Мэри Стюарт
Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница

© И. Бернштейн (наследник), перевод, 2018

© С. Лихачева, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Последнее волшебство

Тому, кто умер, но снова жив, кто был потерян, но все-таки нашелся

Часть первая
Дунпелдир

Глава 1

Не всякий бы король согласился, чтобы его восшествие на престол ознаменовалось избиением младенцев. Но именно это говорят про Артура, хотя во всем прочем он почитается как образец благородного правителя, заступник равно и великих, и малых.

Ядовитый шепот пресечь труднее, чем громогласную клевету. К тому же в глазах простых людей, для которых верховный король – владыка жизни и вершитель судеб, Артур и в самом деле несет ответ за все происходящее в его королевстве, и доброе и дурное, от громкой победы на поле брани до градобития нив или бесплодия овец.

Вот почему, хотя убийство детей было задумано колдуньей и осуществлено по слову другого короля и хотя я сам попытался взять вину на себя, все же в стране не утихает ропот, что якобы Артур, верховный король, в первый год своего правления повелел воинам разыскать и убить двадцать новорожденных младенцев, надеясь, что в этот кровавый невод попадется одно-единственное дитя, его сын бастард, кровосмесительно рожденный единокровной его сестрой Моргаузой.

«Клевета», – всегда говорил я и рад был бы открыто провозгласить эти обвинения облыжными. Но в них не все ложь. Ложь, что он распорядился об убийстве, но первопричиной всему был его грех, и, хотя у него в мыслях не было обрекать на избиение невинных младенцев, правда, что он хотел смерти своего ребенка. Так что по справедливости вина отчасти лежит и на нем. А отчасти и на мне, ибо я, Мерлин, всеми признанный маг и провидец, стоял в стороне и бездействовал и допустил, чтобы опасный ребенок был зачат и поставлен был горестный предел миру и свободе, которые Артуру предстояло подарить своим подданным. Впрочем, что до меня, то я могу снести бремя вины, я уже недоступен людскому суду, а вот Артур еще молод и чувствителен к укорам, которые могут толкнуть его на поиски искупления; тогда же был и того моложе, в бело-золотом расцвете победного мужества и королевской славы, высоко вознесенный народной любовью и восхищением воинов и окруженный отсветами тайны чудесного меча.

А было дело так. Король Утер Пендрагон стоял со своим войском под Лугуваллиумом, что в северном королевстве Регед, и готовился отразить нападение саксов под водительством Колгрима и Бадульфа, Хенгистовых внуков. Сюда, на первое поле брани, привез Артура, почти еще отрока, приемный отец, граф Эктор из Галавы, и представил королю. Артур рос незаметно, в неведении о своем королевском рождении. Утер же, хотя и получал известия о воспитании и успехах сына, ни разу его не видел с тех пор, как тот появился на свет. А все потому, что в ночь, когда Утер впервые возлежал с Игрейной, в ту пору герцогиней Корнуэльской, сам герцог Корнуолла Горлойс, супруг ее, был убит. И смерть эта, происшедшая не по вине Утера, так, однако же, подействовала на короля, что он дал клятву не признавать ребенка, которому, быть может, суждено будет родиться от той ночи беззаконной любви. И потому, когда пришел срок, новорожденный Артур был передан для воспитания мне, и я позаботился, чтобы он вырос и возмужал вдали и от короля, и от королевы. Но другой сын у короля с королевой не родился, и наконец занемогший король Утер, перед лицом саксонской угрозы, принужден был под Лугуваллиумом послать за мальчиком, дабы признать его открыто своим наследником в собрании королей и лордов.

Но прежде чем он успел осуществить это намерение, саксы напали. Утера, который не в силах был ехать на битву верхом, несли во главе войска в кресле, и с ним командующими были на правом фланге Кадор, герцог Корнуолла, а на левом – Коэль, король Регеда, и Кау из Стрэтклайда, и другие вожди севера. Только Лот, король Лотиана и Оркнеев, не явился на поле сражения. Король Лот, могучий властитель, но ненадежный союзник, оставался со своей ратью в резерве, чтобы бросить ее в бой в том месте и в тот миг, как понадобится. Про него говорили, что он нарочно медлил, в надежде, что Утерово войско будет разгромлено, и в этом случае королевство досталось бы ему, Лоту. Если так, то надежды его не оправдались. В разгар схватки вокруг королевских носилок, когда в руке у Артура сломался меч, король Утер передал ему свой, королевский, а с ним, как понимали все, и свое королевство, а сам откинулся на спинку и смотрел, как юный Артур, словно огненная комета победы, возглавил наступление и разбил саксов наголову.

Позднее, на праздничном пиру, Лот выступил от лица лордов, которые оспорили Утеров выбор наследника. И в самый тот миг, когда разгорелись страсти и готова была завязаться драка, король Утер умер прямо на пиру, оставив юношу под моим покровительством самого справляться с противниками и склонять их на свою сторону.

То, что случилось затем, вошло в песни и в сказания. Здесь довольно будет напомнить, что Артур своей королевской статью и повадкой, а также благодаря знамению, ниспосланному божеством, сумел выказать себя истинным и неоспоримым королем.

Но уже было посеяно злое семя. Накануне, еще не ведая тайны своего рождения, Артур встретился с Моргаузой, внебрачной дочерью Утера и своей единокровной сестрой. Она была прелестна, а он молод и в пылу своей первой военной победы, и, когда она прислала за ним девушку, он с готовностью пошел на ее зов, не задумываясь о последствиях, которые должна была принести эта ночь наслаждений сверх того, что охладила огонь в его крови и лишила его девства.

Красавица-то давно уже утратила невинность, в этом можно не сомневаться. Утратила она невинность и в другом отношении. Она знала, кем ей приходится Артур, и согрешила с ним сознательно, из стремления к власти. На брак она, конечно, надеяться не могла, но бастард, рожденный от кровосмесительной связи, должен был стать могучим оружием в ее руках, как только старый король, ее отец, умрет и взойдет на трон молодой.

Артур, когда узнал, какой грех содеял, готов был его еще усугубить, и убил бы эту женщину, если бы я не вмешался. Но я изгнал ее прочь, повелев ей ехать в город Йорк, где находилась в ту пору законная Утерова дочь Моргана со свитой в ожидании свадьбы с королем Лотиана. Моргауза, как и все в те дни трепетавшая передо мной, повиновалась и уехала, чтобы в изгнании совершенствоваться в своем женском чародействе и носить под сердцем сына-бастарда. И преуспела, как вы вскоре узнаете, за счет сестры Морганы.

Но об этом – позже. А сейчас лучше вернуться к утру того нового и счастливого дня, когда, забыв об отъехавшей Моргаузе, Артур Пендрагон сидел в регедском городе Лугуваллиуме, принимая поклонение подданных, и сияло солнце.

Меня там не было. Я уже поклонился ему ранним утром, в час между луной и рассветом, и было это в лесной часовне, где Артур поднял с каменного алтаря меч Максима и тем выказал себя по праву королем бриттов. И когда он в сопровождении королей и лордов удалился оттуда во всем блеске и упоении торжества, я один остался в святилище. За мной был еще долг местным богам.

Теперь это была часовня. Гиблой часовней нарек ее Артур, но здесь находилось святилище еще задолго до того, как люди уложили камень на камень и возвели алтарь. Изначально оно было посвящено местным божествам, духам, населяющим холмы, ручьи и дубравы, а с ними и более могущественным силам воздуха, что живут в дыхании туч и стуж и в посвисте ветра. В чью честь возведена была первоначально часовня, не знал ни один человек. Позже, с римлянами, пришел Митра, солдатский бог, и ему был сложен внутри часовни каменный алтарь. Но и древняя святость минувших веков по-прежнему витала в этом месте, старым богам приносились жертвы, и девять светочей все так же сияли под темными сводами.

В те годы, что Артур для безопасности тайно жил у графа Эктора в Диком лесу, я находился поблизости, и знали меня только как хранителя храма, отшельника Зеленой часовни. В ней я спрятал меч Максима (или Максена, как называли его валлийцы) до того срока, пока мальчик не вырастет и не сможет его поднять, чтобы разбить и изгнать врагов королевства, как за сто лет до него это сделал сам император Максим. Со времен Максима люди почитали его тяжелый меч волшебным талисманом, магическим оружием, всегда приносящим победу тому, кто по праву возьмет его в руки. Я, Мерлин Амброзий, один из потомков Максима, своей рукой добыл этот меч из подземного тайника, где хранился он несчетные годы, и отложил для того, кто придет после меня и будет более достоин им владеть. Я спрятал меч сначала в подводном гроте посреди лесного озера, но впоследствии перенес в часовню и уложил на алтаре, заперев в камне, словно барельеф, и скрыв от непосвященных взглядов и прикосновений холодным бледным пламенем, которое я своим искусством вызвал с неба.

И из этого нездешнего огня, к ужасу и восхищению всех, кто при сем присутствовал, Артур извлек и поднял Максимов меч. А потом, когда молодой король со своими лордами и военачальниками уехал, я был свидетелем того, как молния, ниспосланная свыше, испепелила в часовне все, что считалось в ней свято, оставив только алтарь, отныне посвященный одному лишь новому богу.

А я уже давно знал, что этот бог не терпит других рядом с собой. Он не был моим богом, и Артуровым, как я подозревал, ему тоже не быть никогда, но со всех трех концов милой Англии он продвигался вглубь страны, опустошая древние святилища и преображая богослужебные обряды. С трепетом и болью наблюдал я, как его огнем уничтожались черты более древней веры, но Гиблую часовню – и, кажется, меч тоже – он пометил своим знаком, тут не приходится спорить.

Весь тот день я прибирался в часовне, готовя ее для нового обитателя. На эту работу ушло много времени; все тело у меня болело от ран и ссадин, и ночь, проведенная без сна, лишила меня последних сил. И вообще, есть такие вещи, которые надо делать без спешки, благопристойно и по порядку. Но вот наконец все было готово, и когда на закате приехал из города новый служитель при часовне, я сел на приведенного им коня и поехал по примолкшему лесу.

Было поздно, когда я подъехал к воротам, но створки стояли распахнутые, и никто не окликнул меня при въезде. В городе все еще буйствовал праздник, небо рдело отсветами костров, воздух дрожал от песен, сквозь дым ощущался запах жареного мяса и вина. Даже присутствие усопшего короля, чье тело лежало в монастырской церкви, окруженное почетной стражей, не могло заставить людей придержать языки: время было слишком полно событий, а городские стены чересчур тесны. Лишь самые старые да малые спали в городе в ту ночь.

На месте я не нашел никого. Только за полночь появился мой слуга, а за ним и Ральф.

Входя, он пригнул голову, чтобы не задеть притолоку при своем саженном росте, и, пока за ним затворялась дверь, молча смотрел на меня с такой же опаской, как в прежние годы, когда прислуживал мне и трепетал перед моей волшебной силой.

– Ты еще не лег?

– Как видишь.

Я сидел у окна в кресле с высокой спинкой. Против холода сентябрьской ночи слуга принес мне жаровню с тлеющими углями. Я обмылся, еще раз осмотрел и смазал свои раны и, облачившись с помощью слуги в просторные ночные одежды, отослал его прочь, а сам приготовился вкусить ночной отдых. После блеска пламени и боли ран, после ослепительного торжества, принесшего Артуру корону, я, всю жизнь посвятивший тому, чтобы это свершилось, испытывал теперь потребность в тишине и одиночестве. Сон еще не шел, но я сидел умиротворенный, расслабившийся и задумчиво глядел на лениво светящиеся угли.

Ральф, в дорогих парадных доспехах, каким я видел его еще утром в часовне при Артуре, тоже выглядел осунувшимся и усталым, но он был молод, и свершение минувшей ночи было для него не концом, а новым началом. Он проговорил чуточку ворчливо:

– Тебе бы следовало лежать в постели. Я слышал, на тебя ночью по пути в часовню было совершено нападение. Ты серьезно ранен?

– Не смертельно, хотя достаточно чувствительно. Да нет, не беспокойся, больше ссадин, чем ран, и я принял необходимые меры. Но боюсь, твой конь из-за меня охромел, и об этом весьма сожалею.

– Я осмотрел его. Ничего страшного. Через неделю, самое большее, поправится. Но ты… у тебя измученный вид, Мерлин. Надо бы, чтобы тебе дали довольно времени для отдыха.

– А что же может теперь помешать моему отдыху? – удивился я. И, видя, что он замялся, спросил настойчивее: – Ну, что еще? О чем ты норовишь умолчать?

Он перестал хмуриться и даже почти ухмыльнулся. Но голос, которым он мне ответил, прозвучал, вопреки обыкновению, чопорно и равнодушно – голос придворного, еще не разобравшегося, как говорится, откуда дует ветер:

– Принц Мерлин, король повелел, чтобы я пригласил тебя в его покои. Он желает видеть тебя, как только это будет для тебя удобно.

Говоря это, Ральф задержал взгляд на двери в стене против окна. До вчерашнего дня Артур спал в этой комнате позади моей спальни и являлся ко мне по моему слову. Ральф встретился со мной взглядом и на этот раз ухмыльнулся по-настоящему.

– Иначе говоря, немедленно. Ты уж не сердись, Мерлин, но именно таково было повеление короля, переданное мне через распорядителя двора. Могли бы, кажется, и повременить до утра. Я-то думал, ты спишь.

– Сердиться? За что же? И королям надо с чего-то начинать. Сам-то он хоть отдохнул?

– Куда там. Но он отделался от свиты, и ему приготовили королевские покои, покуда мы ездили в часовню.

– И с ним никого?

– Один Бедуир.

Но это, как я знал, означало, что помимо верного Бедуира при нем была целая рота слуг и постельничих и кое-кто, наверно, еще в передних покоях.

– В таком случае проси его дать мне сроку несколько минут. Я прибуду, как только оденусь. И пошли ко мне Ллу, сделай милость.

Но с этим Ральф согласиться не мог. Слугу отослали с ответом к королю, а Ральф как ни в чем не бывало, словно и не прошло стольких лет с тех пор, как он мальчиком служил у меня, принялся сам мне помогать. Снял с моих плеч ночной балахон, сложил и убрал, а затем осторожно, щадя мои разбитые члены, облачил меня в дневные одежды. И опустился на колени, чтобы обуть мне ноги и застегнуть сандалии.

– Ну, как прошел день? – спросил я его.

– Прекрасно. Ни тени, ни облачка.

– Что Лот Лотианский?

Он задрал голову и усмехнулся:

– Знает свое место. На том, что произошло в лесной часовне, он сильно ожегся.

Последние слова он добавил, опустив голову к пряжке на сандалии и словно бы говоря с самим собой.

– И я тоже, Ральф, – сказал я. – И я не защищен от небесного огня. Сам видишь. Как там Артур?

– Все еще витает в ослепительных облаках. – На этот раз тон был не только насмешливый, но и любящий. Ральф поднялся с колен. – Но все же мне кажется, он уже готов к бурям. Теперь пояс. Вот этот?

– Да, можно и этот. Спасибо. К бурям, ты говоришь? Уже? Пожалуй, ты прав. – Я принял пояс у него из рук и сам завязал узел. – А ты, Ральф, намерен ли остаться при нем и помочь ему выстоять в непогоду или же почитаешь свой долг выполненным?