и «принимают то, что им достается», а затем в твое отсутствие пожимают плечами. Более того, если выдвигается какая-то идея (скажем, на конференции), ты относишься к ней с таким презрением, что скоро не будут выдвигать никаких идей, ни плохих, ни хороших. Я была удивлена и расстроена, потому что за все годы я привыкла к тому, что все, кто работает с тобой или под твоим руководством, любят тебя. Я так и сказала, а мне ответили: «Несомненно, это напряжение». Мой дорогой Уинстон, должна признаться, я заметила изменение к худшему в твоем поведении: ты стал не так добр, как раньше. Твое дело отдавать приказания, и, если они плохо исполняются, ты можешь уволить любого и каждого, за исключением короля, архиепископа Кентерберийского и спикера. Следовательно, с этой огромной властью ты должен сочетать вежливость, доброту и, если возможно, олимпийское спокойствие. Ты привык цитировать: «On ne règne sur les âmes que par le calme»[43], и мне невыносимо думать, что те, кто служит стране и тебе, могут не любить тебя, равно как и не восхищаться тобой и не уважать тебя. Кроме того, вспыльчивостью и грубостью ты не добьешься лучших результатов. Они породят либо неприязнь, либо подобострастность – о бунте в военное время речь не идет! Прости, пожалуйста, твою любящую, верную и бдительную Клемми