Глава V
«Первый блин комом»

Вы когда-нибудь слышали притчу о замерзающем воробье? Если нет, то не трудитесь искать её во Священном Писании, к большому сожалению её там нет. Почему к сожалению? Уж очень она поучительна даже при всей её краткости. Особенно для тех, кто плохо понимает церковно-славянский язык, зато зѣло борзо́ разбирается в народно-ненормативном.

А уж запоминается сия притча с первого раза и по гроб жития. Впрочем, на ваш суд…

«Одна маленькая, но гордая птичка, – пусть это будет воробей, – зимой, во время полёта подморозил крылья. Упал бедолага на землю, смерть неминуемая грядёт, взмолился Творцу. Смилостивился Господь над бедным птахом, проходящая мимо корова «сбросила» на него лепёшку. Отогрелся птах, вылез из дерьма и зачирикал от радости. А тут, как на грех, лиса мимо пробегала: услышала воробья, вытащила его и сожрала. Поэтому отсюда четыре морали:

– Высоко взлетел – в дерьмо попадёшь!

– Не тот твой враг, кто тебя… осчастливил;

– Не тот твой друг, кто тебя из дерьма вытащил;

– И главная: если уж в дерьмо попал, то сиди и не чирикай!»

* * *

Монастырь «Агио Пантелеимон», ещё в начале прошлого столетия самый большой на Святой горе, как по территории, так и по числу братии, – тогда в нём насчитывалось более двух тысяч монахов, – ныне занимает предпоследнее девятнадцатое место в иерархии афонских монастырей. В настоящее время там подвизается всего сорок человек братии, не считая послушников. К монастырю также относится скит Пресвятой Богородицы Ксилургу.

Основан монастырь богатым греком Фессалоникием (поэтому и назывался Фессалийским) на том самом месте, где ныне расположен Старый монастырь – Палеомонастирон, в настоящий момент пребывающий в запустении, но не в мерзости. В 1169 году Протат Святой горы передал эту территорию монастырю Ксилургу (Богородицы), принадлежащему русским монахам сербского происхождения. С XIV века он стал называться русским монастырём, или просто Русик. В официальных же документах всегда именовался как Агио Пантелеимон.

В монастыре первоначально жили как русские, так и греческие монахи, причём последних было больше, и даже игумен подписывался по-гречески. Но по мере освобождения Руси от монголо-татарского ига, число русских насельников росло год от года. В начале XIV века монастырь сгорел, и тогда братия решила переселиться поближе к морю, на место нынешнего. Восстановлен Русик при помощи Византийского императора и сербских владык.

Однако период процветания длился недолго, и вскоре монастырь столкнулся с проблемами экономического характера. В 1666 году в нём оставалось всего двадцать человек братии, а в начале XVIII века – и того меньше: всего два русских и два болгарских монаха.

В середине столетия монастырь опустел окончательно и был закрыт. Долгое время он находился под покровительством Великой Середины – Центра Монашеской республики.

В начале 1806 года начинается великое возрождение. Правитель Молдо-Валахии Скарлатос Каллимахес оказывает монастырю щедрую финансовую поддержку, и потому всяк его стал именовать «истинное общежитие каллимахидов». Но с возобновлением в Элладе войны за независимость, обитель снова пришла в упадок. С 1840 года сюда вновь потянулись иноки из матушки-России, и название «Русский» вновь стало господствующим.

Благодаря щедрым пожертвованиям императорской семьи, прочих благотворителей из России, монастырь возродился за короткое время. В 1875 году там подвизалось монахов числом уж более тысячи, и был избран первый игумен из русских. Также более тысячи выходцев из православной России поселились в скитах, кельях и каливах по всей территории Святогорья.

Строительство Кафоликона – главного собора в честь великомученика Пантелеимона, было закончено в 1821 году. Он построен в византийском стиле, но увенчан типично русскими куполами с золочёными крестами. С 1875 года службы ведутся на церковнославянском языке.

На греческом служат в храме Успения Пресвятой Богородицы. Новый храм Покрова Богородицы построен в 1853 году и восстановлен после пожара в 1887–88 годах. В храме два престола: Покровский и Александра Невского. При этом на территории монастыря находятся двенадцать параклисий – небольших храмов и часовен, и тринадцать вне его.

Напротив Кафоликона расположена трапезная на восемьсот человек. Здание очень выразительной архитектуры, снаружи украшено фресками, внутри – мозаикой и расписными потолками. Также внутри монастыря находится огромное здание библиотеки, где хранятся более двадцати тысяч томов, кодексы на бумаге и пергаменте с записями церковных текстов и музыки. Вне стен монастыря за монастырской оградой расположены больница, архондарик – монастырская гостиница (правильнее сказать странноприимный дом), усыпальница, и кладбище.

Сейчас, как уже отмечалось ранее, в монастыре проживают сорок монахов, хотя в скитах и отшельнических кельях их гораздо больше. Просто, согласно эдикту, число братии не может превышать численности иноков монастыря Ксиропотам, где подвизается пятьдесят человек. Таким образом, греки как бы охраняют своё право на владение святогорскими монастырями.

Если раньше, в прошедшие века русских отличала именно склонность к коллективизму, общежительному укладу монастырской жизни, то теперь у наших соотечественников в чести пустынножительство – уход в отдалённые кельи, горные каливы, уединённые исихастирионы.

На Афоне уже давно существует как бы скрытое соперничество русских и греков. Русских монахов даже во взгляде отличает то, что можно определить, как сокрушённое сердце. Не углублённое созерцание, а живое страдание движет ими на путях монашеского подвига.

Грекам свойственна задумчивость, русским же – страсть и дерзновение ко Всевышнему, мучительная неудовлетворённость собой и мiром. И за всем этим проглядывается радость человека, как бы идущего со Христом на Голгофу, с которой уже виден, уже сияет венец ослепительного Небесного Града, Небесного Царствия.

То, что странноприимный дом находится вне монастыря, за стенами, весьма удобно, поскольку бесконечным «туда-сюда» паломники не мешают молитвенной жизни монахов. Да и после закрытия монастырских врат, гости не остаются один-на-один со стихией, а смогут обрести хотя бы какое-никакое пристанище в любое время дня и ночи.

Нам с благочестивым, но гордым паломником посчастливилось прибыть в благодатную обитель именно «в любое» и не самое подходящее время. Архондарик был закрыт уже полчаса как, которые мы благополучно посвятили «в угоду гордыне». Поселиться нам не грозило до восьми вечера, аще убо правило соблюдалось неукоснительно. Азъ недостойный не стал говорить своему новоиспечённому другу совершенно естественных в таких случаях «в мiру» комплиментов, поскольку люди мы православные, и за каждое слово будем держать ответ на Страшном Суде. Да и Дима был настолько ошарашен, что ругал себя сам ещё похлеще.

Мечты о горячем чае развеялись как дым от костра, и душ в этот день, как назло, горячей водой тоже не страдал. Холодным же душем мы и так были сыты «выше головы», а желание идти куда-либо ещё под непрекращающимся дождём, даже в голову не могло прийти. Дела-а!

К нашим услугам была лишь уютная лавочка и кран с питьевой водой. ВПСлуга, ещё работая на изысканиях, не раз попадал в ещё более суровые условия, поэтому приобрёл соответствующую закалку: подножный корм всегда имел в наличии, на «авось» не полагался. Дима же был дитя другой эпохи, и проявлять до вечера чудеса смирения был явно не готов.

Понеже устав всех монастырей Святой Горы предписывает трапезу по́сле вечерней службы, то до заката нам предстояло «затянуть пояса». Поэтому от предложенного мной угощения, он даже из вежливости не стал отказываться. Интересно, а если бы мы «сели в лужу» по моему́ неразумию, благочестивый, но гордый повёл бы себя аналогичным образом?

Отогнав сии недостойные мысли, азъ многогрешный прикинул, чем бы занять время до вечерней службы. Внимательно изучив правила внутреннего распорядка для паломников, мы усвоили, что на вечерней службе должны присутствовать все в обязательном порядке.

Так как день был предпраздничный, всенощная была почти шестичасовая. Литургия также начиналась намного раньше, поэтому все монахи, которые в данный момент не несли послушаний, активно отдыхали. Гостей кроме нас тоже не было видно, видимо они, как все нормальные и благопокорливые люди, поселились утром, и разошлись «по интересам».

– Коли вещи где оставить, могли бы хотя бы по монастырю походить, – «чирикнул», наконец, мой незадачливый попутчик, и с досады аж пнул свой безразмерный рюкзак.

– Думаешь, что кто-нибудь их тронет? – подивился азъ многогрешный его неразумию.

– Да навряд ли, хотя куда идти-то? В лавке если что покупать, то лучше в последний день. Храмы и часовни тоже наверняка закрыты – все отдыхают перед службой. Тоска-а-а!

– Уныние, молодой человек – тяжкий грех, надо радоваться всему, что Господь дарует. Слава Богу за всё! – и после сказанного I’m осенил себя крестным знамением.

– Чему ж тут радоваться? – уставился на меня Димон, при этом пятернёй расправив чёлку.

– Хотя бы тому, что имеем крышу над головой. Могли бы до сих пор скитаться.

Тут мой собеседник немного потупился: видимо ВПС «наступил ему на больную мозоль». Но угрызений совести у меня не было и в помине, пусть ещё раз прочувствует, полезно. Впредь будет умнее. Но тут же, сменив «гнев на милость», решил расширить его кругозор.

– Одно то, что ты проснулся сегодня утром и почувствовал себя здоровым, а не больным, уже делает тебя счастливее многих, кто вообще не переживёт сегодняшний день. Согласен?

– Естессьно, о чём базар? – благочестивый, но гордый с явной неохотой пожал плещми.

– А раз понятно, тогда прикинь, что если у тебя есть еда в холодильнике и одежда на теле, крыша над головой и место, где можно соприкоснуть ухо с подушкой, то ты превосходишь три четверти людей на земле. А если при этом ещё стабильный доход и хрусты в кошельке, то ты богаче, чем девять из десяти человек в этом мiре. Усекаешь, к чему я клоню?

– Да ладно заливать-то, – скептицизм ещё светился брызгами шампанского в его очах.

– Вы, сударь, дремучий, как Муромский лес. Надо иногда прессу почитывать.

– И что же ты в ней вычитал? – брызги шампанского сменились блеском молнии.

– Вычитал, что если ты никогда не испытал страха в бою, одиночества тюремного заключения, агонии пыток и мук голода, то ты обогнал десятую часть населения земли.

Если ты можешь молиться в церкви без страха преследования, ареста, смертных пыток, то ты счастливее каждого второго на планете. И если ты теперь всё это знаешь, а ты же не будешь отрицать, что не знаешь, то ты один из ста, кому дан шанс.

– М-да, просветил, – Дима устремил взгляд в потолок, как будто там высветилось созвездие Кассиопея. – Может мне чечёточку сплясать. Или попрыгать от радости?

– Прыгать – это лишнее, а вот бодрость духа сохранять нужно всегда, если ты считаешь себя паломником. Ты вообще знаешь, почему паломников именно так называют?

– Не-а, слышал чё-то краем уха, но не въехал, – и он «вкрутил лампочку» возле уха.

– Оно и видать. Паломничеству уже скоро два тысячелетия. Ещё первые новообращённые апостолами христиане стремились побывать на Святой Земле, где ступал Сам Господь, Пресвятая Богородица, ветхозаветные патриархи и пророки. И как символ пребывания на Святой Земле, они несли с собой пальмовые ветви. Перед такими людьми открывались все двери: любой почитал за честь принять посланца со Святой Земли.

«В какой бы город или селение ни вошли вы, наведывайтесь, кто в нём достоин, и там оставайтесь, пока не выйдете; А входя в дом, приветствуйте его, говоря: «мiръ дому сему». И если дом будет достоин, то мiръ ваш придёт на него; если же не будет достоин, то мiръ ваш к вам возвратится. А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, оттрясите прах от ног ваших. Аминь глаголю вам: отраднее будет земле Содомской или Гоморрской в день Суда, нежели городу тому» [Мф.10; 11–15].

– Так это Он апостолам говорил, мы же не апостолы! – «смiрил» себя мой юный друг.

– А кто тебе мешает им быть? Мария Магдалина, царь Константин, князь Владимiр, что, родились ими? Или их изготовили на заводе «Компрессор» по спецзаказу? Апостолы те, кто, стяжав благодать Духа Святаго, просвещают людей светом Христовой Веры! Иуда Искариот был в числе двенадцати избранников, а апостолом не стал. А Савл поначалу был гонителем христиан, Христа в глаза не видел, зато стал не просто апостолом, а первоверховным!

Сколько посланий от Господа озвучено его устами. Вот и ты покайся, как апостол Павел, возлюби Всевышнего всем сердцем и душою, и ты станешь равноапостольным. И твоими устами будет глаголаться Слово Божие. А может и Откровение тебе пошлёт, как Иоанну Богослову, предскажешь дату Апокалипсиса. Зде́сь как раз уникальная возможность.

– Ну, ты скажешь тоже, – Дима закатил очи, будто воочию узрел картину Апокалипсиса.

– Скажу. Вот, к примеру, Антоний Великий просил Бога, чтобы показал ему самого совершенного человека на земле. И что же ты думаешь? Господь указал ему на самого простого сапожника в Александрии. Не на патриарха, не на архипастыря и, даже не на простого монаха.

На сапожника! Делай вывод… Паломничество, как утверждали святые отцы – это уход от греха не столько физически, сколько духовно. Главное в паломничестве – духовное совершенство, важно не куда́ ты идёшь, а сколько ты идёшь. Сначала восходишь помыслом, а потом уже ногами. Совершить подвиг – это подвинуться ко спасению, сделать ещё один шажок, ещё одно движение. А не броситься на амбразуру – это и дурак сумеет, если ему терять нечего.

Пядь – это толщина Креста Господня; преодолевая каждую пядь, ты приближаешься к духовному совершенству, и Благодатию Божию дойдёшь до Иерусалима.

Важно не где́ ты пребываешь, а в каком состоянии. Гордыня – самый тяжкий грех, поэтому если отправляешься с гордыней, то не дойдёшь. Ведь даже просто дойти до храма многим оказывается не под силу, а это тоже своего рода паломничество. Мария Египетская доплыла до Иерусалима, но незримая сила поначалу не пустила её в Храм Божий…

Наш разговор прервали вошедшие в архондарик туристы явно не «российского розлива». Что-то обсуждая на непонятном языке, и даже не перекрестившись на иконы Пресвятой Богородицы и целителя Пантелеимона, они обратились к нам на ломаном английском.

– No comprendo. Son russos, – ответил им ВПС на чисто-конкретно испанском. Но тут же осёкся… Грубить было явно лишним, даже если они в моём понимании совершили что-то из ряда вон выходящее. В конце концов, пред Богом и́м отвечать; моё дело – норка.

– Sorry. We are thinking… и дальше последовала продолжительная тирада на английско-румынском коктейле про то, о чём они думали. Судя по их виду и отсутствию поклажи, селиться они явно не собирались, а вот «откушать чаю» в гостевой трапезной были бы не прочь.

Ну, так и мы не отказались бы, но внутренний распорядок «Пантелеимона» был жёстче, чем климат Якутии. Хотя не исключено, что гости искали архондаричьего для того, чтобы он открыл им часовню, где хранятся все святыни русского монастыря. Но таких слов в средней школе не проходят, поэтому их сокровенное желание осталось для нас загадкой.

Потолкавшись ещё минуток несколько и полюбовавшись с балкона морской панорамой, гости направили стопы в сторону монастырского кладбища. Про него хочется рассказать особо, но поведаю как-нибудь позже, в другой главе. Ведь не прощаемся, sin embargo (однако)…

Мы же, проводив печальным взором гостей из некогда братской Румынии, вновь погрузились с головой в душеспасительную беседу. Мой собеседник не сказать, чтобы уж очень ей увлёкся, однако не находя другого занятия «более по душе», пытался переварить полученную информацию. От столь напряжённой работы мысли веки его стали сами собой слипаться, а скулы до «хруста в хрящах» сводило зевотой.

Проходивший мимо нас насельник Святого Пантелеимона, бросив даже беглый взгляд на «благочестивого, но гордого», не удержался от снисходительной усмешки:

– Ты говоришь, а у него в одно ухо влетает, а в другое вылетает.

– Ничего, что-нибудь да задержится, – азъ недостойный попытался вселить оптимизм во святого отца, хотя по большому счёту понимал, что, скорее всего, так оно и будет.

Димон, меж тем, встрепенулся, делая попытку всем своим видом показать, что беседа имеет для него историческое значение. И решил подтвердить это «компетентным» вопросом.