Тем временем в тронный зал выстроилась очередь из просителей. Жители Лавардена атаковали лорда своими запросами по самым разным нуждам: еда, территория, уточнения законов, исключительные случаи безнаказанных преступлений, разрешение на своё предприятие в городе и многое другое. Среди них же затесались гости из-за моря, просящие места в городе или возможность исследовать какой-то местный культурный объект.

Лорд Тавиш, полноватый мужчина средних лет с густой бородой, не скрывал, что был немало утомлён всеми этими делами. Порой он мечтательно смотрел в окно, отвлекаясь от заданных ему вопросов, и вовсе их не слышал. У дверей тронного зала стоял один из писарей, который объявлял всех прибывших по списку, а второй сидел рядом и составлял порядок запросов, к которым приписывал решение лорда. Когда утреннее солнце уже уверенно заливало своим светом весь зал, два длинных гостевых стола и старый, но всё ещё красивый зелёный ковёр от двери до трона, писарь у двери объявил:

– Следующий: Миварис из Астендайна!

– Он одолжил мне своё место в очереди, – послышалось у входа.

В зале оказался Шэйн, закрыл за собой двери и поклонился лорду. Ножа у него на поясе уже не было – его пришлось сдать страже в предыдущем коридоре, но коварная ухмылка и оценивающий взгляд всё равно выдавали в нём хитреца.

– А вы кто?! – изумился писарь.

– Лаварденский Змей, – спокойно ответил Шэйн и медленно пошёл в сторону Тавиша.

Личная стража лорда тут же всполошилась, двое мечников сорвались со своих позиций, один из них крикнул:

– Взять его!

За спиной Шэйна открылись двери, внутрь вбежали ещё двое солдат, но вдруг лорд Тавиш поднялся с трона и заревел:

– Всем стоя-ять!

Тронный зал замер. Шэйн слегка сжался от резкого накала событий, но тут же расслабился и подмигнул одному из стражников. Тавиш медленными увесистыми шагами подошёл ближе к знаменитому вору и осмотрел его с ног до головы:

– Больно хорошо ты одет для Змея. Хотя обувь бродяги…

Шэйн, не теряя улыбки на лице, ответил:

– Если вор живёт, как нищий – значит, он плохой вор. Помнится, вы придумали для меня какой-то проверочный вопрос. Могу я его услышать, ваше величество? Просто интересно.

Один из стражников вдруг вскипел от гнева:

– Что за наглость! Ваше величество, позвольте…

– Нет! – вскрикнул Тавиш, неспешно вернулся на трон и указал на Шэйна. – Все по местам, а ты встань посреди зала, чтобы все тебя хорошо видели. Я достаточно слышал о том, как умело ты пользуешься суматохой.

Шэйн занял указанную позицию, сложил руки за спиной и терпеливо ждал.

– Вопрос… – продолжил Тавиш, поправляя одежды. —…был таков: что Змей украл у меня в прошлом году? Не у замка, не у Лавардена, а лично у меня.

Шэйн хмыкнул и без раздумий ответил:

– Золотой скипетр с красивым круглым навершием и резной рукоятью.

Тавиш прищурился. Он секунду смотрел на собеседника, затем задал следующий вопрос:

– Золотой скипетр все видели, я выходил с ним на люди. А что в нём было особенного?

Но и тут Шэйн ответил незамедлительно:

– Семь изумрудов были распределены по всей его длине, рукоять раскручивалась, в ней было спрятано лезвие – если честно, бессмысленная затея, скипетром и так можно очень больно огреть кого-то, зачем вам ещё и нож внутри?

Страж лорда, вспыливший прежде, до сих пор не мог прийти в себя. Слушая этот разговор, он пробормотал:

– Неслыханно…

Лорд Тавиш некоторое время молча смотрел на Шэйна и хмурился, а потом вдруг громогласно рассмеялся. Он смеялся долго и заливисто, будто разгонялся – едва заканчивался предыдущий приступ смеха, как начинался новый, ещё более громкий. Стража его радости не разделяла: все стояли с озлобленными лицами и не сводили глаз с Шэйна. Успокоившись, Тавиш утёр слёзы, полившиеся от смеха, и сказал:

– Я запомню этот день. Ух… – он отдышался и почесал бороду. – Дело такое, Змей… У меня есть поручение, которое могут выполнить только два человека в этом городе: первый – это ты, а второго я назначу тебе напарником, когда согласишься.

– А если не соглашусь?

– То тебя казнят сегодня же за все те злоключения, которые ты принёс Лавардену.

Тавиш вдруг стал серьёзен и лицо его помрачнело, а Шэйн продолжал улыбаться и в характерной ему манере кивнул несколько раз, поджав губы:

– Предсказуемо. Поэтому в замке есть человек, который в непредвиденный день совершит самое большое из моих «злоключений», если я не вернусь к нему в течение двух часов целым и невредимым. У меня есть миллион способов намекнуть кому-то, что я попался, поэтому лучше не испытывайте судьбу, ваше величество. Гонец сказал, что на всё время пребывания в цитадели у меня будет иммунитет – я позаботился о том, чтобы так и было. А шантажировать меня вы не сможете, потому что ничего обо мне не знаете.

– Неслыханно… – повторил всё тот же стражник. – Ваше величество, разве… разве может так быть?

Тавиш вздохнул и ответил:

– Зная того, кто перед нами стоит, – может. В замке более трёх сотен человек прислуги и стражи, а ещё целая очередь просителей за дверью.

– Не забудем о заключённых в подземелье, – дополнил Шэйн.

– Да… – задумчиво закончил Тавиш. – Что же, тогда придётся говорить на равных, как ни претило бы это мне или моей страже. Писари, сообщите всем, что на сегодня аудиенции закончены!

– Но милорд, там тридцать человек! – воскликнул один из слуг.

– Тем более. Распустить всех, я занят! Всё! Змей, следуй за мной.

Тавиш пригласил его жестом и вошёл в дверь в углу зала, которая вела вглубь цитадели. Двое стражников шли рядом с ним, ещё двое шли позади, за Шэйном, и иногда подталкивали его в спину, негромко ругаясь. Он терпел неуважение с их стороны, потому как это было лишь сотой долей от того, как хотел бы вести себя любой городской страж, встретившись с неуловимым вором, который обокрал весь город.

Тавиш привёл Шэйна в небольшую комнату, заваленную свитками, картами и книгами – здесь было два письменных стола, за одним из которых сидел крепкий лысый мужчина с хмурым взглядом, одетый в лёгкую тканевую форму, идеально подогнанную под его тело, что редко встречалось в одежде простых слуг.

Шэйн вошёл вслед за лордом, и Тавиш тут же развернулся к страже со словами:

– Оставьте нас.

Стражники увидели лысого мужчину за столом и, не сказав ни слова, удалились. Шэйн осмотрелся и удивлённо спросил:

– Так просто? А если я сейчас выну стилет из рукава и зарежу вас?

– Не советую, – раздался бас из-за письменного стола.

Лысый мужчина закончил работу над каким-то документом, встал и подошёл к Шэйну – он был в полтора раза шире и на полголовы выше вора. Тавиш представил их друг другу:

– Борен, это Лаварденский Змей. Змей, это Борен, мой старший разведчик и верный военный советник.

– Ого, рад знакомству! – воскликнул Шэйн и протянул руку, но её никто не пожал.

Борен повернулся к лорду и спросил:

– Милорд, это обязательно? Я бы лучше взял кого-то из своих ребят, они хотя бы знают, как оружие держать.

– Я тоже знаю, дорогой, не переживай, – съязвил Шэйн и предусмотрительно сделал шаг назад, чтобы не получить в лицо.

– Так! – Тавиш поднял указательный палец. – К делу. Есть некая крайне ценная информация, которая будет в запечатанном виде храниться у Борена. Вашей задачей… будет доставить эту информацию Ренамиру.

Борен сначала спокойно кивнул, а затем нахмурился:

– Это… три провинции отсюда. Неделя пути, если не жалеть коней.

– Что за информация? Почему не послать гонцов? – присоединился Шэйн.

Тавиш поспешил объяснить:

– Во-первых, простых гонцов Ренамир разворачивает на входе в лагерь и предлагает им ехать обратно либо по своему желанию, либо с дюжиной стрел в спине. Он не заключает сделки и принимает только безоговорочную капитуляцию, но мой дорогой Борен и его отряд разузнали то, что может изменить исход войны. Я человек прогрессивный и принимаю перемены с распростёртыми объятиями, поэтому я хочу уберечь город от уничтожения и войти в новую историческую эпоху более мирным путём. Во-вторых, информацию, которую я отправляю, можно доверить только Борену, я не могу рисковать ей перед простыми пронырами, которых купят с потрохами за ближайшим углом.

– Так пусть Борен и езжает, зачем вам я? – с прежним непониманием спрашивал Шэйн.

Лорд продолжал, уперев руки в пояс:

– Есть вещи, в которых ты лучше Борена, согласно моим наблюдениям: побеги из заточения, манипуляции, социальная маскировка… Ты ведь проник как-то в тронный зал за три часа до назначенной встречи и умудрился сохранить своё положение и свободу, хотя я до сих пор сомневаюсь в каждом твоём слове!

– Верно, – покивал Шэйн. – Тогда… разумный вопрос: какова награда? Я почти уверен, что вы предложите мне деньги или свободу от преследования в городе.

– По правде сказать, я думал именно об этом, – ответил лорд. – Но хочется к этому добавить просьбу покинуть Лаварден до конца жизни, а то уж больно много бед от тебя городу.

– Бросьте, не так уж и много, – с улыбкой отмахнулся Шэйн. – И у меня есть встречное предложение. Мне не нужны деньги и свобода, ведь их у меня и так в достатке. Я…

Шэйн запнулся и помрачнел, как только снова столкнулся с мыслями о болеющей матери. Он опустил взгляд и заговорил тише, чем прежде:

– Я слышал, у вас есть личный лекарь, Йонан. Одному дорогому для меня человеку нужна помощь, довольно срочно. Городские целители не смогли помочь, все лишь сказали, что Йонан мог бы. Если вы попросите его об этом, я всё сделаю в лучшем виде. Сам не верю, что говорю это…

Тавиш выслушал его и улыбнулся:

– Вот и человеческое лицо показалось из-под наглой змеиной маски! Хорошо, Змей. Как только вернётесь и доложитесь, я направлю Йонана на помощь твоему «человеку». А пока слушай…

Шэйн пробыл у письменных столов следующий час, выслушивая планы, уточнения и помогая продумать маршрут, который позволит встретить армию Ренамира раньше, чем она достигнет определённой точки в центральной Верувине – почему этой точки нельзя достигать, Шэйну не сказали, как скрывали от него и всю остальную ключевую информацию. Весь разговор лорда Тавиша и Борена как будто имел две цели: спланировать поход и скрыть от Шэйна все самые ценные детали.

Предварительный порядок действий был таков: Шэйн и Борен добираются до Ренамира и держатся на расстоянии от армии до наступления темноты. Ночью они маскируются под его солдат любыми доступными способами, вычисляют расположение Ренамира и изучают возможности для личного диалога с ним под видом ренских пехотинцев. Когда информация передана, они уходят, демаскируются в любом месте и максимально скоро возвращаются в Лаварден. На предварительном обсуждении самым спорным был этап самой диверсии в лагерь и диалога с Ренамиром, ведь на его детальную проработку не было времени – если Шэйн и Борен выедут на день или два позже, то опоздают к примерной зоне встречи.

– Придётся импровизировать, – с тревогой заметил Борен.

Тавиш в очередной раз за этот разговор напомнил:

– Ваша главная цель: убедить Ренамира, что эти сведения достаточно ценны для того, чтобы он не осаждал Лаварден и оставил всё, как есть. Я – наместник, знамёна – от Ренской империи. Все живы и все счастливы.

– Он ведь не идиот, убивать своих будущих подданных? – спросил Шэйн и указал на карту постепенно расширяющейся Ренской Империи.

– Он не идиот, он дерзкий, своевольный лис, – переходя на полушёпот, сказал лорд. – Знаешь, что он сделал с Пелетейном? Приказал разобрать оборонительные сооружения и сосредоточить ресурсы на экономическом развитии города! Я не хочу, чтобы он перелопатил Лаварден в любой угодной ему манере, этот город слишком важен как мне лично, так и всей Верувине.

Шэйн и Борен синхронно кивнули. Лорд Тавиш прошёл задумчивый круг по помещению, окинул взглядом множество свитков и книг, разложенных на полках, и упёр руки в пояс.

– Нам нужно готовиться, – вздохнув, сказал Борен.

– Да, – подтвердил Тавиш, не возвращая взгляда к собеседникам. – Идите. Змей, у тебя есть обещанный иммунитет, покидай замок любым угодным тебе способом, но ничего здесь не трогай, прошу тебя.

– Как скажете, выше величество, – с плохо скрытой усмешкой сказал Шэйн и повернулся к Борену.

Разведчик опередил вопрос:

– В шесть вечера у северных ворот. Опоздаешь – будешь идти за моим конём пешком.

Шэйн улыбнулся и спросил:

– А если небо затянет тучами и солнечные часы не подскажут мне, когда идти?

– Придумай что-нибудь, умник! Не сомневаюсь, ты найдёшь способ узнать время.

Борен не скрывал своего скверного предубеждения насчёт Шэйна, и было совершенно очевидно, что он не любитель беспечной болтовни. Шэйн не мог похвастаться тем же и, предвкушая интересное приключение, пошёл к выходу из замка.

К полудню знаменитый вор неспешной походкой добрался до своего родного квартала на западе Лавардена и в богатых одеждах был здесь встречен косыми взглядами, таинственными шёпотами и скрюченными указательными пальцами, направленными на него – того, кто родился в нищете и грязи, а теперь с улыбкой на лице шагал после личной беседы с правителем города. Шэйн считал себя живым доказательством того, что к успеху ведут разные пути, и не всегда они справедливые, не всегда порядочные и честные. Люди, когда-то бывшие его соседями, хорошо знали о пути, который был им выбран, и все единогласно осуждали его, хотя, будь у них хоть десятая доля талантов Шэйна, они без сомнений и угрызений совести занялись бы тем же самым. Сейчас же они сжимались в тенях и косились на него, тряслись над своими последними медяками, до которых Шэйну никогда не было дела – ведь он ворует не ради денег, а ради самого азарта кражи, ради личных рекордов и достижений, просто ради вызова и того адреналина, который наполняет его во время скрытных проникновений на чужую территорию или побегов от стражи. Люди его не понимали и опасались.

Под ощутимым давлением чужих взглядов, незаметным по отдельности, но неприятным в совокупности, Шэйн дошёл до своего дома – одноэтажной постройки с крепкой деревянной крышей, огороженной недорогим, но добротным забором. Он прошагал по выложенной камнями дорожке, поднялся на крыльцо по ступеням, по привычке перешагивая ту из них, которая издавала громкий скрип, и постучал в дверь. Через три секунды послышались быстрые шаги по полу дома и перед вором предстала его худая миловидная сестра.

– Ты пришёл! – воскликнула Дальма и крепко обняла его. – Я так рада…

Шэйн обнял её в ответ, слегка похлопал по спине и заговорил:

– Я тоже рад. Хочется спросить, дома ли мама, но вряд ли она куда-то ушла. У меня мало времени, так что…

– Да-да, у меня тоже, идём, – поторопила его сестра, отстранилась, но вдруг обратила внимание на его одежду и невольно улыбнулась. – Боги, ты чего так вырядился?

– Позже расскажу, – ответил Шэйн и прошёл в дом.

Внутри всё было заставлено утварью и малогабаритной деревянной мебелью: столики, табуреты, стопки посуды на случай прихода гостей и двухэтажная кровать, на которой когда-то спали Шэйн и Дальма. Она кочевала из одного дома в другой всю их жизнь и была своеобразным символом детства, который давно уже не вмещал повзрослевших брата и сестру, но всё равно бережно хранился в семейном жилище. Шэйн часто вспоминал, как болтал с сестрой до рассвета и совершенно не высыпался, но зато жил с чувством единства и с уверенностью в том, что, если ему потребуется помощь, то Дальма ни за что не откажет. Так же и он не отказал бы ей ни в одной нужде, но теперь перед ними обоими стояла задача, которую нельзя было решить без посторонней помощи: прогрессирующий паралич матери.

Дальма поспешила на смену в трактир, где работала почти ежедневно, а Шэйн зашёл в просторную комнату и увидел худую слабую женщину с бледной кожей. Её лицо было изрезано сотнями морщин, которые от каждого движения губ приобретали какой-то новый непредсказуемый узор. Шэйн и Дальма всегда звали её просто «мама», но прочие люди обращались к ней «Ора». Много о ней говорили в этой части Лавардена, и более всего – после дня, когда муж бросил её с двумя детьми и ушёл в плавание, из которого так и не вернулся. Утонул он, нашёл другую или сгинул по какой-то ещё причине – никто не знал, но лаварденцев хлебом не корми, дай только придумать какую-нибудь легенду и посплетничать, а потому была молва, что одинокая Ора проклята, что она ведьма или шлюха, которая отдаётся морякам ради того, чтобы прокормить детей. У появления каждого такого слуха, у каждой сплетни был один и тот же итог: Дальма крепко запирала дверь и успокаивала мать, а Шэйн выходил из дома, находил того, кто больше всех болтает, и выбивал ему то количество зубов, которого хватало на длительное молчание. Некоторые замолкали навсегда, и постепенно столь жестокие реакции на любое слово об Оре вынудили старшего сына покинуть дом. Чтобы не подвергать угрозе мать и сестру, Шэйн стал оберегать и поддерживать их со стороны, занимаясь тем, что позволяли ему убеждения и навыки. Так всё и пришло к тому положению вещей, которое сохранялось до сих пор. По сей день никто не смел говорить об их семье громче шёпота, и каждый раз, когда где-то с крыши осыпалась пыль, скрипела дверь в тёмном переулке или с деревьев в тревоге разлетались птицы, жители портового района невольно оглядывались – не Шэйн ли это пришёл наказать их за клевету о матери?

Ора сидела у изголовья двухместной кровати и гладила пальцами одной руки соломенную корзинку. Раньше, до своего столкновения с парализующей болезнью, она плела их каждую неделю – ими затем приторговывала Дальма, выходя на работу в трактир, где разносила напитки и угощения. Когда Шэйн переступил порог её комнаты, Ора медленно подняла глаза и широко улыбнулась:

– Ты пришёл… – тихим, счастливым шёпотом сказала она.

– Да, мама, – поклонился ей Шэйн, подошёл ближе и присел на кровать.

Он взял Ору за руку и заговорил: