Глава 2

Сергей

– Я соскучился, – говорю искренне, наблюдая за девушкой по видеосвязи.

Сафи тут же расплывается в улыбке, прикрывая уголок рта двумя пальцами. Смущается она очень мило.

– Я по тебе тоже…

Читать приходится по губам, потому что её мягкий голос почти неслышно. Вокруг неё гремит музыка. Очередное шоу в самом разгаре.

Непривычно видеть её, сидящей на полу в едва освещенной каморке. На ней короткое полупрозрачное – чёрт! – платье, поверх которого накинут халат.

– Оно не просвечивается, Серёж, – не удосуживается скрыть ухмылку. Прикусывает кончик языка. – Не смотри так на меня. Это работа, ты и сам знаешь.

Саф откидывает голову и прижимается затылком к стене. Телефон тоже приподнимает повыше, чтобы я мог её видеть.

– Я что-то изрядно подустала. Четыре утренних съёмки подряд – это вышка. Все, как с цепи сорвались. Никак не могу к тебе выбраться. Скучаю, очень скучаю.

Мы не виделись с ней неделю и это долго. Самое длительное расставание за последний месяц.

– Я пока не могу приехать.

– Я помню, работа важнее. Горжусь тобой очень сильно, – её глаза загораются лихорадочным блеском.

Да уж. Работа… Попытка «работать» под номером два. Один раз я уже проходил неоплачиваемую стажировку длиной в восемь месяцев в правоохранительных органах. Тогда Коля был ещё маленьким, и у меня не получилось надолго задержаться. Обычное дело – я всё просрал.

Для подобного рода занятий восемь месяцев – не срок. Несколько моих однокурсников ходили каждый день в течение двух лет, от звонка до звонка, выполняли обязанности схожие с теми, что и обычные следаки, и только потом их официально устраивали на работу. Когда места освобождались. А я не смог.

Я приложил недостаточно усилий. Недостаточно старался.

У нас с Машей как раз в тот период начали портиться отношения. Она уставала одна дома с мелким и на стены лезла от одиночества и схожести своих дней. И в итоге снова сблизилась со своей матерью, вызвавшейся ей помочь. Помочь и настроить против меня – это схожие понятия. Я не устраивал её с самого начала наших с Машей отношений. Представляю, как она сейчас довольна собой: Маша собирается замуж за протеже своей матери.

Помню, как был тогда раздосадован. Стать следователем было моей мечтой. Я хотел быть похожим на отца. Но недотянул.

Родители погибли при странных обстоятельствах. Мало кто со мной согласится, ведь виновник той аварии был осуждён и умер в камере, заболев тяжелой формой гриппа. Но не его скоропостижная смерть стала причиной сомнений. Авария произошла в скором времени после того, как отец стал получать угрозы, связанные со своей работой. Я тогда был слишком мал, но обрывки воспоминаний регулярно крутятся в памяти.

– Серёж, – окликает меня Сафия. – Я на выходных постараюсь прилететь.

– Сафи, я всё понимаю.

Её график на разрыв. Я бы через месяц откинулся под какой-нибудь лавкой в аэропорту при пересадке.

– Зачем это всё нужно, если жить не успеваешь? Или ты видеть меня не хочешь? – она охает, надув губки, словно озарение только что коснулось её темной макушки.

Поражеённо качаю головой. Но Сафия этого не видит, потому что меня от неё закрывает голова какого-то хера. Наклонившись, он целует её. В щёку. Но это не важно.

К этой фигне я никогда не привыкну.

Они там все охренеть какие тактильные. Не совсем же бараны, зачем упускать возможность полапать красивую девчонку, пусть и чужую.

– Вот ты где спряталась! А мы тебя потеряли. Меня, как главную ищейку, послали тебя найти, Биби, – теперь он обнимает её за плечи.

– О, я всего на пару минут отошла.

Саф отключает гарнитуру и представляет нас друг другу.

– Серёж, Шон – тот самый волшебник, о котором я тебе говорила. Это он снимал меня для первой обложки большого глянца!

Какая прелесть!

– Никогда не забуду тот прекрасный день! Один из лучших в моей жизни, – мужикам противопоказано быть такими сладкими. – Я прервал ваше свидание?! Прошу меня извинить!

Пока я молчу, Саф уверяет его, дескать, полный порядок.

– Там как раз цветы для тебя доставили! Огромный букет. Как только курьер не погиб в пути, ума не приложу.

Старик смотрит на меня так, словно только что сделал несказанное одолжение.

– Не от меня цветы, – произношу, глядя на Сафи.

– Посмотрю на них одним глазком и отдам своей ассистентке, – подмигивает мне, как ни в чем не бывало.

Пора бы привыкнуть, но меня это бесит.

– О, чёрт! Я не подозревал, – не сказал бы, что ему жаль. – Сафи, мы тебя ждём.

Что-то шепнув ей на ухо или просто понюхав её волосы, он исчезает из кадра.

– Серёж, ты ведь знаешь, – Саф начинает нервничать.

– Я ничего не сказал.

– Тебе и не надо, у тебя всегда по глазам всё понятно. На расстоянии тысяч километров я чувствую твое недовольство.

Сложно быть в восторге от того, что твою девушку лапают одни мудаки, а другие дарят цветы и подарки. В её парижской квартире отведена целая комната под всякую всячину, подаренную фанатами. От картин с её изображением до кресла ручной работы. Изготовил его какой-то повернутый тип и привез в её модельное агентство. В Нью-Йорке по её утверждению дела обстоят и того хуже.

– Потрогай себя, – прошу её, когда мы встречаемся взглядами.

Сафия сосредоточено разглядывает меня, пытаясь понять, шучу я или нет. Поняв ответ, поворачивает голову к двери.

Обстановка более чем пикантная.

– В любой момент могут войти посторонние… – в противовес своим словам она скидывает халат, по-видимому, устраиваясь поудобнее.

– Хочу увидеть, как ты по мне соскучилась.

Одного вида её соблазнительно тела достаточно для того, чтобы кончить, а уж когда Саф опускает камеру ниже и поддевает пальчиками краешек своих трусиков…

Чёрт.

Очень отзывчивая девочка. В моих фантазиях её очень много.

Пульс учащается, когда она раздвигает половые губы и проводит средним пальцем по клитору. Лаская себя, она удовлетворяет мою похоть. Волны возбуждения прокатываются по телу.

Фантастическая малышка.

Представляю, как касаюсь её тела. Загораюсь мгновенно. Это слишком, блд, потрясающе, чтобы быть правдой.

Глава 3

Мария

Происходящее – расплата. Я столько боли принесла Серёже, что это не могло бесследно пройти для меня.

Простить себя я не смогу.

– Маша, пора вернуться к учёбе. Нельзя столько времени ничего не делать. Мозг тупеет, – в шутливом тоне мамы слышны издевательские нотки.

Остальные могут принимать её слова за заботу. Но я уже поняла этот трюк.

«Слишком поздно поняла».

– А давай я без тебя разберусь, что мне и когда делать? Может быть, я хочу быть тупой? Походить на тебя хочется, – обрываю её назидания.

Как я могла быть настолько глупа? Неужели, правда, думала, что мама переживает за моё семейное счастье?

– Как ты с матерью разговариваешь?! – от возмущения моя тётя швыряет нож на столешницу и резко оборачивается ко мне.

Отчаянье делает нас очень смелыми.

В какой-то момент ты понимаешь – терять нечего.

– Мария, что происходит? – мама старается держать себя в руках, но получается плохо.

Я, конечно, лукавлю. Она какая угодно – алчная, лживая, но не тупая. О, нет… Её знания вкупе с отсутствием совести творят фантастические вещи. Когда я сидела дома с маленьким сыном, ожидая каждую секунду Серёжу, как солнышко, мне и в голову не приходило, насколько я была уязвима. Мама же прекрасно понимала. Ей было отлично известно, на какие точки лучше давить.

Сейчас по прошествии времени я могу сказать: подождать Серёжу несколько часов, пока он был в университете, или на объекте, или на стажировке в следственном комитете, не трудно, то ли дело ждать его каждую грёбанную минуту. Хотя бы сообщения.

Мама бросает на меня леденящий душу взгляд. Ждёт извинений.

Ага, как же.

– Достаточно будет того, что ночью с Марком потрахаюсь? Ты ведь этого хотела?

Она не представляет, как мне больно. Никто не представляет.

Каждую свободную минуту я думаю о том, что собственноручно разрушила свою жизнь.

– Да как ты… – мама стремительно, насколько ей позволяет возраст, приближается ко мне.

Я успеваю раньше встать из-за стола.

Толкаю её несильно. Но она делает несколько шагов назад. Шарахается.

Что-то новенькое всегда удивляет.

– Не прикасайся ко мне, – почти что кричу.

Меня трясёт, особенно достаётся верхней части тела. Мелкие импульсы пробивают нервные окончания. Зубы начинают стучать.

Она понимает – происходит неладное.

– Машенька, – тактика меняется на ходу.

Бросаю на нее презрительный взгляд и вылетаю из кухни.

Боже, как мне с этим всем справиться, если я не могу держать себя в руках.

Проносясь по лестнице, специально задеваю её любимую вазу, что стоит на площадке между этажами. Она со звоном летит вниз. И внутри меня поднимает голову злорадство.

Это ужасно. Я понимаю. Но ничего не могу с собой поделать.

Я очень хотела вернуться с сыном в нашу с Серёжей квартиру. Там всё родное. Своё. Наполненное тёплыми воспоминаниями. Но мама была против, аргументировав это тем, что скоро переезжать к Марку. Зачем туда-сюда вещи катать.

На деле она понимает: живя отдельно, я никогда не выйду за Марка замуж. Поэтому стоит перекрыть мне воздух.

У нас в квартире на кухне большая стена. Метров пять, наверное. И я очень хотела, чтоб её расписал художник. В итоге возился с ней Серёжа дольше всего. Сначала её долго выравнивали до идеальной поверхности. Несколько раз Серёжа сам штукатуркой проходился. Я тогда удивлялась – где он этому научился? Дима, его брат, точно не мог научить. Представить его, работающим руками, сложно. В отличие от Серёжи он из дома не выйдет, если у него закончатся идеально выглаженные рубашки. Когда всё было подготовлено, я отказалась расписывать сама. Боялась испортить. Но это было ошибкой. Когда я увидела результат трудов мастера, минут двадцать плакала, закрывшись в ванной. Следующей ночью мы с Серёжей заклеили творение обоями под покраску.

Несмотря на то, что на выравнивание и роспись той стены ушло несколько недель, а то и месяц, он ни разу мне и слова не сказал. Терпеливее человека, чем мой муж – бывший, – трудно найти.

Он был таким. Пока я его не достала своими ежедневными истериками.

Словами не передать, как я жалею. Пока он был занят, мама накручивала меня, по возвращении я изводила его самого.

И даже после этого Серёжа меня не бросил. Откуда в нём было столько терпения?

Душой я только с ним.

Узел жгучего беспокойства завязывается в моем животе. Ничья лютая злоба не способна меня заморозить, долгое время я варюсь в собственном котле беспросветности.