Цитаты из книги «Режим гения. Распорядок дня великих людей»

Усевшись, я включаю специальное освещение и запускаю хронометр, который отмеряет время пребывания за столом. Каждые 12 часов я выставляю точку на графике, показывающем мою суммарную продуктивность. Справа от стола — электроорган, на котором я каждый день по несколько минут проигрываю хоралы Баха.

Повтор сам по себе важен, он гипнотизирует и вводит в транс. Я погружаю себя в транс, чтобы достичь более глубоких слоев сознания».

поработав какое-то время, остановиться и просто переписать уже написанное. Потому что пока ты переписываешь, ты продолжаешь думать и в голову приходят новые идеи. Так я теперь и работаю. И это замечательно, это просто чудо — связь творчества и переписывания».

Надо пользоваться временем, а не растрачивать его. Надо производить текст. Есть сюжет — пишите, вы на правильном пути. Постепенно каждый сам устанавливает, какой способ работы ему более всего подходит. Главная загадка для каждого человека — он сам. Эту загадку и нужно разгадать».

«Я встаю около пяти утра — не из добродетели, а потому что у меня такой цикл сна. Дважды в неделю я к шести утра хожу к своему психоаналитику, как делал это на протяжении вот уже 40 лет. Затем я плаваю. Плавание приводит меня в форму, как никакое другое занятие, а мне требуется взбодриться в начале дня, чтобы не растратить время на мелкие дела или вовсе на лень. Возвращаюсь я после плавания голодный, потребляю большую миску овсянки и первую из множества чашек чая, кофе и горячего шоколада, которыми заправляюсь в течение дня. Чайник у меня электрический, обычный я боялся бы упустить, заработавшись. До работы мне две минуты ходьбы, мой офис и квартира находятся в соседних зданиях. Сначала я просматриваю почту (с появлением Интернета ее стало чрезвычайно много) и отвечаю на те письма, которые нуждаются в ответе. Я не пользуюсь при этом компьютером, пишу от руки или печатаю на машинке. Затем я принимаю пациентов (часто) и пишу (всегда). Мысли иногда набрасываю на машинке, но в целом предпочитаю бумагу и ручку — чернильную ручку Waterman и длинные листы желтой бумаги. Я часто пишу стоя за конторкой, а иногда усаживаюсь, чтобы поберечь ноющую спину.

«У меня бывают периоды беспокойства, когда в разуме теснятся идеи, они рвутся с кончиков пальцев на бумагу, я страшно возбужден и не могу остановиться ни ради кого».

В шесть часов он вставал, умывался и пил кофе с несколькими кусочками хлеба; в семь шел в студию и работал там без перерыва до 12.00, когда прерывался на час энергичной зарядки — это мог быть бокс или бег; в час дня он получал скромный, но хорошо приготовленный завтрак, завершавшийся кофе и тремя сигаретами — не больше и не меньше. Затем наступал момент “средиземноморской йоги”, то есть дневного отдыха, длившегося всего пять минут; в два часа он принимал друга, улаживал деловые вопросы или писал письма; в три возвращался в студию и оставался там до ужина, до восьми часов; после ужина какое-то время читал или слушал музыку».

В семь ужин, после которого я болтаю и курю (всего 8–12 штук в день). В полдесятого я возвращаюсь к себе в номер, полчаса читаю и в десять выключаю свет. Так продолжается изо дня в день.

Я поднимаюсь в восемь утра, принимаю ванну и завтракаю — три яйца, чай, Eingemachtes (домашнее варенье), затем я с полчаса прогуливаюсь в пальмовой роще отеля вдоль берега Нила, а с десяти до часа работаю.

знаю, как руки у меня порой не отваливаются от усталости и как не раскалывается голова. Я веду суровую жизнь, в которой нет радости; у меня нет ничего, чем можно было бы поддерживать себя, кроме какой-то постоянной злобы, которая временами плачет от бессилия, однако не проходит. Я люблю свою работу неистовой и странной любовью, как аскет власяницу, которая терзает его живот…