Глава первая

Открыв глаза, я сразу понимаю, где нахожусь – в капсуле, идентичной той, в которой я оставила Рэя больше месяца назад. Стекло находится на расстоянии сорока сантиметров от моего лица, и оно не покрыто морозными узорами. Стекло кристально чистое, на нем нет ни единого пятнышка или пылинки. Чувствую себя бабочкой на иголке, которая наблюдает за миром из своего плена, придуманного людьми садистами.

Со мной что-то сделали. Тело налито свинцом. Оно безумно тяжелое. Пытаюсь поднять руки и оттолкнуть крышку капсулы, но конечности поднимаются на пять сантиметров и тяжелым грузом падают обратно. Во рту сухо как в пустыне. Голова немного ватная. Никогда не страдала клаустрофобией, но имею все шансы испытать довлеющее чувство на себе прямо сейчас. Облизываю пересохшие губы и пытаюсь кого-то позвать. Кого угодно, хоть самого дьявола, лишь бы меня вынули отсюда.

– Помо-моги…те мне.

Звук настолько тихий, что я сама едва его слышу.

Я – живой мертвец в гробу. В дорогом стеклянном гробу. По бокам от меня белый пластик или какой-то другой материал. Он закрывает обзор, и я вижу только потолок. Ничем не примечательный белый потолок. Предприняв ещё несколько попыток поднять руки, решаю смириться и просто смотреть. Пытаюсь найти хоть один изъян в покрытии потолка или в стекле капсулы, но всё идеально. Моему вниманию даже не за что зацепиться, чтобы не думать о том, в какой заднице я оказалась.

Ненавижу белый цвет. Он навсегда будет главной ассоциацией с Дэвидом Дельгадо. Ни его опыты, ни его фанатизм, ни даже смерти людей, погибших по его вине, а именно – белый цвет.

Говорят, белый – символ чистоты и невинности. Какая глупость. За атрибутами невинности очень легко спрятать даже самую гнилую и отвратительную личность. Пара милых улыбок, светлая одежда и открытый взгляд могут засосать вас в пучину маньяка, а когда вы почувствуете себя бабочкой на игле, будет слишком поздно. И когда вы поймете свою ошибку – людям нельзя верить, не сдавайтесь, не опускайте руки, как сейчас это делаю я.

В голове проплывают мысли: "Прекрати бороться", "Всё потеряно", "Ты ничего не можешь изменить", "Ты виновна", "Из-за тебя страдают люди – Рэй, Гаррет, Джервис, дядя… этот список непомерно длинный, не хватит и недели, чтобы дойти до конца". Пытаюсь отмахнуться от гнетущих мыслей, прогоняя их словно стайку мелких рыб. Но стоит им отплыть на метр, они тут же возвращаются и накидываются на меня с новой силой изголодавшихся пираний.

После всего что я сделала, я не имею права сдаться. Я натворила слишком многое, совершала ужасные поступки. А теперь сдаюсь?

Может у меня ещё будет возможность искупить свои грехи?

Возможно, только ради этого стоит жить и бороться.

Пытаюсь выбраться из омута пессимизма, и с головой бросаюсь в пучину ярости. Сейчас именно она мой лучший друг.

Злость на Доктора поможет мне переключиться.

Что он сделал с Рэем? В кого он его превратил?

По своей воле Рэй не сделал бы мне больно. Никогда. Возможно, вы скажете, что это глупо, но единственное, в чем я уверена на сто процентов, – Рэй не обидел бы меня без весомых причин. Доказательство этому Куб. Все его действия были направлены на спасение брата, значит и сейчас есть мотив для того, что он сделал в нашу последнюю встречу.

Очередная попытка поднять руку провалена. Как и ещё одна. И ещё, и ещё. Что сделали с моим телом? Почему оно такое тяжелое и неподъёмное?

Сколько времени я нахожусь здесь? Здесь – это где? Где Рэй? Что случилось с Гарретом? Улетели ли Олли и Джервис?

Множество вопросов.

Ответ один – я не знаю.

Время идет. Оно убегает от меня, наполняя голову ужасными картинами дальнейших событий. Не знаю, для чего я нужна Доктору, но уверена, что не для утренних посиделок за чашечкой душистого кофе. Он сделает со мной что-то ужасное. Что-то такое, отчего я буду молить его о пощаде или о смерти.

– Джорджина, – женский голос выводит меня из мыслей и заставляет насторожиться, – моё имя Джудит. – продолжает она, я не вижу того, кто разговаривает со мной, но могу распознать, что голос Джудит звучит так, словно она успокаивает взбесившееся животное – монотонно, спокойно, гипнотически. – Сейчас я открою капсулу и помогу тебе выбраться, но я должна понимать, что мне не грозит опасность с твоей стороны.

Какая от меня может быть опасность? Она что, издевается? Сейчас я даже муху прихлопнуть не в силах. Но я не могу гарантировать, что как только физическое функционирование вернется ко мне, я им не воспользуюсь.

Оставаться здесь нет ни малейшего желания, каждую секунду мне кажется, что морозные узоры начнут разбегаться по стеклу, а меня введут в кому. Ведь именно из комы люди попадают в Куб. Так говорил Дельгадо-старший, а у меня нет причин не доверять ему в этом. Тем более он обещал постараться спасти Рэя и сделал это, а его ублюдочный сынок превратил Рэйлана во что-то жуткое и чужое. Во что-то такое, с чем я не собираюсь мириться.

– Договорились? – спрашивает девушка или женщина. Капсула искажает её голос, даже примерно не могу распознать сколько ей лет.

Моих сил хватает на то, чтобы прикрыть веки, видимо, Джудит решила – это знак согласия. С тихим стоном стеклянная крышка поднимается вверх и отодвигается в сторону. Распахиваю веки и глубоко вдыхаю "свежий" воздух. Девушка склоняется надо мной, на вид ей не больше тридцати. Темные волосы собраны в пучок, несколько прядей спадают на худое миловидное лицо, карие глаза прожигают меня сочувствием. Я физически ощущаю как ей жаль меня. Мне тоже себя жаль, но она не имеет никакого права считать меня слабой и немощной. Я не такая.

В данную минуту, возможно, и такая, но не всегда.

Жалость – одно из самых отвратительных чувств. Кто-то пользуется им, чтобы добиться своих целей. Кто-то использует, как инструмент для манипуляции. Кто-то просто любит быть жертвой, принимая жалость с распростертыми объятиями и даже не старается ничего изменить. И нет ни одного случая, когда жалость была бы уместна, она отвратительна, как тухлое яйцо, которое Джудит мне сейчас преподносит. Чувствуя отвратительный запах жалости, морщусь и сжимаю зубы.

Рядом с лицом девушки появляются ещё два. Это мужчины, они выше Джудит как минимум на голову, по их плечам могу судить, что они не хилые слабачки.

Девушка прикладывает свою ладонь к моему лбу и, поджимая губы, сокрушительно качает головой. Отстраняется от меня, так что я её больше не вижу, но слышу.

– Её нужно уложить на кровать. – стоит этим словам повиснуть в воздухе, как мужские руки довольно небрежно хватают меня за руки и за ноги. – Дэни, Роджер, пожалуйста, аккуратнее.

Суки! Пока я разлепляю губы, чтобы пообещать им ужасную кару за то, что они несут меня как мешок картошки, хватка на моих конечностях пропадает. Так и не успев сказать ни слова, оказываюсь на мягкой поверхности кровати.

Мужчины отступают от меня на шаг назад, и тут я понимаю, что нахожусь в аквариуме. Теперь я вижу, что комната стеклянная. Аллегория с бабочкой становится более яркой. Клаустрофобия более ощутимой.

– Сейчас я поставлю тебе укол, и ты немного поспишь. – говорит Джудит.

– Не-е-ет. – еле выговариваю я. Издаваемый мною звук настолько противный, словно патефон заел пластинку, и она жалобно пищит, молит о помощи, просит отключить аппарат.

Девушка хмурит брови, и в её руке я уже вижу шприц с прозрачной жидкостью.

– Извини, но тебе нужно прийти в себя. Твой организм истощен, и ему нужен здоровый сон. Ты проснешься уже через пару часов и будешь чувствовать себя гораздо лучше.

Глубоко вздыхаю. Я не в силах ей противостоять. Будь как будет. Мне нужны силы для… для чего? Подумаю об этом через пару часов.

Укол в вену, и миловидное лицо Джудит начинает прыгать перед глазами. Она печально улыбается мне и укрывает белым-твою-мать-одеялом.