Цена знаний наконец-то стала не только материализовываться, но и виртуализироваться: тебе будет закрыт доступ к облачным хранилищам, к представляющей для тебя интерес информации, если твой статус или ранг не подтверждены деньгами или принадлежностью к определенному научному кругу. Новый Ломоносов должен будет пройти не из Архангельска в Санкт-Петербург, а как минимум идентификацию пользователя баз данных. В связи с этим иногда задаюсь риторическим вопросом: а исполняет ли научная интеллигенция свой общечеловеческий и гражданский долг просвещения общества? В отношении общества своего круга – да, нет никаких сомнений. В остальном сомнения есть, и очень большие. Кто бы и что бы ни говорил об авторском и интеллектуальном праве, научные сотрудники, получающие оплату за ученые степени и должности на кафедрах институтов, проводящие исследования на гранты из бюджета и публикующиеся в вестниках научных трудов, не имеют морального права взимать дополнительную плату за доступ к таким работам, особенно в случаях, когда не в каждой публичной библиотеке имеется экземпляр в свободном доступе. Совершенно другое дело, когда автор сам издает свою книгу за свои собственные деньги или собирает средства на публикацию по подписке. Хотя мы знаем, что не каждое издательство возьмется за публикацию, если не увидит окупаемости вложенных средств, а на «самотек» вообще не обращают внимания.

Это претензия «в огород» сборников «История и культура традиционной Японии», серии «Orientalia et classica. Труды Института восточных культур и античности» и «Вестника Московского университета. Серия 13. Востоковедение» – все их тексты были мною собраны по многочисленным площадкам электронных публикаций, не имеющим, увы, никакого отношения к их официальным сайтам размещения. Но если научные статьи и в этих изданиях публикуются на средства авторов, то, разумеется, об этом надо обязательно информировать читателя. Просто отмечу, что в моей личной библиотеке больше всего книг Александра Аркадьевича Долина, а виртуальная библиотека давно стала гораздо объемнее реальной, находящейся на книжных полках, на которых нет свободного места.

Учитывая, что сайты, где были размещены прочитанные публикации, не входят в перечень запрещённых Роскомнадзором, а я указываю при цитировании авторство, то не усматриваю в данном случае признаков состава нарушения авторских прав на данные научные труды, ведь, смею предположить, их создавали в целях просвещения простого народа, к которому относятся и рядовые любознательные читатели, а не для поддержания индекса цитирования. Ведь даже те, относительно (всего корпуса исследований) немногие публикации, которые в свободном доступе размещены в ссылках на официальных станицах профессорско-преподавательского состава московских Института стран Азии и Африки, Института восточных культур и античности, Санкт-петербургского института восточных рукописей РАН и Восточного факультета СПбГУ, позволят каждому читателю взглянуть на мир под другим ракурсом и задуматься о тех вопросах, которые раньше, возможно, даже не могли и возникнуть. Поэтому чувство благодарности за их труд побеждает сожаление об отсутствии прямого доступа ко всей имеющейся научной базе, хотя… хотя для любознательных читателей, на самом деле, это не препятствие. Наоборот, возникает желание хоть отчасти оправдать доверие авторов научных исследований и литературных переводов, поделившихся своими знаниями с нами, своими читателями.

Тех, кто захочет пройти такой же путь, хочу сразу предупредить: вы, разумеется, сможете увидеть все оригиналы переводимых стихов, они размещены на сайте библиотеки dl.ndl.go.jp или на ресурсе miko.org, но если вы так и не сможете увидеть всю красоту оригинального текста, то перевод подстрочника всегда будет вам казаться слишком одномерным и маловыразительным, – не бойтесь этого, так и должно быть. Красота не столько в слове, сколько за словом.

Почему сам пишу эти заметки? Хороший вопрос… В последние годы все чаще и все больше встречаю сетевые публикации переводов классической китайской и японской поэзии – нет, не молодыми профессиональными переводчиками, а такими же, как я, вчерашними читателями чьих-то переводов, которые обратились к оригиналу и поделились своим прочтением-переводом с такими же читателями. Пишу для тех, кто, прочтя оригинал, захочет обогатить отечественную словесность сочетанием образов, аллюзий, перекличкой лирических тем и описаний исторических событий, создав новый перевод, а точнее, свое прочтение оригинала.

Однако прошу, избегайте и той крайности, когда вам дополнили оригинальный текст такими «цветастыми» деталями или такими мельчайшими подробностями, о которых в оригинале и не упоминается. Я являюсь ярым противником «разжевывания» каждой аллюзии в собственных стихах, но к комментариям переводчиков отношусь с особым пиететом – не просто с уважением, а с чувством глубокой признательности, которая тем сильнее, чем пространнее и подробнее такие комментарии.

Кто-то из переводчиков любил повторять, что переводчик прозы – раб, а переводчик поэзии – соавтор, но для меня это работает иначе: для того, чтобы стать соавтором, сначала стань соучастником в том же времени и месте, и лучше бы «не увлекаясь переводом с русского на русский» в попытке осовременить лексику оригинала VIII века Китая или Японии, используя словарь России XIX века, тогда, может быть, станешь и соавтором.

Да, переводчик, но в первую очередь – человек, обладающий не эксклюзивным правом на трактовку оригинала, а человек, понимающий смысл и позволяющий читателю интерпретировать текст самому, только помогая более полному восприятию произведения своими комментариями, а не навязывая только одно прочтение.

Очень порадовало, что есть и другие энтузиасты заочного изучения истории китайской и японской словесности ради собственного удовольствия, получаемого от познания разнообразия культур окружающего мира, безвозмездно делящиеся информацией, чаще всего публикациями Александра Николаевича Мещерякова (у его произведений самый высокий рейтинг «народного» цитирования в том смысле, что его работы чаще всего выкладывают для чтения на всевозможных неофициальных ресурсах).

С большим интересом прочел материалы к его докторской диссертации и узнал, что во всех трех антологиях канси больше всего стихов императора Саги.

Действительно, кто же будет с этим спорить, особенно с его рангом и статусом, но проверил на всякий случай: да, более девяноста стихов. Ещё мне понравилась фраза, приведу цитату дословно: «Из высших сановников лишь Фудзивара Фуюцугу (775-828) достойно представлен десятью стихотворениями» (см. Мещеряков А.Н. Древняя Япония: культура и текст.-М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991. – стр. 62-63).

Действительно, любой обладатель этой фамилии будет представлен достойно в любой императорской антологии, но если посмотреть на структуру «представленных десяти стихов», то получается несколько иная по настроению картина. Составители «Рёунсю» включили в сборник три стихотворения Фуюцугу. А ведущим составителем следующей антологии, «Бункасюрэйсю», выступил сам Фуюцугу, и включено им в сборник уже шесть своих собственных стихов – ровно столько же, сколько отобрано им в собрание стихов, принадлежащих кисти одному из первых составителей «Рёунсю» – Сугавара-но Киётомо, но меньше, чем у Оно-но Минэмори и государя Дзюнна (по восемь стихов). А вот в «Кэйкокусю» включено всего лишь только одно стихотворение Фуюцугу. С чем это связано, нам ещё предстоит выяснить. Хотя, возможно, в самом предисловии «Рёунсю» и содержится ответ.

Предисловие очень символично и мастерски выстраивает связь между правителем Вэнь-ди эпохи Троецарствия и императором Сага, который практически так же, как и Вэнь-ди, проводил политику отдаления родственников от рычагов управления государством и проводил более-менее самостоятельную политику. В работе Александра Николаевича Мещерякова приведен классический перевод высказывания Вэнь-ди, взятого практически в качестве эпиграфа (если так можно выразиться) не только к первой императорской антологии, но и частично ко второй, а для меня ещё и позволило предложить свое прочтение названия третьей антологии.

Не могу отказать себе в удовольствии привести этот текст в своем прочтении:

Итак, в моем прочтении название «Кэйкокусю» будет звучать как «Собрание, управляющее государством», понимая под «собранием» не только коллектив авторов.

Поясню для тех любознательных читателей, которые знают японский, но не знают китайский. Для тех же, кто «в контексте», отдельных пояснений не требуется.

Для меня в этом одном знаке вэньян 經 «цзин» стоит «гиперссылка», открывающая портал во «весь вэньян» трактатов и канонов, начиная с прямой аллюзии на «Ши-цзин» (诗經, «Канон стихов»), а от него – ко всему «У-Цзин» (китайское «Пятикнижие»), куда входит и сам «Канон стихов», а ещё «И-цзин» (易經, «Книга перемен»), «Шу-цзин» (书經, «Книга преданий»), «Ли цзи» (礼记, «Книга церемоний», то есть «Записки о совершенном порядке вещей, правления и обрядов», регламентирующие общественные отношения, включая обряды и календарь), а так же «Чунь-цю» (春秋, летопись «Вёсны и осени», начал вести которую сам Конфуций).

Думаете, что это и все? На самом деле в каждом предложении, в каждом слове этих канонов содержатся отсылки к ещё более пространным комментариям, философским трактатам, насчитывающим сотни и тысячи внушительных по объему томов тысячелетней письменной культуры Китая, истории письменных знаков 文 «вэнь». Вот, к слову сказать, знак 文 встретился мне задолго до написания этих заметок в хайку Масаока Сики, в Сети опубликовано много вариантов перевода, которые в основном сосредоточены на сезонном

слове (киго) «ёкан» – «задержавшиеся или вернувшиеся весенние холода» – и особого интереса для меня в этой части не представляют, потому что все внимание мое было сосредоточено только на одном знаке «вэнь», в японском чтении – «мон».

Хайку написано в 1893 году, и хотя Япония давно чеканила свою монету, но были и монеты, пришедшие из Китая (переход от «вэнь» к «цянь» оставим для историков-экономистов), которые длительное время были в ходу, и только в 1876 году их окончательно вывели из обращения, а Масаока Сики зафиксировал этот момент денежной реформы перехода от мон к йене в хайку.

Хотя скорее это был момент его личного перехода к профессиональному писательству и началу реформирования хайку и танка, что большого дохода не приносило, да, судя по обстановке его дома на окраине Токио, где я все время боялся стукнуться головой о притолоку или снести плечом перегородку между комнатами, именно так и было:

Если вернемся из эпохи Мэйдзи в Хэйан, то, возможно, на самом деле включение или нет стихов в собрание имело большее значение для управления страной, чем мы могли бы себе вообразить.

Изучая имеющиеся в доступе публикации, посвященные антологиям канси, а в данном случае всегда говорю именно об императорских антологиях «Рёунсю», «Бункасюрэйсю» и «Кэйкокусю», понимаю, что каждый из авторов, включенных в собрание, попал туда совершенно не случайно, и уровень поэтического мастерства – только одна из слагаемых успеха. На самом деле написание стихов на китайском языке в раннехэйанский период – это скорее рутина для аристократов и высокоранговых чиновников, чем что-либо из ряда вон выходящее. Скорее удивляет столь малое число избранных, наверно, этот момент ещё предстоит осмыслить: почему в первой антологии всего 23 автора (ещё один, скорее всего, более позднего добавления), во второй только 26 авторов (было 148 стихов, сохранилось 143), а в третьей уже 178 авторов (сохранилось до наших дней 210 стихов из 917). Возможно, с изменением критериев отбора разных составителей антологий менялась и поэтическая выборка, но, скорее всего, менялась политическая ситуация, которая имела гораздо более важное значение.

Несколько слов о структуре для тех, кто ранее не был знаком с китайскими поэтическими антологиями, тем более антологиями китайской поэзии канси. Структура «Рёунсю» – запись произведений в соответствии с рангом автора: от старшего к младшему, от высшего к низшему. «Бункасюрэйсю» в том виде, где размещена электронная текстовая версия оригинала, структурирована в трех частях: начало, середина и окончание.

В начале представлены такие рубрики: 遊覽 – «Путешествия»; 宴集 – «Пиры»; 餞別 – «Расставания»; 贈答 – «Обмен стихами-посланиями». В середине: 詠史 – «Стихи на исторические темы»; 述懷 – «То, что сокрыто в сердце»; 艷情 – «Любовь»; 樂府 – «Юэфу»; 梵門 – «То, что относится к буддизму», и последняя тема в этом разделе – 哀傷 – «Плачи, скорбь». В окончании помещены стихи только одного раздела – 雜詠 – «Разные песни».

В «Кэйкокусю» картина несколько иная: 賦 – «Оды фу», 樂府 – юэфу; 梵門 – «Буддизм» и 雜詠 – «Песни о разном». Впрочем, точное представление получить сложно, ведь многие свитки утрачены. Хотя на самом деле внутри каждого раздела стихи выстроены по тем же самым рангам. Особо отмечу: именно по рангу