Цитаты из книг автора «Михаил Бару»

Снег шел, да и вышел весь, а вместо него идет, сам не зная куда, дождь. Еще и падает, точно пьяный. А потому зима за окном не стоит, а ползает по серой перловой каше сугробов, валяется в черных лужах и вымаливает на снег у тонких и ноздреватых, блинных облаков.

Так они сидели у железной печки и пререкались по-зимнему…

Михаил Бару, кажется, никогда не был начинающим автором. Поначалу, в 1990‐е, он явился читателю как поэт, публиковался как в «Арионе», так и у нас, в «Волге», некоторые их его стихотворений сразу становились редакционными хитами, например вот это:   Рыбалка в разгаре! Уже и наживку С трудом отличу от закуски.

Другое дело – письма любовные. Их писали особенным образом заточенными перьями лебедей. Упаси Бог адресату такого письма написать свой ответ обычным гусиным пером. Пушкинист Щеголев в своем фундаментальном труде двадцать восьмого года «Пушкин и мужики» в главе «Пушкин и бабы» пишет о том, что Наталья Гончарова в ответ на первое послание Александра Сергеевича написала ему записку гусиным пером. Не будь тогда Пушкин ослеплен своей страстью

Снег за окном идёт такой мелкий, что он уже и не идёт вовсе, а прогуливается

все это на языке гор, стремительных рек, острых кинжалов и жгучих специй. Девушка молчит. Медленно, как только возможно, и еще медленнее она думает свою мысль, ровную, как степь, и неторопливую, точно рысца маленькой, кривоногой лошадки. По всему видно, что мужчина успеет устать быстрее, чем девушка доберется хотя бы до половины своей мысли. Так оно и случается. Завод у него кончается, он выдыхает «Э-э…» или даже «Э!», отворачивается от продавщицы, демонстративно целует в щеку женский манекен, одетый в черное прозрачное платье, украшенное фиолетовыми перьями пандорианского тахорга, и гордо удаляется. Продавщица смотрит ему вслед свою мысль, не пройденную даже до половины.

В переходе от Театральной к Охотному ряду играет гитарист. По тому, как заткал он тонкими серебряными нитями своих мелодий арку выхода к Охотному ряду, видно – долго играет. Люди бегут мимо него так быстро, что обрывки разорванных мелодий сверкают на их пальто и куртках, точно тающий снег, еще долго, пока они едут по Сокольнической линии куда-нибудь на Воробьевы Горы или на Преображенскую площадь. Даже и дома некоторые из них найдут в кармане завалившийся аккорд, почешут в затылке, улыбнутся чему-то и, напевая, пойдут пить чай с тульскими пряниками. Москвичи – они только на людях едят всякие тирамису и корзиночки с каучуковой клубникой задорого, а как остаются одни, в семейном кругу и таких же трусах, так сейчас же забывают все эти глупости и так наворачивают тульские пряники, что трещит за ушами даже у соседей. Само собой, при опущенных шторах – не ровен час кто увидит. Сраму не оберешься. Поди потом доказывай, что ты москвич в пятом поколении, а не понаехал из Костромы. * * *Они шли, скованные одной большой хозяйственной сумкой. У женщины в свободной руке был полиэтиленовый пакет, из

Утром в метро встретил букет роз. Цветы были немного увядшие, в тонких затейливых прожилках, с узкой темной каемкой тления по неровным краям нижних юбок. Пальцы на руках, державших букет, были такими же – с чуть облупленным маникюром и темной каемкой по краю ногтей. Но на лице этих рук была такая улыбка, каким бывает послевкусие от выдержанного вина. Выдержанное вино стояло рядом, зевало до судорог, задумчиво почесывалось и читало газету «Советский спорт».

От Одоева до Белева сорок три километра сплошного Левитана

Патриот – он как муж. Любит родину по расписанию и в строго отведенных для этого местах – на митингах, в Думе, в телевизоре. Это его работа – родину любить.