Об этом же событии повествует и Ипатьевская летопись: «Томъ же лете придоша изнова половци на миръ, и сташа по Дубинцю оли до верхъ Сипоя. Дюргий же скупяся [собравшись вместе] съ сыновцемъ своимъ съ Ростиславомъ, и съ Володимиромъ, и съ Ярославомъ Изяславичемъ, и Галичьскую помочь поима пойде на снемъ къ Каневу; и посла къ половцемъ река: “пойдете ко мне на миръ”. Половецъ же приехаша къ нему мало, яко на розглядание, и рекоша: “Придемъ къ тобе завтра вси” – и на ту ночь бежаша вси»¹⁰⁰. Мир «со степью» т. е с половцами, которого добивался Юрий Владимирович, был заключен только в конце следующего года.

Слово росъсочьство (рассочство) в значении ‘деятельность лазутчика, соглядатая’¹⁰¹ появляется в переводе с древнегреческого труда Иосифа Флавия, в котором он упоминает о лицах, направляемых в разведку прокуратором (правителем) Иудеи Антипатром: «И мнози же прихождаху остряще я на гнѣвъ, мнози же на росъсочьства от Антипатра»¹⁰².

В памятниках письменности Древней Руси XII–XV вв., чаще всего в летописях, из разведывательной лексики встречается древнерусское слово сторόжа¹⁰³. Сторόжа – действие по глаголу стеречи ‘стоять на страже, нести караульную службу; охранять; следить, наблюдать; подстерегать, подкарауливать’¹⁰⁴.

В «Повести временных лет» находим не только сообщения о боевых событиях, но и о попытках раскрыть причины успеха или неуспеха военных действий. Здесь можно видеть описание состава рати, почерпнуть сведения о вооружении древнерусских воинов, о способах ведения боя. Летописец часто пытается анализировать причины успехов и неудач тех или иных походов. Описывая походы Святослава и Владимира Мономаха, он указывает на некоторые особенности военного искусства. Так, «Поучение» Владимира Мономаха¹⁰⁵, имеющееся в Лаврентьевской летописи, было создано как своего рода завещание, в котором князь хотел передать наследникам накопленный им опыт государственного и военного деятеля. Так, говоря о своих походах, Владимир Мономах настоятельно рекомендует в походе соблюдать бдительность и обращать особое внимание на организацию охранения войска. Он обращается к сыновьям со словами: «На войну вышедъ, не лѣнитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни ѣденью не лагодите, ни спанью; и сторόжѣ сами наряживайте, и ночь, отвсюду нарядивше около вои, тоже лязите, а рано встанѣте; а оружья не снимайте с себе вборзѣ, не разглядавше лѣнощами, внезапу бо человѣкъ погыбаеть»¹⁰⁶.

[На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью; сторόжей сами расставляйте, и ночью, поставив их со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; а оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по лености, внезапно ведь человек погибает]. Понятие сторόжа было многозначным и включало не только походное охранение войска и охрану его на стоянках с целью предупреждения внезапного нападения, но и организацию разведки – сбор сведений о противнике и о местности, наблюдение за неприятелем для выявления его намерений, воспрепятствование противнику в сборе сведений о своем войске и его расположении, а также захват неприятельских разведчиков.

В 968 г. впервые пришли печенеги на Русскую землю, по свидетельству Ипатьевской летописи, а великий князь киевский Святослав Игоревич был тогда в устье Дуная в Переяславце, где оставался после войны с болгарами. Мать Святослава, княгиня Ольга, со своими внуками заперлась в Киеве. И осадили печенеги город силой великой, было их бесчисленное множество. Древнерусский воевода, по имени Претич, находившийся со своей дружиной на противоположной стороне Днепра, сказал: «Пойдем завтра в ладьях и, захватив с собой княгиню и княжичей, умчим [увезём] на этот берег». И на следующее утро, близко к рассвету, они сели в ладьи и громко затрубили, а люди в городе закричали. Печенеги же решили, что пришел князь с войском, и разбежались от города врассыпную. А Ольга с внуками и людьми вышла к ладьям.

«И видѣвъ же князъ печенѣжьскыи възвратис<я> единъ къ воевод<е> Притичю и реч<е>: “Кто се приде?” И реч<е> ему: “Лю<ди>е оноя страны”. И ре<че> князь печенѣжьскыи: “А ты князь ли еси?” Он же реч<е>: “Азъ есмь мужъ ег<о>, и пришелъ есмь въ сторόжехъ, а по мнѣ идеть вои бещисленое множьство”»¹⁰⁷.

[Печенежский же князь, увидев это, возвратился один к воеводе Претичу и спросил: «Кто это пришел?» А тот ответил ему: «Люди с той стороны». Печенежский князь спросил: «А ты не князь ли?». Претич же ответил: «Я муж его, пришел в разведку, а за мною идет воинов бесчисленное множество»]. Так сказал он, чтобы припугнуть неприятеля. И печенеги отступили от города, как сообщается в летописи. На самом же деле печенежское нашествие на Киев было отбито не столько хитростью воеводы Претича, сколько с помощью войска, которое он привел с собой на помощь осажденным в городе княгине Ольге и киевлянам с Днепровского левобережья. Множественное число слова въ сторόжехъ употреблялось для обозначения группы вооруженных всадников, выполнявших вышеупомянутые функции. Состав конной группы, направляемой в разведку, мог быть различен: от нескольких человек до нескольких сотен. В последнем случае разведка непременно сопровождалась боевыми действиями, в ходе которых вскрывались намерения противника, выявлялся его боевой состав, расположение войск.

Наиболее подробное описание организации разведки находим в Никоновском летописном своде, когда речь заходит о событиях, предшествовавших Куликовскому сражению. Здесь первоочередное место занимает задача получения информации от направляемых в разведку сторόжей. Вместе с тем говорится и об удавшейся попытке организовать разведку на государственном (великокняжеском) уровне.

По Никоновской летописи, летом 1380 года Мамай переправился «со всеми силами» через Волгу, подошел к устью реки Воронеж и расположил свои кочевья в рязанских «пределах»: «Тогда прииде вѣсть на Москву къ великому князю Дмитрею Ивановичю, яко князь Мамай Воложьскыа орды не у къ тому князь зовется, но великий сил<ь>ный царь, и стоить на Вороножѣ, кочюя во мнозѣ силѣ, и хощетъ на тебе ити ратью»¹⁰⁸. «И се пакы приидоша иныа вѣсти глаголюще, яко Мамай неложно грядетъ с великою яростiю во мнозѣ силѣ»¹⁰⁹. О реальности предстоящего нашествия в этом сообщении говорит слово неложно (нелъжьно) – ‘истинно, правдиво, без обмана; действительно, на самом деле’¹¹⁰.

Вскоре в Москве появляются послы Мамая с требованием уплаты «выхода» (поземельного разового сбора) в том же размере, в каком его собирали при хане Джанибеке: «И абие внезаапу приидоша татарове, послы отъ Мамаа, къ великому князю Дмитрею Ивановичю на Москву просяще выхода, какъ было при царе Азбяке¹¹¹ и при сыне Азбякове Чянибеке¹¹², а не по своему докончанию, какъ рядъ былъ съ нимъ… Онъ же [Мамай] просяще, какъ было при древнихъ царехъ; князь великы же такъ не дааше. Послы же Мамаевы гордо глаголаху, и Мамаа поведающа близъ стояща въ поле за Дономъ со многою силою. Князь велики же вся сиа поведа отцу своему [духовному] Киприану, митрополиту всея Русии»¹¹³.

Следуя рекомендациям митрополита Киприана, Дмитрий отправляет к ордынскому правителю для передачи ему «злата и сребра много» своего посла Захария Тютчева в сопровождении двух толмачей: «Князь великий же Дмитрей Ивановичь послушавъ отца своего Киприана, митрополита всея Руси, и по совету его посла избраннаго на сицеваа дела, именемъ Захарию Тутчева¹¹⁴, давъ ему два толмачя, умеющихъ татарьский языкъ, и злата и среба много, и отпусти съ нимъ ко царю Мамаю»¹¹⁵. Следовательно, претензия Мамая на «выход» в какой-то мере должна была получить удовлетворение. По-видимому, Дмитрий, князь Московский и великий князь Владимирский, пытался закончить дело мирным путем. Вместе с тем, готовясь к войне, князь старался посредством хорошо организованной разведки все время быть осведомленным о действиях и планах неприятеля, иметь достоверные сведения о передвижении его войск.

Дойдя до Рязанской земли, Захарий Тютчев узнал о сговоре Мамая с рязанским князем Олегом и с Ягайлом, великим князем литовским, и направил «тайно» сообщение об этом в Москву: «Доиде же посолъ до земли Рязаньскиа и слышевъ, яко Олегъ князь Рязаньский и Ягайло князь Литовьский приложишася ко царю Мамаю, и посла тайно скоровестника къ великому князю на Москву»¹¹⁶.

Князь Дмитрий, готовясь к решительной борьбе, сообщил всем русским князьям о нависшей опасности, призывая их соединить свои полки с московской ратью: «Князь великий же по всемъ землямъ посла со смирениемъ и умилениемъ, собираа всякиа человеки въ воинство»¹¹⁷. Донесение скоровестника Захария Тютчева имело важное значение, так как вносило ясность в обстановку, обнаруживало планы рязанского князя, литовского короля и замыслы противника. Здесь в слове скоровестник раскрывается мысль о том, что первейшее значение имела скорость и своевременность доставления важных вестей от разведчика к князю.

Решено было убедиться в достоверности сведений, полученных от Тютчева. С этой целью лучшие и опытные воины были посланы в сторόжу с задачей на реке Быстрой (или Тихой) Сосне¹¹⁸ сторожевую службу нести со всяким усердием, ехать к Орде и языка добыть, чтобы узнать истинные намерения Мамая: «И се паки начаша поновлятися вести, яко Мамай неотложно хощетъ ити на великаго князя Дмитриа Ивановичя… И посла на сторόжу крепкихъ оружниковъ: Родиона Ржевьскаго, Андреа Волосатаго, Василиа Тупика и иныхъ крепкихъ и мужественныхъ на сие, и повеле имъ на Быстрой или на Тихой Сосне стречи со всякымъ опасениемъ, и подъ Орду ехати языка добывати, и истину уведети Мамаева хотениа»¹¹⁹. Это была настоящая войсковая разведка, получившая задачу, действуя скрытно, добыть пленного и выяснить действительные замыслы противника.

Так как от высланной сторόжи долгое время не было никаких вестей, выслали вторую сторόжу, наказав скорее вернуться. Вторая сторόжа встретила Василия Тупика из первой сторόжи, который вел пленного к великому князю. Сведения Тютчева полностью подтверждались и дополнялись новыми данными войсковой разведки: «Вести же не бе ни откуду, посланные же въ поле сторожи закоснеша, и не бе отъ нихъ вести ничтоже. Князь велики же посла в поле вторую сторожу: Климента Поленина, Ивана Святослава, Григориа Судока и иныхъ съ ними, заповеда имъ вскоре возвращатися. Они же сретоша Василиа Тупика, ведуща языкъ къ великому князю, яко неложно идетъ царь на Русь, совокупяся со Ол<е>гомъ княземъ Рязанскымъ и съ Ягайломъ княземъ Литовскымъ, и еще не спешитъ царь, но ждетъ осени, да совокупится съ Литвою. Князь велики же Дмитрей Ивановичь уведе истинно, яко неложно грядеть [к] намъ князь Мамай съ многою силою»¹²⁰. Убедившись в том, что золотоордынское войско готовится к большому походу на Москву, Дмитрий назначил сборный пункт русской рати в Коломне.

30 августа 1380 г. русские полки переправились через Оку. Вскоре была выслана третья сторόжа – конная разведка под командованием Семена Мелика. В Березуй (теперь деревня Березово на большой Епифанской дороге) прискакали два «стража» Петр Горский и Карп Олексин, которые привезли пленного из свиты самого Мамая. Пленный дал показания о том, что татарское войско находилось уже на Кузьминой гати, что в трех переходах от верховья Дона. Мамай не торопился, так как ждал подхода к нему на соединение литовского войска и рязанской рати, но через три дня войско татар должно быть уже в верховье Дона. По словам пленного, Мамай не знал о движении навстречу ему русской рати:

«И въ лето 6889 (1380), месяца сентября, пришедшу великому князю Дмитрею Ивановичю на место, нарицаемое Березуй, за двадесятъ и три поприща до Дону… Тогда же князь велики отпусти въ поле подъ Орду Мамаеву избраннаго своего боярина и крепкаго воеводу Семена Мелика и съ нимъ избранныхъ своих: Игната Креня, Фому Тынину, Петра Горскаго, Карпа Александрова, Петра Чирикова, и иныхъ многихъ нарочитыхъ и мужественыхъ и на то устроеныхъ тамо ведомцевъ [‘знающих людей; тех, кто сведущ в чем-либо¹²¹], да видятся съ стражи татарьскими и подадять скоро весть. И подвигшуся съ того места великому князю къ Дону тихо идущу, вестей переимаа, и се внезаапу приидоша къ нему два отъ стражей его, Петръ Горский и Карпъ Александровичь, и приведоша языкъ нарочитъ отъ двора царева, отъ сановитыхъ царевыхъ. Той убо языкъ поведа, глаголя: “Ныне убо царь есть на Кузмине гати, не спешитъ же убо, но ожидаетъ Олга князя Рязаньскаго и Ягайла князя Олгердовичя Литовьскаго; а Московьскаго князя Дмитреа собраниа не весть, не сретениа его не чаетъ, по прединаписаннымъ къ нему Олговымъ книгамъ Рязаньскаго; по триехъ же днехъ имать быти на Дону”. И вопросиша его о силе Мамаеве, колика есть; он же рече: “Многое множество есть безчислено”»¹²².

Приведенная в Никоновской летописи версия о беспечности Мамая не внушает доверия. Но, несомненно, русские воины неплохо организовали скрытное наблюдение за противником. Инициатива была в их руках, и они стремились не допустить соединения ордынцев с войсками рязанцев и литовцев.

В «Сказании о Мамаевом побоище»¹²³ находим подтверждение сделанному выводу. По версии этого письменного памятника, уже на левой стороне Дона в то время действовала русская сторόжа – конный отряд под командованием Семена Мелика. 7 сентября он прискакал к князю со своей сторожей и сообщил, что основные силы Мамая находятся на Гусином броде – на расстоянии одного перехода и что к утру следующего дня он дойдет до Непрядвы, то есть до того места, где располагались войска Дмитрия Ивановича. Государю же, великому князю, следует сейчас «изготовиться», чтоб не застали врасплох: «В шестый же час дни прибеже Семен Мелик з дружыною своею, а по них гонишяся мнози от татар… Семен же Мелик поведаа великому князю, яко: “Уже Мамай-царь на Гусин брод прииде, и едину нощ имеем межу собою, на утрие бо имать приити на Непрядву. Тебе же, государю великому князю, подобает днесь исплъчитися, да не предварять погании”»¹²⁴.

Мамай спешил к Дону, чтобы загородить русским переправу до прибытия Ягайла, который уже двинулся от Одоева к нему навстречу. Нельзя было терять ни одной минуты. К ночи русская рать успела переправиться за Дон и расположилась на лесистых холмах при впадении в него реки Непрядвы. За холмами лежало широкое десятиверстное поле, называвшееся Куликовым; посреди его протекала речка Смолка. За ней разбила свой стан орда Мамая, который пришел сюда уже к ночи, но не успел помешать русской переправе. 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле состоялось сражение, завершившееся победой войск под предводительством великого князя владимирского и московского Дмитрия Ивановича над войсками Золотой Орды. Как видим, разведка оказала немаловажное влияние на исход сражения.

В слова разведка, разведать корень вед- «пришел» из глагола ведать, что означало ‘знать’, ‘узнавать и доносить добываемые сведения’. В русских летописях с этим корнем встречается существительное весть, имевшее значение ‘данные разведки’, ‘известия о противнике’, когда дело касалось вооруженного противостояния.

Но в русских источниках нашли отражение и такие случаи, когда невнимание к делу разведки, пренебрежение к ее роли во взаимодействии противостоящих воинских сил приводили к печальным последствиям.

В 1096 году новгородский князь Мстислав Владимирович (старший сын Владимира Мономаха) вступил в борьбу за Муром, Суздаль и Ростов против Олега Святославича, князя черниговского. Лаврентьевская летопись так описывает эту княжескую междоусобицу: «Олег же приде к Суждалю, и слышавъ, яко идет по нем Мстиславъ, Олег же повелѣ зажещи Суждаль городъ… Олегъ же побѣже к Мурому, а Мстиславъ приде [к] Суждалю и, сѣдя ту, посылаше к Ол<ь>гови, мира прося… Олег же посла к нему с лестью хотя мира. Мстислав же, имы л<ь>сти вѣры и распусти дружину по селом. И наста Федор<ов>а нед<е>ля поста, и приспѣ Федорова суб<бо>та, а Мстиславу сѣдящю на обѣдѣ, [и] прииде ему вѣсть, яко Олегъ на Кляз<ь>мѣ, близь бо бѣ пришелъ без вѣсти. Мстислав же ему имъ вѣру, не постави сторожовъ»¹²⁵.

[Олег пришел к Суздалю и, услышав, что идет за ним Мстислав, повелел зажечь город Суздаль, только остался двор монастырский Печерского монастыря и церковь святого Дмитрия, которую дал монастырю Ефрем вместе с селами. Олег же побежал к Мурому, а Мстислав пришел в Суздаль и стал посылать к Олегу, предлагая помириться. Олег согласился, притворно прося мира; Мстислав поверил обману и распустил дружину по селам. И настала Федорова неделя поста, пришла Федорова суббота, и когда Мстислав сидел за обедом, то узнал, что Олег на Клязьме, подошел, не сказавшись, близко. Мстислав, доверившись ему, не расставил сторожей].

Пришел без вести, принести весть, прииде ему вѣсть – эти выражения, содержащие слово весть, говорят о важности в военном деле точных сведений («вестей») о противнике. Олег же с войском пришел без вести, которую должны были бы принести князю Мстиславу разведчики, предупредив его о вероломстве Олега. Мстислав виноват в том, что не организовал разведку, а именно от этого зависела жизнь людей, судьба князя, его войска и дружины, в конечном счете – судьба княжества и его населения. Вышесказанное свидетельствует о важности своевременной организации разведки, а также о значимости действий тех, кто должен был принести весть, не оставлять князя без стратегических разведывательных данных.

Наряду со словом сторожа в первой половине XVI в. появляется новое слово станица в значении ‘конный разведывательный отряд, несущий дозорно-вестовую службу на степных границах Русского государства в XVI– XVII вв.¹²⁶’.

В конце июля – начале августа 1541 г. состоялось крупное нашествие на Москву войск крымского хана «Саипъ-Кирея» (Саип-Гирея, Сахиб Герая). В походе участвовали и военные силы Османской империи – отряды янычар и турецкая артиллерия. Однако этот поход не явился неожиданностью для московских властей: «В лето 7049 [1541]… прибежали къ великому князю ис Крыма два полоняника, Якимко Ивановъ… с товарыщомъ, а сказали великому князю… царь [крымский хан]… забылъ своей правды и дружбы, нача наряжатися на Русь и съ своимъ сыномъ царевичемъ съ Мен-Гиреемъ, и всю Орду [с] собою поведе, а остави въ Орде стара да мала»¹²⁷.

Полоняник – ‘пленник¹²⁸’, человек, находившийся в плену у противника.

«Князь велики по темъ вестемъ послалъ в Путимль къ наместнику своему къ Федору Плещееву къ Очину¹²⁹, а велелъ ему послати станицу на Поле поперегъ дороге. И Федоръ послал Гаврила Толмача, и Гаврило приехалъ съ Поля, саказалъ великому князю, что наехалъ на Поле сакмы великие: шли многие люди къ Руси. Тысячъ со сто и боле. И князь велики по темъ вестемъ… велелъ князю Дмитрию и всемъ воеводамъ своимъ с Коломны выйти, а стати со всеми людми у Оки-реки по берегу [Ока служила в те годы основным рубежом на пути к Москве с юга]», – дается под 1541 годом в летописном сборнике, именуемом Патриаршею или Никоновскою летописью¹³⁰.

«Поле» («Дикое поле»)¹³¹ – название степной территории к югу и юго-востоку от Московского государства, отделяющей его от Крымского ханства. Сакмá (вероятно, от тюрк. sok ‘бить’) – изначально это след на земле, оставленный зверем или конницей. Позднее сакма означала всякую проторенную, проверенную дорогу. В русской летописной терминологии сакмы – пути (маршруты) передвижения татарских войск, а также главные дороги из Орды и из степей на Русь. На этот раз поход крымского хана на Москву завершился неудачей, чему не в последнюю очередь способствовали своевременно полученные и подтвержденные разведкой сведения.

Словосочетание весть взимати (възяти) используется в русских летописях в значении ‘получать, добывать сведения’. Зимой 1193 года «черные клобуки» обратились к Ростиславу Рюриковичу, как владетелю города Торческа, с просьбой предпринять поход на половцев. Ростислав, находившийся в это время в Чернобыле, тайно от отца отправился к дружине в Торческ, и, пригласив на помощь двоюродного брата Мстислава Мстиславича, княжившего в Триполье, выступил против половцев. Перейдя речку Ингулу, он захватил половецкие сторожевые дозоры и, узнав, что половцы находятся на Русской стороне Днепра, на расстоянии дня пути, напал на них на рассвете, взяв огромную добычу.