После катастрофы
Пятница, 13 октября 2017 года
Развернувшись, «скорая» выезжает на «большую» дорогу, и сразу же снова включается сирена.
Я стою в оглушающей тишине посреди гигантской пропасти, в которой исчезают время и пространство. Сирена унесла с собой все звуки и свет, небо стало черным. Все остановилось. Единственное, что я вижу, – взгляды соседей, опустошенные страхом, который вот-вот обратится в панику.
– Мама! Мама!
Из калитки выбегают Белла и Вильям, без обуви, только в носках. Я наклоняюсь обнять детей.
– Что случилось? – спрашивает Вильям. – Где мама?
Все переворачивается. Я не знаю, за что хвататься.
– Маму сбила машина.
– Что?
Белла отчаянно плачет.
– Ее повезли в больницу, – говорю я и прижимаю к себе сына и дочь.
В груди что-то рвется, я не могу дышать. На общем дворе стоят окаменев Жаклин и Фабиан, они в шоке. К ним подбегает Ула.
– Мама… – всхлипывает Белла. – Я не хочу, чтобы мама умерла.
– Она же не умрет, да, папа? – спрашивает Вильям.
Я чувствую их страх всем своим телом. Этого не может быть.
– А куда она поехала?
– Ей надо было в супермаркет, – говорит Вильям, – минут на десять. Я пообещал присмотреть за Беллой.
– Я думал, вы уже там были!
– Да, но мама забыла фету.
Я встаю, мир вокруг шатается. Держу детей за руки и иду как слепой.
– Мы поедем за «скорой».
Ключи от «вольво» у меня в кармане.
– Вы же не возьмете с собой детей? – произносит Жаклин.
Лучше бы она молчала. Это она сбила Бьянку. Я не могу ее видеть.
– Оставьте их здесь, – подхватывает Ула и уже собирается взять Беллу за руку, но я отталкиваю детей от него:
– Ни за что!
На лице Беллы гримаса плача.
– Мы тоже поедем, – говорит Вильям.
Я не могу решить. Я был на станции скорой помощи в Лунде. Не всякий взрослый такое выдержит, и уж точно не ребенок.
– Я вас люблю, – шепчу я, наклонившись к детям. – Но вам, наверное, лучше подождать дома.
Я разрываюсь между желанием, чтобы они были рядом и я мог их успокоить, и пониманием, что для них лучше остаться и никуда не ездить.
– Я позвоню Гун-Бритт, – говорю я. – Они с Оке пока побудут с вами. А я скоро вернусь.
– Хорошо, – отвечает Вильям и берет сестру за руку.
– Мама тоже вернется? – тревожно спрашивает Белла.
Я обнимаю их и пытаюсь успокоить.
Когда я сажусь в машину, ко мне подходит Жаклин. Ее движения замедленны. Она моргает, сглатывает, подносит руку ко рту.
– Я… я… это произошло так быстро. Она просто появилась из ниоткуда.
Мне нечего сказать. Я закрываю дверь и включаю двигатель. Когда машина трогается, Уле приходится отойти в сторону. Я разворачиваюсь, и из зеркала заднего вида на меня смотрят растерянные лица детей. Они машут мне; машина, миновав живую изгородь из туи, выезжает на «большую» дорогу.
Я нажимаю на газ.
Руки дрожат, колени подпрыгивают. Вижу только асфальт впереди, чуть дальше все словно стерто. В голове страшная картина. Закрытые глаза Бьянки, посиневшие губы, опухшие раны и ссадины.
Склонившись к рулю, выезжаю на трассу. Отчаянно сигналю «фиату», который собирался перестроиться в мою полосу, когда я со свистом проносился мимо. Вынимаю мобильник и набираю Гун-Бритт. Каким-то странным образом мне удается объяснить, что случилось. Телефон замолкает.
– Алло? Вы слышите?
– Подождите, – говорит Гун-Бритт и зовет Оке. Видимо, она прикрыла телефон рукой, слышно как издалека. Говорит, что она «так и знала».
Что, черт возьми, она могла знать?
– Жаклин наверняка была пьяной, – громко раздается у меня в ухе. – Как думаете?!
– Она слишком быстро ехала.
Все жители Горластой улицы заезжают в общий двор медленно, как улитки. Все, кроме Жаклин.
– О господи, – произносит Гун-Бритт. – Бьянка!
Я прошу ее поскорее пойти к нам, присмотреть за детьми и не подпускать к ним Жаклин и Улу. Обещаю позвонить, как только что-то выясню.
– Я буду молиться за Бьянку, – говорит Гун-Бритт.
Заезжаю в Лунд на повороте у «Новы» и дальше по Северному кольцу. При виде меня водители притормаживают, гадая, что случилось. Минутная встряска, отзвук драмы среди будней. Через пять секунд они, как обычно, едут дальше, а вот моя жизнь остановилась.
Как она могла не заметить Бьянку? В общем дворе невозможно никого сбить.
В следующее мгновение я сам уже еду так быстро, что теряю контроль и машина задевает поребрик. Парктроник пищит, и я не удерживаюсь от ругательств.
Внезапно я вижу перед собой указатель приемного отделения «скорой». Быстро поворачиваю руль и выезжаю на узкую встречку. Парень с бакенбардами и в вязаной шапке успевает отскочить от края тротуара, иначе я бы его протаранил.
Он возмущенно жестикулирует, но мне сейчас не до этого. Припарковавшись в кармане, я отстегиваю ремень безопасности.
Несчастный случай.
Это должен быть несчастный случай.
До катастрофы
Лето 2015 года
Мы с Бьянкой мечтали о доме. Когда родилась Белла, стало понятно, что в квартире на Кунгсхольмене скоро станет тесно. Да и город больше не привлекал. Все, что казалось соблазнительным (развлечения, ночная жизнь, ритм городской жизни), теперь только отнимало силы и заставляло нервничать. Бьянка хотела, чтобы дети выросли в собственном доме, в тихом пригороде, так же как это было у нее. Мы посмотрели варианты за городом – всюду требовались миллионные взносы, а мы не были готовы отдавать за жилье семьдесят процентов месячного бюджета.
Вспомнили о Сконе. Ни у нее, ни у меня там никого не было, но нам нравились необъятные просторы тех мест и близость к границе с остальным миром. Мне казалось, что жизнь на юге страны течет немного медленнее. Самореализация и карьера там не так важны, можно просто наслаждаться каждым днем.
– Сконе? Мне там всегда нравилось, – сказала Бьянка.
Чёпинге мы выбрали отчасти по финансовым соображениям и в какой-то мере из-за работы. Во-первых, цены на недвижимость там оставались вполне подъемными, а во-вторых, я потерял работу в Стокгольме, а школа в Чёпинге искала учителя физкультуры.
Со Стокгольмом нас больше ничего не связывало. Родители умерли, работы не было. Мои старые друзья жили в Гётеборге, а Бьянка уже давно почти не общалась со своей сестрой. Мы стали родителями, так или иначе надо было что-то менять, вступать в новую фазу. Почему бы не сделать это на новом месте?
Это было что-то вроде приключения. Сжечь мосты и начать все сначала.
И мы поехали смотреть дом в сконской глубинке к западу от Лунда, о существовании которой я не подозревал все мои сорок лет. В доме было все, что нужно, и даже больше. Бьянка часто повторяла, что главное – планировка, а не число квадратных метров. Она понимала все тонкости – десять лет работы риелтором не прошли даром.
– Возможно, понадобится поменять пороги, но, согласитесь, у дома есть все шансы стать домом мечты, – сказал нам маклер.
Бьянка согласилась.
– А как соседи? – спросила она.
– Никаких проблем, – засмеялся маклер.
Он, наверное, подумал, что она пошутила.
– Все здешние жители – простые, скромные люди.
В машине Бьянка положила руку мне на бедро:
– Ну что, делаем первый взнос?
Дом ей очень нравился. Конечно, надо поменять кухню, покрасить стены и отциклевать в гостиной паркет в елочку. У пожилого мужчины, который жил в доме раньше, была жесткошерстная такса, которая поцарапала пол. Собаку похоронили под едва заметным деревянным крестом где-то в глубине сада. Сам хозяин таксы умер несколько месяцев назад, и его, как заверил маклер, похоронили не на участке, а где-то в другом месте.
В общем, в первые выходные после праздника летнего солнцестояния в нашей новой гостиной уже стояли коробки с вещами. В детских я скотчем прикрепил на окна простыни, пока мы не поменяем жалюзи.
– Нам здесь будет хорошо, – сказала Бьянка и обняла меня на маленькой деревянной лестнице за стеклянной дверью в сад.
– Тут так тихо, – сказал я. – Слышишь?
Ни проезжающих машин, ни голосов – только ветер шелестит листвой.
Ночью мы занимались любовью, как раньше, еще до рождения детей, такого у нас не было целую вечность. Новая эра. Новый дом, новое место, новый воздух.
Бьянка громко застонала. Закрыла изумрудно-зеленые глаза.
– Детей разбудишь! – прошептал я в ее потную шею.
– Ну и пусть, – выдохнула Бьянка.
– А если соседей? – рассмеялся я.
На следующий день, когда мы все играли в саду в пятнашки, Белла споткнулась и упала. Я подул ей на колено и убрал с него травинку.
– Пластырь, – заканючила Белла.
Я пошел в дом рыться в коробках, а Бьянка и дети продолжили играть. Я перерыл половину нашего имущества, но ничего не нашел и вернулся в сад слегка раздраженный. У калитки стояли новые соседи. Жаклин и ее сын.
– Извините, если побеспокоили. Мы только хотели поздороваться, – сказала Жаклин.
Из-за дома выбежали Белла и Вильям, Бьянка их догоняла.
– Запятнала! – крикнула моя жена. – Теперь Вильям!
Она заметила гостей только после того, как я кашлянул.
– Ой! – воскликнула она с улыбкой и остановилась рядом со мной.
Вильям ее тут же запятнал.
– Это Жаклин и Фабиан, – сказал я. – Они живут в пятнадцатом доме.
Бьянка поздоровалась, а Жаклин протянула пакет с коричными булочками:
– Они из супермаркета, сама я, увы, пеку плохо.
– Не стоило, что вы… – произнесла Бьянка.
Жаклин улыбнулась.
– А почему вы говорите «запятнала»? – спросил Фабиан.
На нем были те же штаны на подтяжках, застиранная футболка и кепка с логотипом «БМВ» – сильный контраст с платьем Жаклин, открытым, блестящим и почти прозрачным.
– Потому что это так называется, – ответил Вильям. – Игра в пятнашки.
Фабиан посмотрел на него как на дурака:
– Она называется «догонялки».
– Она может называться по-разному, – заметила Жаклин.
Я подтвердил:
– Когда я был маленький, мы говорили «ловитки».
Фабиан посмотрел на меня так же, как только что смотрел на Вильяма.
– Ну, не будем вам больше мешать, – сказала Жаклин.
Я сказал, что они не мешают.
– Вы будете здесь что-нибудь менять? – спросила она, обводя взглядом сад.
– Думаю, да, – ответил я. – Но это подождет до следующего лета.
– Конечно. У вас, наверное, много дел. Так всегда после переезда.
– Это наш первый дом, – объяснила Бьянка. – Раньше мы жили только в квартирах, так что сад – это действительно нечто совсем новое для нас. Но разумеется, все всегда хочется переделать по-своему.
– Не трогайте вон ту яблоню! – махнул рукой Фабиан.
Мы с Бьянкой посмотрели на узловатое дерево в углу сада со стороны улицы.
– Это было любимое дерево Бенгта, – сказал Фабиан. – Он посадил его, когда построил дом, в семьдесят шестом году. Яблоне столько же лет, сколько моей маме.
Щеки Жаклин слегка порозовели. Я отвернулся. Она была такая красивая, что я не мог смотреть на нее в присутствии Бьянки. На ней как бы не было ни единого нейтрального места, на котором можно было бы спокойно
О проекте
О подписке