Отзывы на книги автора «Михаил Елизаров»

О писателях

Писателей можно поделить на две группы (помимо всех остальных групп, на которые можно поделить писателей) — писатели, работающие с Эросом, и писатели, работающие с Танатосом. Все помнят изыскания Зигмунда Яковлевича на эту тему, про два основных стремления человека, и каждый писатель пытается оседлать тот либо иной базовый мотив читателя. Творчество Михаила Елизарова в рамках данного сборника мне было интересно ни сюжетами (в половине рассказов сюжета и нет), ни литературными приемами (с ними тоже все достаточно скромно), а именно какой-то зашкаливающей танатоцентричностью. Когда-то давным-давно писатели все-таки стеснялись признавать, что их интересует только секс/трупы. Ну понятно, что Пушкин писал про секс, а Горький писал про трупы, тут никто особо не спорит, но все-таки объявить об этом в открытую ни Пушкин, ни Горький не могли. Михаил Елизаров твердо заявляет — в магазине им.Елизарова продается только смерть. Секс там тоже будет, но внутри все-равно будет смерть. Об этой удивительной, и самой примечательной особенности творческого метода Михаила мы еще скажем, просто без этого понимания невозможно внятно рассказать о творчестве Елизарова.

Сюжеты

Ровно в традициях завода по производству АК-47, который переделали в завод по производству мясорубок, после чего мясорубки начали стрелять очередями, Михаил сюжет всех своих рассказов либо сводит к теме смерти, либо строит сразу вокруг данного прекрасного события.

Возьмем первый рассказ Ногти— пересказом заниматься не буду, и так уже все его пересказали: седьмая вода на киселе магического реализма, два умственноотсталых без умственной отсталости (автор, вероятно, побоялся не вытянуть тему с настоящими умственноотсталыми, поэтому они у него полностью нормальные) оказываются в окружающем мире, но у них есть джокер на пальцах. Уже здесь становится понятно, что куда бы мы не свернули — выход будет один. Даже тема эроса и зачатия новой жизни по Елизарову это пролог к неминуемой смерти (если у автора вообще мелькает где-то секс, можете быть уверены, что он приведет к смерти, иначе никак) — секс с Настенькой, в следующем кадре Настенька поехала на тот свет. Ну а дальше столь любимая магическая игра колодец-собака с ногтями. Меня тема ногтей не особо впечатлила, у самого приколов на эту тему достаточно, но могу допустить, что многие впечатлительные что-то там смогли испытать (завидую таким людям). Ближе к середине рассказа автор понял, что магия ногтей выходит уже за все возможные рамки, и следующим шагом надо будет Глостера баллотировать уже в Президенты (возможно, для этого бы пришлось задействовать ногти на ногах), после чего сюжет был коряво скомкан. Больше всего это напоминало зажатие кнопки генерации дыма/тумана на театральной сцене, чтоб все спокойно могли свалить и закрыть занавес. Как концепт неплохо, но будем честны, концовки у повествушки просто нет. Это ключевой рассказ в данном сборнике, остальные по разным причинам будут пожиже.

Голубь Семен Григоренко (по понятным причинам я не буду описывать каждый рассказ, выберу пяток тех, что смогу вспомнить спустя сутки после прочтения) даже понятно откуда появился. А появился он из фильма Очень страшное кино 2. Там был попугай-матершинник, который все кричал что «Попочка будет драть в попочку твою маму». Идея посветить ему небольшой рассказ не такая ужасная, но автор категорически ничего не смог придумать, кроме столь любимой ему темы Смерти, ну еще слегка Тютчева. За идею ставлю 4, за реализацию — 3 с двумя минусами.

Сифилис. На этой стадии структура рассказов Елизарова уже понятна даже не самому сообразительному читателю — секс обернется смертью. В романе чувствуются вполне себе явственные Булгаковские-Лавкрафтовские нотки (кстати, по многим рассказам заметно, что автор находился под впечатлением от того или иного писателя). Ввиду того, что станция у Михаила одна, а в другие места рельсы не ведут, уже становится понятно, куда приедет локомотив — другое дело, что в самом рассказе есть пара неплохих сюжетных поворотов. Мне рассказ больше понравился своим, повторюсь, Булгаковско-Лавкрафтовским духом, чем сюжетом или исполнением — сложно исполнить что-то такое, когда ответы на все уравнения автора давным-давно выписаны им же.

Район назывался Панфиловкой... — здесь уже видны уши Стивена Кинга. То же душное лето, то же подростковое насилие, но уже с советским колоритом. Советский колорит, собственно, выражается во вполне себе явственном презрении к физическому труду ни ради чего.И хотя начало и конец рассказа будто очень грубо склеены монтажной лентой, рассказ больше понравился, чем нет. Советский космос он такой — светлое будущее это Жопа Труда. Иногда, конечно, это плохо сочетается с той же совдеповской ностальгией, присущей автору, но кого, собственно, вообще смущает противоречивость в постсоветской литературе?

Госпиталь— вероятно, один из тех самых примеров, когда писатель почти вышел за рамки навязанной самим себе схемы. Тема солдатства как полностью пропитанная смертью для автора тоже является родной, и у него не возникает постоянного желания «разрешить» свой аккорд в намоленную тональность. Правда после определенного периода автор стал понимать, что сюжет в целом никуда не ведет, и попытался добавить остроты. Добавил как умел, в результате чего опять свалился в свою любимую тему. Даже секс — в контексте рассказа секс превратился в противоестественный гомосексуальный контакт по принуждению, что влечет за собой полную социальную смерть, а после уже и физическую — выступил в абсолютно типичном для автора ключе. Разумеется, рассказ тоже оборван, ибо что там уже дальше то сделаешь, после такого нагнетания? Автор полирнул это привязкой к развалу СССР, хотя как по мне, достаточно натянуто вышло — Прищепина же не демократы привезли на летающей тарелке.

Гумус. Попытка автора в «светлую» смерть. То, что «смерть» для автора не конец, а некий элемент космоса, собственно, уже полностью понятно. Автор, однако, попытался как-то продлить эту тему «за» смерть, что можно расценивать за попытку выйти за рамки стандартного творческого инструментарий. Получилось ли? Ну как шишка в жопе (без прочтения рассказа шутка не выкупается, не пытайтесь). Автор опять же чувствуется себя не в своей тарелке, если выбросить его из привычной стихии, поэтому рассказ становится смазанным. Но у него есть важная вещь — он дает вполне неплохое послевкусие от сборника в целом, ибо последний.

Творческий метод

Как вы наверняка уже заметили — творческий метод у автора достаточно скудный. Я посмотрел, смог ли он развить себя, пересилить свой подход и расшириться как писатель? Нацбест, роман Земля , про кладбище. Да вашу ж мать. Возможно, в Земле автору таки удалось выжать из сюжета Смерти нечто большее, чем 50 страничек (роман, вроде как, на 800), не читал — сказать не могу. Но за 15 (или сколько там, 20 лет) творческой работы хотелось бы увидеть какую-то эволюцию. Подозреваю, её там нет — ну да черт бы с ней. Прочитаю, может быть, потом когда-нибудь.

Если мы воспримем творческий метод как кашу, то почти сразу обнаружим, что ложка то скребет по дну кастрюли почти сразу — приемов у автора примерно 1,5. Это не значит, что это плохо — у многих и того нет, но просто сборник рассказов это своеобразная палитра писателя. Он говорит «и так могу, и эдак могу». А получается все тот же АК-47. Поэтому в данном конкретном случае Елизаров интересен ни как писатель-новатор, а как писатель-стабилизатор. Очередное сравнение с Лавкрафтом— очень однотонный писатель, который быстро приедается. Спросите, кто быстро не приедается? Да все быстро приедаются, ибо построить полноценную книгу на нескольких приемах очень сложно, а на одном — получатся очередные Ногти.

По ощущениям, оценил бы сборник на 3,3. Округляем до 3,5. А 3.5 округляем до 4 — вот такой я ловкий математик. Некоторые рассказы (пресловутые Ногти, Госпиталь, Сифилис) вполне даже ничего. Охарактеризовал бы как «бедненько, но чистенько».

А в заключении предлагаю послушать песню Михаила Елизарова. Угадаете, про что она?

В книжном клубе мне до сих пор припоминают «Мультики» Елизарова. Да, он очень на любителя. Да, моментами абсурден, непонятен и безумен. Наверное за последнее я его и принимаю.

О чем же эта книга?

В основном о противостоянии с демоном, который зомбирует людей через книгу Пастернака. Два героя: эдакий ведьмак, впитавший с детства деревенскую мудрость и изгоняющий беса священник.

А на фоне мешанина (в хорошем смысле) из оккультных и религиозных сект, литературного процесса и чернухи. Над всем этим Елизаров откровенно смеется. Жестко и иронично.

Сюжет сумбурен, но разобраться можно. Местами слишком заумно, местами откровенно смешно, местами удачно или не очень. Но язык хорош, как ни крути.

Михаил Елизаров очень понравился мне своим умом и патриотическим отношением к России в одном интервью. У меня были несколько его книг в списке к прочтению и это интервью поспособствовало продвижению книг этого автора в начало списка. Я думаю, быстрее всего автора можно оценить по рассказам. Если его рассказы хороши, то и романы могут быть также хорошими, но это не точно. Эта книга является сборником рассказов и как нельзя лучше подходит к первому знакомству с автором.

Самое главное в книгах - это сами истории и ситуации, всё это тут есть и они жизненные. Такое могло случиться с любым.

Героем рассказов стал сам Елизаров, по крайней мере, части из них. А часть из них просто люди, вероятно близкие к нему и его окружению.

В книге много матерных слов и их довольно много, но они всегда не просто так, лишь бы были, а к месту.

Книгу я слушал в аудиоформате в озвучке Геннадия Смирнова. Работу этого чтеца я уже слушал раньше. Смирнову очень здорово удаётся читать сатирические юмористический книги, к коим можно отнести и эту книгу Елизарова.

Если бы я не писала этот отзыв, а говорила вам его вслух, то сейчас была бы тишина, а мои глаза судорожно бегали из угла в угол.
-Эммм...я просто не знаю как сказать, не знаю что сказать и нужно ли это говорить..
И все же "Ногти". Ногти, ногти, ногти, - центральная повесть в сборнике, она первая и самая большая по объему. И она мне понравился настолько, что я ее перечитала два раза. Там и грустно, и жестоко, и плакать хочется. А, ну да, и ещё мерзко. Но мерзко не от текста, а от правды, что хуже людей, только люди. И Елизаров покажет это на примере горбуна Глостера и Бахотова (мальчика с изуродованной головой) в интернате для слабоумных.
А вот остальное...остальное я не поняла, я не смогла оценить и даже дочитать (250стр). И это именно тот момент, когда у тебя множество вопросов к автору. Я бы с удовольствием пообщалась с ним в реальной жизни (все локти себе искусала, что не попала на Кактус)
В  сторис выкладывала один из рассказов, для того, чтобы вы поняли, хотите это читать или нет. Кто-то написал, что это "фу", а кто-то наоборот: "Лена, теперь мне точно нужен этот сборник". Мы все разные. У нас разные вкусы. Давайте уважать друг друга. И вкусы. И автора. И книгу.
"Ногти"- советую, а остальное..остальное на ваше усмотрение!

Не могу уверенно сказать, что роман мне не понравился. Очень неоднозначное и неровное произведение, отдельные главы превосходные, а есть такие, что вызывают отторжение. Скорее всего дело в моей неготовности понять и принять роман Елизарова. Я не читала "Доктора Живаго", да-да не читала; я поверхностно знакома со стихами Пастернака, у меня нет личного понимания его творчества, поэтому и "Pasternak" проехал мимо. Вот и рассуждение Елизарова убеждает в этом, и на его творение распространяется в той же степени: < Читатель, вдруг заметивший весь этот стилистический бардак, соглашался скорее признать собственную поэтическую глухоту, чем промах у Мастера. Это уже работала «духовность», уничтожавшая все живое, пытавшее подступиться к святыне.>> В десятку!

Начинала читать очень тяжело, сразу хотела бросить, а в отзыве для игры, оформляя отказ от чтения, объяснить неудобоваримым текстом — забористым матом, когда на десяти строчках книги пристроено двадцать грязных слов, и просыпаны они щедро, как горох из худого мешка. Слава богу, только пролог оказался перенасыщен скверной бранью. Странно видеть и читать все эти забористые фразы, когда умом понимаешь, что этим передано органичное существование новых героев, а естество протестует. Видеть все эти слова, зафиксированные на бумаге, стократ хуже, чем слышать. Не напрасно подобные выражения называют непечатными, и визуально выглядят они ужасно. Не напрасно Кулешова кондрашка хватила, кто ж сможет выдержать такую речь и так долго.

Особо выделяется своей казуистикой история взращивания Алексея Нечаева, с вывернутым наизнанку формированием из мальчика крепкого мужика, с парадоксальными отцовскими подарками на праздники и дни рождения, — полноценное пособие, как вырастить «насквозь пропитанного матерщиной парня». Эту главу наполняют грубые диалоги, изощрённый мат, неуважительное отношение к родителям. Немудрено, что из Алёши вырос суровый истребитель сектантов, причём ему всё равно кого, разнесёт в клочья всякого, на кого укажет священник Цыбашев. Сквернословие и зверство — вот его естество.

В отличие от Нечаева, история взросления Василия Льнова, полна света. С большим удовольствием читала главы, посвящённые деревенскому детству героя. «Дальняя запущенная деревня, дворов на тридцать, — Свидловка зовется, в Лебединском районе. Там дедушка с бабушкой живут. А Вася, или как его родители называют — Василек, на летние каникулы к ним приезжает». Чисто сказка! Деревня, люди, природа — все живописно, самобытно и зримо. Написано очень выразительно и ярко, читаешь и видишь. Колоритный дед, весьма впечатляющий облик русича, убедительный народный дух, достоверные речи, доступные неокрепшему уму сравнения. Веришь ему, какую бы ахинею он ни нёс. Дед ни в религию, ни в попов не верит. Создал свою философию на основе славянского язычества и все происходящее подводит под неё, и внука обратил в свою веру. В главе много рассуждений об истоках язычества, древних, сохраняемых адептами этого религиозного направления обычаев, народных примет.

Не менее интересна история становления Сергея Цыбышева, как православного священника, она занимательна и логично обоснована. Он очень занятный персонаж, через всю свою жизнь пронёсший детское восприятие: < Живое пугало Сережу смертью, мертвое пугало послесмертной жизнью>>. С ним всё происходило в допустимых рамках прописанных правил, а в результате получился воинствующий борец с американскими проповедниками, извратителями истинной христианской веры. Глава о формировании его личности наполнена информацией и рассуждениями о всех существующих вокруг христианства сектах, начиная с создательницы теософии Елены Блаватской.

И вот эти, разные по всем статьям субъекты, сплотились в единый отряд суровых истребителей сектантов всех мастей. До соединения в боевую группу Цыбашев совершил немало карательных рейдов, а после их альянса началась настоящая «веселуха», крушили иноверцев всеми видами боевого оружия, только ошмётки разлетались. Не смотря на весь кровавый экстрим, мне понятен этот посыл: должен был найтись хоть кто-то, чтобы противостоять вакханалии псевдорелигиозности.

Сложнее с Борисом Пастернаком. Мне непонятно и неприятно, что здесь сотворили с именем Пастернака. За что с ним так, почему именно его так демонизировал Елизаров? Почему Пастернак представлен в виде какого-то сатанинского отродья, птеродактиля, рукокрылого монстра. Если мы знаем, что поэт придерживался христианских взглядов, почему здесь он предстаёт предводителем всех религиозных вывертов и извращений.

Не зашёл эпилог. Он нисколько не соотносится с основной темой, ни на йоту не продвинул сюжет, и не дал никаких ответов на вопросы поставленные автором. Видимо мне не дано, более того, этот рассказ в теле романа - "не пришей кобыле хвост". Ситуация абсурдна по своей сути, такого быть не может, и при этом она навязывает мнение о том, кто становится врачом на примере студента Мизрухина. Чем он руководствовался? Ему надоел весь цирк с конями и он поспособствовал завершению процедуры? Ему стало жалко Еникееву и он помог ей? Его увлёк процесс и с непреодолимой силой захотелось помочь насильникам? Набор необходимых качеств невелик, в основе: небрежение к жизни и смерти, нетерпение, цинизм, психическая ненормальность. Единственное — нет места милосердию.

Могу ли рекомендовать к прочтению? Да, но не всем. Главное, чтоб человек был подготовлен к непростому чтению, знал, что его ожидает под обложкой.

Знакомство героев книги начинается в палате для умственно отсталых детей дома малютки.
Один появился на свет горбуном, другой с мятым черепом.
Буквально неделю назад прочитала "Белое на черном" Рубена Давида Гонсалеса Гальего о детских домах для инвалидов и мысль, что тема развивается, совсем меня не удивила. Такие совпадения случаются.
Но эта история продолжается наименованием двух случайно названных братьев. На пеленках одного стоял штемпель "Б. Х. Т.", давший фамилию Бахатов, другой получил просто королевскую - Глостер, часто изменяемую сестрами на Клистир. Уже эта унизительная интерпретация вызвала недоумение: издеваться над калеками - зачем? Дальше вообще пошел непонятный юмор, когда каждый из сотрудников старался придумать прибаутку почернее:
- Слышь, для тебя новый массажер придумали, чтоб горб исправить. Знаешь, как называется? - Могила!
- А теперь Горбатый! Я сказал, Горбатый!
- Угадай, как ты будешь называться, если станешь пидарасом? - Пидарас горбатый!
Последняя шутка принадлежала директору интерната.
Я сказала: бррр, но чтение продолжила.

Конечно, "Ногти" представляют собой совсем не то произведение, которое обнаруживается за первыми страницами прочитанного. "Ногти" - это страшилка. Небольшая, пересыпанная черным юмором, с мистическими заклинаниями и верной дружбой.
Думаю, она хорошо поможет тем, у кого страсть к обгрызанию ногтей. Если и не отучит от пагубной привычки совсем, то суеверным интересом может сократить ее до одного раза в месяц (плюс приучит к чтению газет).

На раннее творчество Михаила Елизарова сильно влияло литературное окружение. И если в «Библиотекаре» прослеживаются аллюзии на «Сердца четырех» Владимира Сорокина, то «Pasternak», изданный в 2003 году, явно перекликается с «[Голово]ломкой» Гарроса-Евдокимова (2002) и «Пиром» того же Сорокина (2000).
Причем, Елизаров умеет мастерски перерабатывать модернистские изыски своих предшественников в нечто вполне читабельное и сюжетное (и, как следствие, не обделенное литературными премиями).

Идея романа лежала, в общем-то, на поверхности. Если существуют толстовцы – последователи идей Л.Н.Толстого, то почему бы не возникнуть живаговцам – выбравшим своей иконой творчество Б.Пастернака. Точнее, христианскую линию его религиозных стихов. Живаговцы даже издали их в качестве предисловий к соответствующим главам Евангелий.
Однако, ближе к концу романа Pasternak становится реинкарнацией некого всемирного зла, проводящего свои идеи уже через все разросшиеся после «перестройки» в России многочисленные секты и религии.
Но не бывает действия без противодействия, и, естественно, всему этому «чуждому русскому духу» засилью начинает противостоять истинное учение (вкупе с истинным русским матом), представленное в романе священником Сергеем Цыбашевым и Василием Льновым. Именно они стоят в авангарде борьбы со всей идеологической нечистью. Хотя, если Цыбашев защищает первородное православие, еще сохраненное катакомбной церковью, то Льнов, скорее, руководствуется языческими идеалами, перенятыми от деда.
***
Однако, кровавое противостояние, больше напоминающее шутер, не затмевает глубину проработки описываемых событий.
Сергей Калугин (лидер «Оргии праведников»), будучи членом жюри одной литературной премии, написал в своем эссе по работам финалистов:
«Многие авторы дают точные, хлесткие зарисовки, этакие срезы реальности. Но им не хватает магии, не хватает вечности текущей сквозь мгновение. Ты читаешь и думаешь: «Верно!». То есть это такие репортажи, фотоснимки. Для того, чтобы Вечность проявилась, нужен бэкграунд. Как у Толкиена, нужно придумать 45 языков и гигантский эпос, и лишь часть показать во «Властелине Колец», нужно, чтобы за произведением сквозило что-то гигантское - тогда оно будет завораживать. А если автор полностью адекватен, равновелик своему произведению - то волшебства не будет.»
У Елизарова эти «магия и волшебство» видны невооруженным взглядом. Я, например, был поражен, насколько он хорошо знает язычество. Хотя, справедливости ради, отмечу, что описания сект мормонов, баптистов, иеговистов и прочих несколько грешат утрированностью.

Главное, на мой взгляд, в романе – это метаморфозы обыденного сознания, лишенного внешней опоры. И многочисленные мессии и секты местечкового масштаба, возникшие на рубеже 90-х – наглядное тому подтверждение. Елизаров, как бы, спроецировал времена Христа на наше время, наглядно показав, что такие переломы рождают либо Пророков, либо великих Злодеев.

Вся эта идеологическая подоплека, впрочем, не мешает наслаждаться романом как литературным текстом высочайшей пробы. Образным, метафорическим, экспрессивным языком, захватывающим с первых страниц и не отпускающим до последнего абзаца.

Вердикт. Для любителей современной русской литературы.

Это третья книга, прочитанная мной у Елизарова... И больше пока, честно говоря, не хочется.

Успела полюбить творчество автора, но этот сборник рассказов, пожалуй, мимо.

Даже для меня слишком мерзко. До тошнотиков порой.

(не понятно, конечно, чего я ожидала от книги с названием «Ногти»))))

Нет, местами можно посмеяться, несколько рассказов вполне годные, но блин... Зачем вообще написана эта книга? Для кого?

Не могу, к сожалению, понять.

Много грязи, жутчайшей пошлости, половых органов, отвратительного секса, рвотных масс, испражнений и болезней. Фуфуфу такое.

Не знаю зачем, но я дочитала.  Какой-то поразительный феномен Михаил Елизарова, видимо.

Советовать не возьмусь.

Хотя, может кому и понравится.

Больше и сказать нечего.

Мир сказки Андерсена оказывался «женским», сюжет там вершили женщины – Герда, Снежная Королева, бабушка, старушка-колдунья, Принцесса, Маленькая Разбойница, две мудрые северные союзницы Герды – финка и лапландка. Отсутствие мужчин было просто вопиющим.

За роскошный разбор "Снежной королевы" прощаю автору масона Наф-Нафа и латентного гомосексуалиста Волка из "Ну погоди". Михаил Елизаров сегодня в тренде, пробил киркой и заступом "Земли" (Нацбест 2020) люк в высшую лигу и читать его теперь модно. Книжная мода существует так же, как сериальная (теперь все это смотрят), фэшн (носят) и любая другая. Еще год назад чтение Елизарова носило оттенок некой хардкорности и анархической маргинальности, наряду с горячими поклонниками, были те, кто прямо-таки остерегал от его книг.

Это не для красного словца, был такой опыт, даже не один. Когда в публичном обсуждении говорила, что хочу почитать что-нибудь, да вот хоть "Библиотекаря", непременно находился кто-то, кто говорил: "О нет, только не это, если вы себе не враг". Так, наверно, неофитов остерегали от чтения "Некрономикона" и прочего чернокнижия. Постепенно в воображении сложился образ Мефистофеля от литературы. Прочла этой весной "Землю" и удивилась, с чего переполох, нормально мужик пишет. Не гений, но ведь и не злодейство в чистом виде. Вполне читабельная, не лишенная приятности, проза.

Потому "Бураттини" брала без опаски. Крохотного, всего сто тридцать страниц, объема книжка, сборник эссе, написанных в разное время. Тематически большая часть привязана к любимым мультикам и сказкам советского детства: "Ну погоди", "Козленок, который умел считать до десяти", "Старик Хоттабыч", "Три поросенка", "Возвращение блудного попугая", "Незнайка в Солнечном городе" и "Незнайка на Луне" (суперхит времен и народов), "Снежная Королева", "Приключения Буратино".

Меньшая привязана к куда менее популярным в нашем нашем культурном пространстве фильмам "Кинг-Конг" в не лишенном занятности сопоставлении фигуры Большой Обезьяны с вождем мирового пролетариата, и "Мухой". Завершают сборник ностальгические воспоминания о детских увлечениях марками (плавали, знаем), игрушечных пистолетах (не увлекалась по причине девичества), четыре остроумных и злых зарисовки, очеловечивших города: антропоморфный Берлин предстает незадачливым натуралом, который объявил о нетрадиционной ориентации, чтобы похвастаться либеральностью, да так и остался теперь с клеймом "хоть раз - все равно..."; Москва - равнодушной и ленивой красавицей, которая отцветает, да никак не отцветет, и с тем же безразличием встречает нового фаворита, с каким мгновенно забывает его ради кого-то с лучшими постельными статями.

Написано хорошо, цикл о "Снежной Королеве" очаровал, а сопоставление Буратино с Муссолини показалось несколько притянутым за уши. Если бы по каждой из тем было раза в три больше (вы ж понимаете, при желании розенкрейцерский подтекст можно найти даже в "Белых розах" Ласкового мая?), да и городов на свете больше четырех - сборник только выиграл бы и не пришлось бы добивать объем зарисовкой о покупке слойки с творогом на вокзале в стиле "разгневанный потребитель", подходящей для сетевого поста, но в качестве серьезной прозы сомнительной.

Этот сборник эссе начинается со структуралистского разбора советских мультфильмов, потом идут фильмы, которые увидеть можно было разве что в видеосалоне в бесславные девяностые, потом автор добирается до сказок. И это въедливый, детальный формалистский разбор. Например, автор с самым серьезным видом находит гностическую подоплеку в "Снежной Королеве" или масонов в "Черной курице". Или фашистов в "Золотом ключике" (Не спойлер, с такой-то обложкой).

Читатель, которому довелось читать Проппа и Бахтина, кивает и улыбается, отгоняя навязчивое: "Ну ты же шутишь, да, дорогой автор? Шутишь?" В том и удовольствие от этой книги, что Елизаров блестящий стилист и умеет быть смертельно серьезным.

Потом идут несколько текстов о мире детства, о мире предметов и фантомов, любопытное эссе о Гайдаре - все это выполняет в этой небольшой, но содержательной книге роль паузы, чтобы читатель мог забыть, как автор с ним играет и вообще отвлечься, подышать воздухом и подумать о том, что в его руках просто книга, ну книга и книга.

Одно из завершающих эссе из раздела "Новое" - снова о "Черной курице" Погорельского, очень насыщенное подробностями жизни писателя, где Елизаров рассуждает, в частности, о методе исследования формалистской школы, позволяющем обслужить абсолютно любую идею и найти в любом тексте любую интерпретацию. Все, читатель, можно выдыхать.

Не все читатели любят, когда им показывают фокусы, поэтому эта замечательная книга имеет не так много хороших оценок, что жаль, конечно, потому что иногда "куры не те, чем кажутся" (с)