Глава 2
Дурмалей Спартак Никодимович

Описав дугу в воздухе, Лика завертелась волчком, как в центрифуге луна-парка.

Как по мановению волшебной палочки, кручение остановилось, и сразу стало спокойней. Но ненадолго. Голова девочки оказалось вровень с лицом, на котором застыло не совсем приятное выражение.

По усам и тельняшке Лика мгновенно узнала его владельца: «Это же разбойник Бармалей!»

Она вспомнила старую книжку с обтрепанной обложкой… Страницы волнистые, как будто она плавала в море…наверное, многие плакали, читая ее…

Но иллюстрации —глаз не оторвешь! Страшные! И Лика слишком большая, чтобы верить всяким глупостям! Что же теперь делать? Плакать? Нет, это не о ней! Поэтому Лика твердо, но вежливо, сказала:

– Извините, пожалуйста. Я знаю, кто вы. Вы Балмалей. Но вас не бывает.

– Что-о?! – услышала она раскат грома. – Прошу прекратить называть меня Бармалеем. Я Дурмалей. Это моя официальная фамилия. Дурмалей-Безуглый Спартак Никодимович.

Выслушав это сообщение, Лика рассмеялась. Она сама не знала, почему. Скорее всего, от нервного напряжения.

– Так не бывает! – повторяла она сквозь слезы, которые иногда сопровождают смех.

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – рыкнул разбойник.

А поскольку это произошло не с волнистой страницы, а прямо над ухом, то Лика почувствовала, как немножко задрожала. Возможно, это задрожала натянутая веревка, на которой Лика висела.

Но…разве можно вынырнуть из книжки, даже такой волнистой, как поверхность озера?

Поэтому Лика строго, совсем, как Ирина Львовна, сложила губки и сказала:

– Я вам не верю. Встречайтесь, пожалуйста, с другими… Куда катится мир…

– Отвечай, – приказал разбойник, недослушав, – где здесь водится крупный рогатый скот?

– С-ко-о-т…– задумчиво повторила Лика незнакомое слово. Ей вдруг показалось, что это «грубое выражение». Очень грубое. Кроме того, с ней не поздоровались, а как после этого продолжать беседу?

– Сибирский валенок, где здесь коровы, спрашиваю? – повторил грубиян.

Посещая с мамой фитнесс-клуб, Лика привыкла висеть на канатах вниз головой… но беседовать —это уж слишком. «Во всех случаях, даже если мир катится в бездну, – учила няня, – воспитанные дети обязаны вести себя прилично». Лика вдруг поняла, как следует отвечать.

– Если вы говорите про обувь, то мои зимние валеночки в кладовке, а если – про милую коровку Зорьку, то она по утрам любит прогуливаться по бережку в поисках свежей осоки для сладкого молочка…– Несмотря на неудобство положения, Лика старалась быть предельно учтивой.

За усердие Лику не похвалили, напротив, перебили. Ивсё в той же грубой манере:

– Где ферма, спрашиваю, перепончатый утенок? Отвечай, а то будет хуже!

Хуже того, что уже случилось, трудно было представить. Поэтому Лика решила отнестись с максимальной серьезностью к своему ответу.

– Когда хотят получить верный ответ, детям не задают сразу много вопросов, – сказала она. – Это, во-первых. И нужно произносить правильные слова. Это, во-вторых. Надо говорить не «ферма». В городе так не бывает. Надо говорить: «фирма». А в-третьих…

Ветка дерева, на которой она висела, затрещала от сильнейшей встряски.

– Я не спрашиваю тебя, мелюзга, ни о первом, ни о втором, ни о третьем! У-у-у…

Кто знает, сколько б времени еще, давясь злостью, выл Дурмалей, если б Лика не произнесла с гордостью:

– Я не мелюзга! Мне шесть с хвостиком. А вчера после геркулеса мама мне пообещала, что хвостик уже больше половины.

– Я с удовольствием замочил бы вас обеих с вашими хвостиками, – оскалив кривые зубы, проревел разбойник. —Передай это своей драгоценной мамочке и заодно Геркулесу! И, ого-го, готовьтесь к неприятностям. Вы разве не видите, что ваши счастливые деньки плакали горькими слезами?..—разбойник неожиданно осекся и заявил: – Хо-хо! О, если б я имел право рисковать собой, я бы рассказал все, но не откладывал бы и дела в долгий ящик. В общем, скоро очень скоро… Поверьте мне на слово! Вы будете жить там, где только бамбуковые медведи –и змеи, так называемые аспиды, станут вашими единственными соседями!.. Кар-рамба!

Дурмалей долго выговаривал ужасные проклятия, и Лика растерялась.

«Аспиды»,«Карамба»…

Ее не страшили эти слова. Угроза «замочить» – вот что самое страшное. Когда тебя заталкивают под душ прямо в одежде и замачивают, несмотря на то что у тебя есть много других важных дел… И это за то, что она всего лишь старалась не упустить ни одной мелочи при ответе. Ах, куда катится мир!

Няня тремя этими словами осуждала любой непорядок. И учила Лику во всех случаях жизни поступать, согласно этикету. В Ликином представлении, это означало быть воспитанной даже тогда, когда весь мир встал на ролики и вот-вот заедет за бордюр.

И Лика ответила Дурмалею с неожиданной легкостью и ясностью в голове, громко и отчетливо, как со сцены на детском утреннике, но забыв от волнения про все трудные и каверзные звуки:

– А если бы у вас были халосые манелы, то вы научились бы пликлывать ладоской свои неловные зубы, когда улыбаетесь!

Свирепое рычание было ей ответом.

Высокая трава, как кулисы, разомкнулась и сомкнулась вслед за грубияном, а Лика осталась болтаться вверх ногами на веревке, как замотанная в кокон гусеница…

Вспоминив зловещую усмешку «на всю улицу», девочка всплакнула. И то обстоятельство, что слезы текли не по щекам, а наоборот – от них, то есть в противоположном направлении, – преодолевая верхние ресницы, через бровки, по лбу, потом по волосам, – лишь усиливало их потоки.

Пока девочка плакала, голове от потерянной жидкости становилось все легче. И когда, казалось, стала совсем пустой, эта голова вдруг вспомнила деревянную куклу, подвешенную к суку за ноги.

Буратино, такой бедненький деревянный мальчик, висел целую ночь по приказу Карабаса -Барабаса!

Лика постепенно успокоилась и подумала: «А ведь, чтобы стать дурмалеями, карабасам-барабасам достаточно взамен бород приклеить усы».

– Вы нарушаете правила! – крикнула Лика вслед Дурмалею. – Вы специально перебегаете из одной книжки в другую, чтобы вас никто не поймал!

Живой кокон задергался от возмущения.

– Скогт некультулный! – с удовольствием выкрикнула Лика и то плохое слово, которое услышала пять минут назад.

Трава зашуршала – и на полянку выскочил белый теленок.

– Му-у, – замычал он, как будто хотел спросить: – «Ты меня звала?»

Лика посмотрела на него с нежностью, но так укоризненно, как только это возможно в ее положении.

– Снежочек, ну какой же ты скогтик? Посмотри на себя внимательней – когтей у тебя нет, только нежные рожки пробиваются. Ты теленок. Глупый, неразумный теленочек! И когда ты научишься говорить? «Му» да «му»! Сколько ж можно? Тебя, и вправду, скоро станут называть невоспитанным! А я буду виновата!

Три слезинки многоточием смочили шелковистую шерстку юного, но испытанного, друга.

Тут ветка треснула еще раз, по-видимому, последний. В глазах сначала все закружилось, потом померкло, и Лика упала на спину Зорькиного сына…

Глава

3

Главный фокус в коровьем стойле

Наконец Ирина Львовна пришла в себя. Забравшись с ногами на канапе, даже забыв скинуть с ног домашние тапочки, она снова посмотрела в бинокль.

Старательно отводя взгляд от елового леса, чтобы не травмировать свою нервную систему, она увидела бредущего по проселочной дороге Снежка с лежащим поперек спины ребенком. В малышке она узнала Лику.

По сотовой связи Ирина Львовна связалась с родителями.

Папу Лики звали Иваном, а маму – Татьяной. Они были всю жизнь вместе – с младшей группы детского сада. Никогда не расставались и во взрослом состоянии. Учились в одном институте. Работали на одной работе. Поэтому для удобства их все звали: Таня-Ваня. Не только в садике, но и во взрослом состоянии.

А дочка, находясь в детском состоянии, величала их просто: «папочки-мамочки».

От волнения, подражая Лике, няня все перепутала и закричала в телефон:

– Мамочка и папочка! Лика! Золотой ливень! Деревня…в окружении!

– Что-то я не пойму, – сказал Ваня с другого конца связи. – Вам кого, Ирина Львовна? Лику или… Золотого Ливня из племени Чингачгук? Огласите весь список, пожалуйста. Понимаю, вы там в индейцев заигрались…

–…знаете, это туча! – продолжала все в том же духе няня. – Она кружилась и закружила всю деревню… вернее, засыпала околицу золотым градом…

–Околицу?.. – недоуменно переспросил Иван, услышав старинное слово. На другом конце связи, не слушая его, продолжали:

– Нет-нет, кажется…это все же… киндер-сюрпризы…

–Киндер-сюрпризы?! – все более удивлялся Иван. Он нахмурился, хотя не считал новояз серьезным просчетом в педагогике.

–Их на западе придумали… хотя, надеюсь, это просто галлюцинация…хотя я у себя никогда «глюков» не наблюдала…– вещали с мансарды.

– Хм…»глюки»? – Ваня посмотрел в сторону заходящего солнца и прикрыл телефонную трубку рукой, будто боялся, что оттуда выскочат озорные видения и испортят пейзаж. Он повернулся к жене. —Ты не огорчайся, дорогая. Кажется, наша Ирина Львовна понемножку сходит с ума…

Таня выхватила телефон из рук мужа.

– Успокойтесь, Ирина Львовна! Да что вы в самом деле? Что с дочкой?

Увы, из сообщения няни и она не поняла ни слова.

– Надо ехать! – отрывисто сказала Таня Ване.

–По коням! – скомандовал Ваня Тане.

К счастью, они были уже не далеко от дачного поселка. А когда на горизонте показался Снежок с Ликой, все стало на свои места.

Няня подкатила на дамском велосипеде.

Трое взрослых обступили заплаканную Лику, лаская, утешая и наперебой выясняя, что случилось.

Встав на землю, Лика сначала молча обнимала ноги родителей и испуганно озиралась. Боялась, что Дурмалюга объявится рядом и перережет разбойничьим ножом их нежные шейки. Но когда в няниной сумке мяукнул Пуш, девочка уже не смогла сдерживаться. Рыдая и целуя любимца, она рассказала все как есть.

Ее напоили медом и уложили спать.

…

Утром Лика первым делом спросила родителей, чем закончилось вчерашнее происшествие.

Мама без лишних слов подвела ее к дощатому загону, где ночами отдыхала Зорька, возвращаясь с пастбища со Снежком.

– Сейчас теплые ночи, и Зорька с сыном осталась ночевать на лугу, а разбойника поместили в ее стойле до прибытия полиции, – объяснила мама.

В углу Зорькиного жилища зашевелилась куча сена. Лика вскрикнула и, разглядев Дурмалея, отскочила.

Мать усмехнулась, прижимая дочку к себе:

– Он попал туда, куда шел, только теперь со связанными руками и ногами, – сказала она. – Мы отобрали у него яд, которым он хотел отравить здешних коров.– Когда мы его брали в плен, – продолжила мама, смеясь, – этот потешный диверсант нам сказал: «Теперь вы окружены. Вы окружены новым лесом. Правильным». А папа засмеялся и сказал: «А ты окружён нами —и это похуже, уверяю тебя!» – и разбойнику ничего не оставалось, кроме как сдаться нам. А наш лес, как ни странно, как будто и, в самом деле, придвинулся к деревне…представляешь, доча, будто у него не стволы, а коле…

Мама не успела закончить, как узник скорчил страшную гримасу, засучил ногами и замычал не хуже Зорьки. Глаза у него выпучились, налились кровью и чуть не лопнули.

Лика спряталась за огромный хозяйственный фартук, висевший на маме. Вообще-то фартук был нормальный. Но по размеру как раз для всей папочки-мамочки. Поэтому туда могли влезть трое – при желании. Мама называла его «грандиозным».

– Не бойся этого хулигана, – успокоила она дочку, вытаскивая ту из фартука. —Он теперь не сможет делать гадостей. Полиция на полпути сюда.

– Папочки-мамочки! Как же так! – возмущенно сказала Лика, не спеша на свободу. – Вы мне обещали, что бал… то есть, дулмалеев не бывает! Как это называется?!

Она опять разволновалась и, разумеется, уроки с логопедом тут же вылетели в трубу.

Дурмалея явно не устраивало обещание Ликиной мамы. Он с такой силой дрыгнул ногой, стремясь опрокинуть кормушку, разломать дверцу и стенки стойла, что трудно можно было усомниться в опасности Зорькиного поселенца. В придачу он свистнул носом. Удобнее, конечно, свистеть ртом, но рот был завязан. А в положение диверсанта никто входить не желал.

– Уймись, бузотер, – укорила хозяйка, – тебе не испугать моей смелой дочери. Ты получил по заслугам.

Оба хулиганских глаза при маминых словах страшно искосились в одну сторону. Набравшись храбрости, Лика посмотрела в том же направлении и тут… заметила что-то блестящее среди сухой люцерны, припасенной коровам. А когда мама пошла в угол за граблями, чтобы убрать разметавшееся сено с прохода, загадочный блестящий предмет, как специально, подкатился к Ликиным ногам. Конечно же, им оказался киндер-сюрприз!

Шоколадное яйцо в золотистой упаковке теперь спокойно лежало на ее ладони.

У Лики потекли слюнки от близости лакомства с неповторимо волшебным вкусом.

Все хорошо на даче, но вот шоколада тут меньше, чем в городских магазинах! Родители дают детям конфеты только по праздникам. А этого совсем не достаточно для маленького ребенка!

Лика опустила руку с «киндером» в карман сарафанчика, чтобы, не смущая маму, разобраться, что делать с находкой. Мысль ее напряженно заработала.

Если показать находку маме, то та отберет «киндер» без разговоров, сказав, что только дикари кусочничают между приемами пищи. Она спрячет киндер до чьего-нибудь дня рождения, чтобы съесть лакомство с пользой для души и тела.

А ведь дни рождения бывают не часто …

– «К сожаленью, день рожденья…», —пропела Лика, чтобы подтвердить свои сомнения.

Мама и не подозревала о буре в душе сластены. Поэтому, услышав знакомый мотив, подхватила:

– … только раз в году!

«Я права, – подумала Лика, еще крепче сжав «киндер».– Большим хорошо. Им не надо ни у кого спрашивать разрешения съесть что-нибудь неполезное».

Взрослые твердят, что дети растут быстро. Трудно в это поверить, вон детство какое длинное! Ждешь-ждешь – и все без толку…Но большие не могут обманывать, потому что за такую невыносимо длинную жизнь они узнали очень много чего. А если знаешь, то за зачем тогда обманывать? Смысла нет.

Додумать эту мысль до конца Лике помешала следующая. Совершенно ужасная мысль: «А ведь киндер за длинную Ликину жизнь может потеряться! Или просто-напросто испортиться!!!

В тепле он тает.

И тогда…Лике никогда не стать счастливой! Напрасны ее мечты на всю улицу…

Ни-ког-да… – такое страшное слово, что аж мурашки по спине разбегаются.

Как же мир устроен несправедливо! Вот школьникам по многу лет –значит, им можно много сладкого. А они, не понимая своего счастья, часто плачут по пустякам. Да-да! Лика видела собственными глазами, проходя мимо спортивной площадки: в воротах плакал большой мальчик. А вокруг кричали: «Гол, гол!..»

Подумаешь, «гол»! Зато вечером мальчишка сможет объесться шоколадом!!! И не голым он был вовсе, а в шортах, в красной футболке и полосатых гольфах.

Ах, если б она стала такой большой, как он! О, она не стала б расходовать время попусту! Накупила б сладостей всех сортов – и ела, ела, ела!

Когда же она станет школьницей, хотелось бы знать?

– Мама, а когда я пойду в школу? – спросила Лика.

– Годика через полтора.

– А полтора – это больше миллиона?

– Нет.

– Тогда полтора – это больше чего?