно уточнить.

– Пожалуйста.

– Запишите здесь, если не трудно. – Смирнов протянул раскрытый блокнот.

Самсонов старательно вывел одиннадцать цифр, начиная с восьмерки.

Полицейский никогда не заносил номера тех, кто проходил по делам, в память телефона, потому что тогда у него были бы сотни контактов, а большинство из них после окончания расследования были не нужны.

В соседнем отделении лаборатории Смирнов застал двух женщин. Одна была рыжей и полноватой, лет под пятьдесят, ярко накрашенной. Другая – коротко стриженная блондинка с минимумом косметики, зато с кучей браслетов на запястьях. Лет сорока, ухоженная и подтянутая. Обе были в зеленых халатах и перчатках. Они расставляли химическую посуду на белых подносах и при появлении следователя недовольно нахмурились.

– Что за уроды, а? – громко говорила рыжая. – Чертовы алкаши! Это же надо, спереть столько спирта!

– Ума не приложу, как они его вынесли, – отозвалась блондинка.

Смирнов кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

– В чем дело? – отрывисто спросила рыжая, окинув незваного посетителя с ног до головы и явно не удовлетворенная осмотром.

– Старший лейтенант Смирнов, – представился следователь, напустив на себя строгий вид. – Хотелось бы с вами побеседовать.

– Это надолго? – поинтересовалась рыжая, бросив выразительный взгляд на поднос с посудой.

– Пара минут.

– Ладно, давайте.

Блондинка во время диалога не произнесла ни слова, зато не сводила со следователя глаз.

– Как бы вы охарактеризовали покойного? – начал опрос Смирнов. – Знаю, вам уже этот вопрос задавали, но…

– Задавали, не задавали, – раздраженно перебила рыжая. – Давайте быстро с этим покончим, ладно? У нас куча дел.

– Я только за.

– Так вот, Марухин был голова и ради дела был готов пожертвовать чем угодно.

– А вы что скажете? – обратился Смирнов к блондинке, видя, что рыжая высказала все, что хотела.

Та едва заметно пожала плечами.

– Я лично к Александру Викторовичу относилась с уважением, – проговорила она, глядя в пол. – Хотя характер у него был тяжелый.

– Враги у него были?

– Не думаю. – Блондинка взглянула на рыжую, та фыркнула. – Скорее, оппоненты. В научном мире.

– Но их баталии развивались за кафедрой или в прессе, – добавила рыжая. – Из-за разногласий по вопросам генетики не убивают, я думаю.

Смирнов холодно улыбнулся:

– Убивают и не из-за такого, уж поверьте.

– Вам виднее, – легко согласилась рыжая.

– Простите, дамы, но кто из вас кто? – Смирнов улыбнулся, словно извиняясь за свою недогадливость.

– Викулова Виктория Романовна, – назвалась рыжая.

– Золина Зоя Владимировна, – представилась блондинка.

– Можете еще что-нибудь добавить насчет Александра Викторовича?

Женщины ответили отрицательно, и Смирнов, попросив их на всякий случай записать ему в свой блокнот номера мобильных телефонов, двинулся дальше.

В следующей комнате он обнаружил техника. Анатолий Семенович Кожин оказался рыжеватым блондином лет сорока, сутулым, с непропорционально большими руками. Глаза у него были водянистыми, веки воспаленными. На подбородке виднелась узкая полоска щетины, которую он пропустил, когда брился. Техник рассеянно сунул полицейскому ладонь для рукопожатия и предложил выйти поговорить на лестницу.

– Покурим, – сказал он, доставая пачку «Веста».

Дверь из комнаты вела прямо на лестничную клетку, где стояла почти полная окурков банка из-под кофе.

– Охарактеризуйте вкратце Александра Викторовича, – попросил Смирнов, наблюдая за тем, как техник щелкает газовой зажигалкой, пытаясь прикурить.

– Скотина! – кратко заявил Кожин, когда ему это наконец удалось. – Шел по трупам. Никакого представления о морали. Я так и сказал вашему предшественнику.

– Можете привести конкретные примеры? – поинтересовался следователь.

– Сколько угодно, – согласился Кожин и тут же выложил четыре истории о том, как Марухин подставлял, подсиживал и обходил конкурентов. Причем работавших в том же самом НИИ.

Смирнов все аккуратно записал, особенно фамилии.

– Больше ничего? – спросил он.

– Нет, но поспрашивайте тех, кто тут работает подольше. Уверен, они вам и не такое расскажут.

Смирнов уточнил возраст лиц, которые, по мнению Кожина, пострадали от козней Марухина. Оказалось, что самому молодому сейчас пятьдесят семь и живет он уже восьмой год в Канаде.

– Но в любом случае за такое не убивают, – пожал плечами Кожин. Он затушил сигарету о край банки и бросил в нее окурок. – Да еще и так… жутко.

Следующим Смирнов опрашивал Дмитрия Александровича Бирюкова, химика и доктора наук, как сообщил ему Самсонов. Химик был лысым шестидесятилетним крепышом в очках без оправы, его лицо покрывали крупные веснушки. Он разговаривал с полицейским, сидя на табурете и вертя в пальцах огрызок карандаша.

– Сашу знал давно, – говорил он. – Лет двадцать, наверное. Мы вместе и лабораторию эту организовали, персонал набирали. Так что стояли, так сказать, у истоков.

Смирнов уважительно кивнул.

– Ученый он был от Бога, – продолжал Бирюков. – Гений, я думаю. Большая потеря для генетики.

– А как у него складывались отношения с людьми? С коллегами в том числе.

– По-разному.

– Конфликтовал? – осторожно спросил Смирнов.

– Постоянно.

– Что-нибудь серьезное? – Следователь задал вопрос, уже зная, что ему ответят.

– Да нет, так, мелкие дрязги. Думаете, его из-за этого убили?

– Нет, – честно признался Смирнов. – Скажите, а как вы испытываете лекарства?

Бирюков усмехнулся:

– Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.

– Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.

– Видите ли, генная терапия – наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.

– То есть вы лечите детей? Прямо тут? – Ручка замерла в руке Смирнова.

– Ну конечно. И уже много лет.

– Сколько?

– Дайте подумать. Лет шестнадцать.

– Многих вылечили?

– Достаточно.

– Примерно сказать можете?

– Могу точно, но нужно документы смотреть.

– Не надо. Навскидку.

Бирюков осуждающе покачал головой:

– Это же детские судьбы, а вы «навскидку».

– Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?

– Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.

– Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?

– Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.

Смирнов присвистнул.

– Всех удается вылечить?

– Нет. Но большинство.

Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.

Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах – маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.

– Каким был Марухин? – медленно повторила Самсонова. – Дайте подумать. – Она сложила ладони и уткнулась в них лбом.

Пока женщина собиралась с мыслями, Смирнов разглядывал кабинет. Стеллажи, сейф, оргтехника, вентилятор в углу, куча дипломов в рамках, развешанных по стенам. Бросалось в глаза только одно: кубки и медали на разноцветных ленточках, видневшиеся буквально повсюду.

– Кому принадлежат все эти призы? – спросил Смирнов.

– А? – подняла на него глаза женщина, не сразу поняв вопрос. Затем улыбнулась. – Это наших детей. – Она взяла стоявшую на столе фотографию в рамке и развернула так, чтобы следователь мог ее видеть. – Ксюша и Максим.

На Смирнова смотрели два улыбающихся подростка. Очень похожие друг на друга.

– Сколько им? – вежливо поинтересовался полицейский.

Если тебе показывают фотографию своих детей, надо задать хотя бы пару вопросов.

– По четырнадцать.

– Близнецы?

– Двойняшки. Они разнояйцевые.

– А как похожи.

– Да уж.

Смирнов помолчал, разглядывая детские лица. Вдруг ему в голову пришла неприятная мысль.

– Они больны? – уточнил он. – Что-то генетическое?

– Нет, что вы! Просто держу тут их… добро. – Женщина улыбнулась. – Чтобы не расслабляться, – добавила она.

– Соревнуетесь с собственными детьми? – тоже улыбнулся Смирнов.

Самсонова нахмурилась:

– Нет, конечно. При чем тут это?

– Извините, это я так. Давайте вернемся к Марухину.

– Как скажете, – недовольно проговорила Самсонова. – Александр Викторович всего себя отдавал науке. Хотя, бывало, и по головам шел.

– Но из-за этого не убивают, – возразил следователь.

Самсонова пожала плечами:

– Не знаю. Наверное, всякое бывает.

– Что еще можете сказать о покойном?

– Только хорошее, – невесело усмехнулась женщина. – На самом деле даже не знаю. Человек как человек. Мы же с ним работали вместе, а не жили. Что конкретно вас интересует?

– На молоденьких он не заглядывался?

– Чего не было, того не было. Александру Викторовичу не до того было. Он с утра до вечера только о работе думал, я ведь вам сказала.

– С женой из-за этого проблем не было?

– Если и были, то я не в курсе. Спросите ее саму.

– Так и сделаю. Вы никого не подозреваете?

– Да нет. Кого я могу подозревать? Тем более я так поняла, что убийца – псих.

– Почему вы так решили?

– Судя по тому, что он сделал.

– А вам откуда это известно? – поинтересовался Смирнов, хотя уже знал, что услышит в ответ.

– От жены Марухина. Она ходила на опознание.

– Ей должны были показать только лицо.

– Простыня случайно соскользнула.

– Понятно. Ваш муж сказал, что вы вирусолог.

– Да, и что?

– Не объясните, что это значит?

– Это имеет отношение к убийству Марухина?

– Нет, считайте, что мне просто любопытно.

– Ладно, только кратко. Договорились?

– Конечно, – согласился Смирнов. – Делайте скидку на мое невежество.

– Дело в том, что вирусы могут внедрять генетический материал в геном клетки хозяина, причем стабильно, то есть навсегда. Поэтому они используются для доставки нужной генетической информации в геном клеток.

– Как транспорт?

– В общем, да. В случае необходимости они способны корректировать дефекты генома. В восьмидесятых удалось получить изолированные гены и осуществить перенос у мышей. Тогда все и завертелось. Это был настоящий прорыв.

– Потрясающе, – вежливо сказал Смирнов.

– Еще что-нибудь?

От следователя не укрылось, как женщина якобы украдкой взглянула на часы.

– Нет, это все. Не знаете, где Александра Николаевна Кушекова?

– В лаборантской. Отсюда налево и до конца коридора.

Попрощавшись и взяв ее номер телефона, Смирнов отправился искать лаборантку. Та оказалась приятной полноватой женщиной лет сорока, в русом парике и с выщипанными бровями, которые походили на изогнутые ниточки. От нее пахло дешевым одеколоном и реактивами. Когда полицейский вошел, она мыла чашки Петри в стальной раковине.

– Александр Викторович имел золотые руки, – начала Кушекова, выслушав Смирнова. – Он мою Ниночку вылечил, так что лично я на него молилась. Мне его сам Господь послал, хотите – верьте, хотите – нет. И тот, кто его убил, достоин… достоин… – Она даже не смогла подобрать слова от возмущения.

Больше ничего путного следователь от нее не добился и, попросив записать ему номер мобильного телефона, попрощался.

Уходя из НИИ, Смирнов уносил в кармане номера телефонов всех сотрудников лаборатории. И, что не менее важно, отпечатки их пальцев, оставшиеся на страницах, где они писали свои номера.

Когда позвонил Дымин, Смирнов пил чай с купленной в ближайшем магазине булочкой.

– Я тут в монастыре все облазил, – гордо сообщил опер. – Место глухое, так что неудивительно, что сразу брата Федора не нашли. Не знаю, как его туда заманили, потому что ему туда соваться было явно незачем.

– Откуда такая уверенность, что его именно заманили?

– Если бы его тащили, то были бы следы. Я забрал у прибывшей на место опергруппы отчет, там указано, что никаких характерных борозд, остающихся, если тело волокут, – нет. Если только его несли на руках.

– А какова вероятность того, что на монаха могли напасть на территории монастыря и перетащить за склад с инвентарем? – спросил Смирнов.

– Почти нулевая. Там хорошо просматриваемый двор, мало деревьев и кустов, а главное – постоянно ходят посетители, монахи и рабочие.

– Какие рабочие?

– Да тут их полно. В монастыре реставрируют половину помещений и фасад со стороны шоссе.

– И, конечно, половина рабочих без регистрации.

– Это мы едва ли узнаем. Когда я туда прибыл, количество рабочих, как мне сказали, сократилось вдвое. Думаешь, кто-то из них замешан?

– Вряд ли.

– Тогда ладно.

– У брата Федора был мобильник?

– Не знаю.

– Выясни.

– Хорошо.

– Если был, узнай номер и посмотри, нет ли его в сотовом Марухина.

– Сделаю.

– Ты узнал насчет картинки?

– Да, ребята из местного отделения постарались, когда узнали, что это серия. Ничего церковного, как я подумал вначале. Это иллюстрация из детской книжки. Сборник древнегреческих мифов в адаптированном изложении.

– И что это за мужик в колеснице? – нетерпеливо спросил Смирнов.

– Фаэтон. Сын Гелиоса, бога солнца. Однажды он взял колесницу отца, чтобы доказать другу, что он сын бога, но не справился с лошадьми, и Зевсу пришлось поразить его молнией, чтобы спасти землю от огня. Я так понимаю, тут намек на то, что каждый должен делать свою работу и не лезть куда не следует.

– Да, наверное, – пробормотал Смирнов.

– И что это, по-твоему, может значить?

– Не представляю.

– На этот раз указание посложнее, да?

– Не говори. Понятия не имею, о чем речь. Но, наверное, надо плясать от слова «Фаэтон».

– Я тоже так думаю.

– Попробуй пробить по Интернету. Может, выпадет что-нибудь подходящее.

– Мне кажется, это бесперспективняк, – с сомнением проговорил Дымин. – Представляешь, сколько ссылок выпадет?

– Просто попытайся, ладно?

– Конечно. Просто не жди многого.

– Не буду. Тело доставили Тумарину?

– Да, я ему звонил. Все три трупа сейчас у него.

– Ну все, давай. Пока.

– Подожди, есть еще информация про Марухина.

– Выкладывай.

– Любовницы не было, все поездки и отлучки подтвердились. Выйдя в день смерти из НИИ, он позвонил только своему коллеге по фамилии Кожин. Это техник из его лаборатории. Он утверждает, что профессор вспомнил, что к следующему утру надо подготовить какой-то микроскоп, и решил позвонить. Больше Марухин никому не звонил. И, если верить его сотрудникам, ни о каких встречах в течение дня не договаривался.

– А он все время был на виду?

– Более или менее. Лаборатория состоит из нескольких комнат, и у Марухина есть свой небольшой кабинет, но по городскому он тоже ни с кем не общался.

– Ясно. Спасибо.

– Не за что, шеф.

– Надеюсь, про звонки ты выяснял в телефонных компаниях, а не просто в журнал вызовов на мобильнике Марухина заглянул?

– Обижаешь, Валер.

– Извини, это я так. На всякий случай.

Отключившись, Смирнов сразу набрал патологоанатома.

– Я так и думал, что это вы, – сказал Тумарин, услышав голос следователя. – Да, я провел обследование. Я же понимаю: дело срочное.

– Что скажете?

– Все три убийства одинаковые. Глина одного состава, хлороформ, чтобы усыпить жертву, проволока одного диаметра. Резали ее кусачками. На первом трупе в три ряда навита, на втором и третьем – в один. Отпечатки пальцев отсутствуют. Одежда, найденная в карьере, принадлежит Липину, во всяком случае, он ее носил. Зеленая краска, оставшаяся от трубы, которой ломали кости Марухину, изготовлена фирмой Greatinuor, Германия. Список магазинов, в которые она поставляется, я вам переслал по электронной почте, можете взглянуть. Теперь что касается иллюстрации из детской книжки. Думаю, она принадлежала ребенку, то есть ее не купили специально, чтобы вырвать картинку, а у кого-то позаимствовали.

– Мог убийца использовать собственную книгу, которую читал в детстве?

– Это вряд ли.

– Почему?

– Ее начали издавать только три года назад.

– Понятно.

– Больше вроде порадовать вас нечем.

– Если обнаружите еще что-нибудь, сразу сообщите, ладно?

– Договорились.

Отсоединившись, Смирнов сразу набрал номер Павлова.

– Алло, это я. Займись Липиным. Он работал в роддоме, постарайся узнать, как он мог быть связан с Марухиным и Базаровым. То же самое сделай в отношении Базарова. Если Марухина пытали, чтобы выбить из него информацию, а потом убили этих двоих, то напрашивается вывод, что он назвал их имена. Значит, был с ними знаком.

– Хорошо, шеф. Дело идет, да?

– Надеюсь.

Едва Смирнов повесил трубку, мобильник снова зазвонил. На экране высветилось «Дымин».

– Я выяснил насчет мобильника брата Федора, – сообщил опер. – У него была трубка, но она пропала. Все говорят, что он носил ее с собой, значит, убийца ее забрал. Номер, естественно, не отвечает.

– Я думаю, преступник позвонил ему и назначил встречу. Так монах и оказался за складом.

– Но зачем он туда поперся?

– Вот это-то и странно. Либо он знал преступника, либо тот знал что-то о монахе.

– Нелицеприятное?

– Просто так в монастырь не уходят. Проверь, что было причиной того, что Базаров стал братом Федором. Все в деталях: когда, как, чем занимался перед этим.

– Ясно.