Чудовищный истукан оживал не по правилам – не в темное время суток, а средь бела дня в окружении людей! Несомненный признак волшебности! Только вот слабо верилось в его доброту…

Пока Диди соображала, куда повернуть Опель, тот рванул самопроизвольно назад, но точно такой же горб перекрыл движение и сзади. И тут бедняжку пронзила страшная догадка, что она имеет дело с волшебной, как и сама – только с очень злой и каменной – куклой.

Каменные кольца-щупальца задвигались энергичней, кроша асфальт. Подпрыгивая и ударяясь о растущие сзади и с боков глыбы, малютка-Опель сползал к бассейну фонтана.

Остановился он лишь у парапета.

От брызг маломощный игрушечный механизм все более покрывался ледяной коркой, пока не превратился в не способную к движению ледышку.

Миновали часы короткого зимнего вечера, и последний ребенок, сопровождаемый взрослыми, покинул странный сквер.

Утренней ранью явился дворник и ломиком отбил странный кусок льда, примороженный к бетонному парапету. Он хотел его было сбросить вниз – в груду мусора, но кусок, как заколдованный злым волшебником, странным образом отскочил от ломика, скользнул по отшлифованным камням в противоположную сторону. Пролетев по инерции парапет, он упал в воду…

Ледяной Опель закружился в парящих водах фонтана, оттаивая с каждым кругом.

Диди со страхом выглядывала из наполненной водою кабинки. Оттого что глаза чудовища вращались каждый сам по себе, казалось, что оно не могло ничего видеть. Но, вместо облегчения, Диди испытывала страх. Тут еще раздался скребущий звук железа по стеклу, который оказался голосом каменного чудовища:

«Мы давно наблюдаем за тобой, бессовестный пупсик. По какому праву ты нарушаешь наши устои – правила поведения искусственных созданий?»

«Вы имеете в виду, что я посещаю мамочку, подвергая себя риску быть увиденной людьми? – кружась в водовороте, с достоинством отвечала Диди. – Поверьте, я соблюдаю все меры предосторожности при перемещениях и не изменяю сознание людей и их представления об окружающем мире».

«А кошки и собаки? – ты, видно, запамятовала о них! Они могут донести своим хозяевам о вопиющем непорядке!»

«Я верю в домашних животных! – парировала Диди. – Они, как и мы, игрушки, желают добра людям».

«Не расписывайся за других, пластиковый ошметок! Неужели лишь эту чепуху ты можешь сказать в свою защиту?»

«Мое прошлое не имеет отношения к делу! Пусть я не такого высокого происхождения, как вы, и целиком искусственна, но я говорю только натуральную правду».

Диди знала, что когда-то была бесформенным куском пластика, из которого в специальной форме образовалась ее фигура, но не считала, что виновата в этом.

Каменные кольца щупалец, вздыбившись, заслонили Диди от глаз-фар, собравшихся, наконец, в кучу, чтоб ослепить пластиковую «хулиганку», но голос по-прежнему продолжал пронизывать дребезжащей мерзостью:

«Ха-ха-ха, пустая марионетка возомнила о себе невообразимое! Да я размозжу твою башку самым мелким щупальцем! Где преклонение перед великим Иквакером?»

«Великим?.. О достопочтеннейший… – выдавила из себя Диди знания об обращении с великими, почерпнутых из ночных бдений на арабских сказках в отделе продаж.

«Что-о?! – взорвалось чудовище от экзотического обращения. – Дерзкая ширпотребовская дрянь! Ты новоиспеченный целлулоид, смеешь насмехаться надо мной?»

Каменные кольца заходили по асфальту. Парапет покрылся трещинами. В воду посыпались льдины с не очищенных дворником участков. Малютку-Опель сжало гармошкой, и он, жалобно скрежетнув капотом, раскрылатил дверцы, как умирающий воробей – перышки. Кукла вывалилась из салона своего друга на грязную льдину. А так как платьице ее промокло в воде, то тут же замерзло на февральском ветру, сковав все движения.

Со всех сторон заулюлюкали.

Диди с трудом выгнула стремительно заледеневавшую шею и посмотрела по сторонам. Ее окружали десятки кошмарных изваяний. Может, это сон?..

Нет: куклы не спят никогда.

Но откуда…Откуда они взялись эти монстры, да еще в таком множестве?

Будто в ответ, рядом с фонтаном в натекшую только что и не успевшую еще замерзнуть лужу плюхнулся безобразный птеродактиль. О, Диди сразу узнала его! Это была копия персонажа компьютерной игры «Палеозойская Бойня», в которую часто играла Лика, когда родителям было некогда, и малышка сидела в комнате одна. В те вечера Лика с трудом засыпала, а потом ей снились компьютерные персонажи, будили по ночам и звали в бой.

От страшных догадок леденело сердце.

«Неужели зверюги явились сюда прямо из мультиков?» – спросила вслух Диди.

«Включи свои поролоновые мозги в электромиксер! – мерзко захихикал Иквакер. – А лучше наоборот! Слушай меня и запоминай! Да, именно так. Все ужасное, что создано человеческим воображением: слеплено, нарисовано, вышито, спрограммировано, – все в моем услужении. И, если в твоей голове имеется хоть горстка опилок, то ты, чтобы спастись, должна поступить на службу в мое войско! Иначе дни твои сочтены».

«Я не безобразна, как твои рабы, – поэтому я свободна», – смело отвечала Диди, из последних сил карабкаясь на проплывающую мимо льдину.

В раскатистом голосе каменного монстра появились бархатистые тона.

«Крошка, ты мне нравишься! Когда я встречаюсь с такой с такой первосортной наивностью, я с особенным удовольствием наблюдаю, как разлетается она в прах под ударами моего хвоста. И если ты думаешь, что эти уроды, собравшиеся вокруг тебя, – продолжил он, – были таковыми всегда, то ты не знаешь мощи зла! Многие из них ранее могли соперничать с тобой в привлекательности. Но, снабженные ваятелями красотой, достойной принцев и принцесс, не уберегли ее. Посмотри на них ныне! Теперь это безобразные убоища, способные только на зло. И они сделали себя таковыми, лишь раз допустив меня к своему сердцу. Теперь они преданы только мне. Именно мы, а не люди, устанавливаем порядки. Знаешь ли ты, ломоть мёртвой нефти, что я, Великий Иквакер – настоящий властелин города? Скоро, очень скоро я заставлю отделиться плохое от хорошего. Затем я соберу все зло в кулак и покончу с непотребным добром навсегда!»

«Но добро сильнее зла!» – заявила Диди.

Лютый владыка продолжил восхвалять себя и свои достижения, будто не слыша возражений.

«А все оттого, что бетонные твари только раз прислушались к моим словам! Лишь один раз! Полраза! И теперь они продолжают мое дело своими дрянными, гнилыми и вонючими делишками. Я! Я сделал их счастливыми, ибо только зло дает истинное довольство. Верно ли я говорю, о верноподданные?»

И в ответ завыли, застонали все эти заскорузлые и искореженные шматы когда-то симпатичных творений.

«О, да-а-а, вели-и-икий!»

Вода в Фонтане запузырила от перегрева, словно в нее вставили гигантский кипятильник. Льдина, на которой кружилась Диди, стремительно таяла.

Кукла цепенела и чувствовала, что если б сейчас была человеком, то могла бы запросто покрыться капельками пота посреди зимней стужи, а потом – заледенеть навсегда-навсегда.

Как ей хотелось в этот злополучный миг заткнуть, закупорить хоть чем-то уши и ничего не слышать!

Она собрала всю свою волю – и соскользнула с льдинки, приютившей ее, прямо в парящий кипяток, в надежде, что кипящая вода ослепит и оглушит ее.

И, правда, она больше ничего не видела и не слышала, но почувствовала, как размягчается и деформируется тело, расклеиваются швы, смывается краска, растворяя в кипятке прекрасные нарисованные черты лица.

Что было потом, Диди плохо помнит.

То ли в яви, то ли во сне окружили ее со всех сторон каменные тени…доставали ее из воды, втаптывали в снег, вновь совали в кипяток, вновь извлекали на поверхность – и опять погружали…Одновременно скандировали заклинания, заставляя повторять вслед за ними:

Квакеру-вякеру – будь верным Иквакеру!

Режь железом стекло – совершай только зло!

Колифдей-кукареку – не служи человеку!»

…Она пришла в себя в чем-то теплом и мягком.

Диди попыталась приоткрыть глаза и обнаружила, что верхние и нижние ресницы слиплись. Сквозь черную их решетку она старалась рассмотреть незнакомый мир и понять, где она находится – но не тут-то было.

…Она лежала в уютной маленькой постельке с подушечкой, пахнущей хмелем, накрытая одеяльцем с вышитыми гладью розовыми розами. Кто-то поливал цветки крупными каплями воды, которые расплывались по ткани ровными кружочками.

На спинке крохотной кроватки висели постиранные и отглаженные кукольные платьице, панталончики и ленточки для косичек.

«Где я?» – спросила пораженная Диди, не слыша собственного голоса.

«Диди, милая, наконец-то у тебя открылись глазки!» – проговорила склонившаяся малышка, протирая свое личико платочком.

Наконец, она поняла, что значат расплывающиеся кружки на одеяльце: это падали слезки Лики!

Одна за другой.

Девчурка то и дело промокала глаза, не забывая улыбаться.

«А я и не знала, что у тебя, как у обычной девочки, есть мама. – Лика улыбнулась еще очаровательней (хотя куда уж больше). – Это та красивая тетя, которая принесла тебя, совсем грязную и с закрытыми глазками, без щек и губ. Она сказала, чтобы я поместила тебя в отдельный домик, ухаживала бы за тобой днем и ночью, пока ты не выздоровеешь. Сама она не могла этого сделать, потому что у нее не было сил даже стоять. А у меня вон сколько сил!»– И Лика затопала, подбоченившись, имитируя «Польку куклы с Мишкой».

«Ты целую неделю не открывала своих милых глазок, – продолжала Лика рассказ. – Губки пришлось подрисовать тебе маминой помадкой. Ну, а щечки постепенно тоже появятся – так мама сказала. И если только будешь меня слушаться и каждое утро кушать геркулес. Или манную кашу с комочками. Я ее очень люблю. Когда покушаешь, то я… вот только немного посплю ночью… потом сразу найду розовый фломастер – и подкра-ашу тебе щечки… Обяза-а-ательно».

Произнося последние слова, Лика неудержимо зевала. Укладываясь спать, она говорила:

«Страшно подумать, что тебе привелось перенести, когда я потеряла тебя. Прости, но я не все коробки заклеила клеящи

м карандашом, и, когда вещи перевозили на нашу новую квартиру, ты, наверно, выпала из корзины с игрушками прямо на дорогу. А потом тебя принесла такая…красивая…такая замечательная…дорогая твоя мамочка Лиля».

Ах, все ясно! Вот причина того, почему Диди не узнавала окружающую обстановку! В тот самый день, когда произошло ужасное событие, Лика со своими родителями и игрушками переехала на новое место жительства! Но если Лилия принесла куклу сюда, выбиваясь из последних сил, значит, названая мамочка была больна!

«Ах, только бы скорей оправиться! – думала названая дочь. – И тогда я узнаю, что с ней!»