Отзывы на книгу «В поисках утраченного времени. Книга 1. По направлению к Свану»

Марсель Пруст рожден для аудиокниг.
Если читать его кружевные романы, длиной в космическую ночь и лишенные сюжета, сидя в глубоком кресле или полулежа, или за столом – с монитора, обязательно заснешь.
Капитуляция неизбежна.
Я думаю, что даже те арбатские старушки, у которых бабушки были арбатскими старушками, держат томик Пруста на ночном столике, прежде всего, чтобы экономить на снотворном.
И порой убивать чертей.
Пруст начинает работать в дороге!
В плеере.
Вот ты сидишь в троллейбусе и смотришь в большое окно, как едет черный мерседес сквозь медленно падающий снег. Женщина подпевает радио. Барабанит по рулю. Ты наводишь фокус глаза то на снежинки, то на мерседес и думаешь о запахе ириса и дикого боярышника, про который вспоминает герой Пруста. Ты рассеяно шепчешь: все-таки Ирис или ирИс?! И не понимаешь, что является реальностью: запах боярышника, мерседес, медленно падающий снег, Пруст или ты, едущий на работу?!
А потом звонит телефон. Вынимаешь один наушник, говоришь. И к ирису, мерседесу, троллейбусу и женщине добавляется еще один голос.
«Погромче, пожалуйста», – просишь ты.
Но вот остановка. Выбегаешь. И на тебе – ветер в лицо, и скрип под ботинком и, конечно, ирис, голос в трубке, дикий боярышник, накладные волосы тетушки Леонии, Комбре, и успеть бы на светофор…
Все пускается в снежную пляску.
Ты делаешь два прыжка, прижав телефон, и вспоминаешь, как ветер дул в рот, когда мальчиком вдруг побежал по парку сквозь снегопад от внезапно нахлынувшего чувства счастья. А люди, идущие по зебре, смотрят на тебя и думают: сколько же в Москве психов.
Пруст.
Пруст – тот писатель, который возвращает меня к моей реальности. Иные авторы хотят увести читателя в свой мир, подальше в книгу. Захватить. Засосать. А Пруст, максимально ослабляя сюжет, отказавшись от главного героя, от композиции, добивается обратного. Очередная нить брошена, очередное ружье не стреляет, и ты смотришь перед собой и видишь красоту реального мира.
А пройдет год и, перебегая Ленинский проспект в том же месте, я вспомню накладные волосы тетушки Леонии или женщину, подпевающую радио. Так же внезапно. И тут же забуду.

Как причудлива и удивительна порою наша жизнь, связывая прошлое и настоящее людьми, событиями, вещами...Связывая воедино таким непостижимым и непредсказуемым образом, что все происходящее кажется слегка нереальным и выдуманным, будто даже специально кем-то подстроенным, но нет, то именно жизнь, в которой, как мы знаем, совпадений не бывает...

Ведь кто мог даже предположить, что господин Сван из первой части книги, тот "мучитель" (в переносном смысле, разумеется), тот надоедливый гость, из-за которого мама не поднимается наверх в детскую спаленку, чтобы пожелать спокойной ночи своему малышу, станет когда-нибудь отцом твоей будущей возлюбленной и относиться к нему ты будешь совсем, совсем иначе!...

Книга состоит из трех частей, но я бы разделила вторую часть романа еще на две части: любовь счастливая и любовь мучительная, полная страданий, ревности, подозрений, проклятий, упреков. Эти-то части и составляют ядро настоящей книги (они мне, кстати, понравились и запомнились больше всего, в остальных частях книги слишком мало динамики, те больше для созерцания и неспешного размышления), ведь речь в них пойдет о любви-влечении-страсти - странных отношениях между Шарлем Сваном и его возлюбленной - Одеттой де Кресси, женщиной сомнительного происхождения и не менее сомнительного настоящего (Шарлю даже посылают недвусмысленные анонимки насчет нее и ее "добродетелей").

Эти главы книги вскрывают всю правду о непостоянстве некоторых характеров и о странных чувствах любви: Одетта обожает Свана, всегда свободна для встреч, - он обвиняет ее в низком умственном развитии, смеется над ее низким культурным уровнем и проч., стоит ей на минутку стать более недоступной. отказаться от встреч, начать общаться с другими мужчинами, которые, напротив, находят ее весьма и весьма обворожительной и обольстительной. как в Шарле просыпается дикая ревность (и любовь, по всей видимости), желание обладать не только ее телом, но и ее душой, ее мыслями, для него она вновь самая желанная, безукоризненная женщина на земле. Стоит ей признаться в своей любви к нему - его любовь тухнет и сдувается. Для него вообще любовь связана с непрекращающимися страданиями: их нет - нет и соответственно самой любви. Заканчивается глава весьма донельзя горькими словами, в которых слышится неприкрытое разочарование, мол, и на эту женщину я потратил лучшие годы своей жизни! женщину, которую я даже не любил! женщину, которая меня не достойна!

И что вы думаете, чем это все закончилось? Не буду спойлерить, но намекну отчасти: вся книга о мужском непостоянстве)

Поэтому третья часть книги для меня была еще более удивительной: Как же так, Шарль?

Третья часть, к слову, чуть скрашивается романтичным описанием первой любви - нашего главного героя, того, кого мама обычно целовала перед сном, к дочери того непостоянного господина Свана, тщеславного и чуточку сноба, который мог в пылу ссоры упрекнуть очаровательную и милую женщину - нет, не в ее развратности, а в дурновкусии: она, видите ли, не разбиралась ни в музыке, ни в живописи, ни в литературе. Странная это была какая-то любовь: вот разве будешь выискивать у любимого человека недостатки? А то было каким-то извращенным его наслаждением. Он вообще наслаждался по жизни странными вещами: мог пригласить неграмотную горничную в оперу и потом со знанием знатока расспрашивать ее о том, как ей понравилось услышанное и увиденное. По-настоящему образованный, культурный и интеллигентный человек, на мой взгляд, вряд ли будет кичиться своей образованностью и уж тем более ставить девушке в вину, что она чего-то там не знает.

Наглядно в романе показано и лицемерие светского общества: приторные улыбки и злобное осуждение (и обсуждение) друг друга за спиной. Вот в это-то обществ и стремится всеми силами попасть наш Сван, в этом-то обществе он и встретил когда-то Одетту: на счастье ли, на беду - кто знает...

Дивно написанный роман, в котором пробираешься словно по тропкам в лесу, Булонском лесу - Саду Женщин, как его любовно называет наш главный герой, мальчик, влюбленный в Жильберту Сван...Ах, эти метафоры, эпитеты, неожиданные сравнения и обороты речи - хотите привнести в свою жизнь чуточку красоты, обязательно обратите внимание на этот роман, одни описания церквей чего стоят! Вначале может показаться скучновато, зато потом, когда начнутся перипетии любовных переживаний Свана, будет не оторваться: сжигающая дотла ревность, доходящая чуть ли не до самоуничижения...

5/5, красивых книг много не бывает, мудрых книг и того меньше, а сочетание того и другого в одном произведении - и вовсе жемчужина...

О счастье воспоминания

Я пила ромашковый чай с миндальным пирожным и вдруг ... вкус любимых пирожных детства оживил в памяти давно забытый ленинградский дом, дубки под окнами, запах цветущей рябины. Я хотела сесть и описать это необыкновенное ощущение, хотела написать прекрасный роман о связи вкуса, запаха и памяти, но вдруг я вспомнила, что Пруст уже сделал это.

Так же обстоит и с нашим прошлым. Пытаться воскресить его — напрасный труд, все усилия нашего сознания тщетны. Прошлое находится вне пределов его досягаемости, в какой—нибудь вещи (в том ощущении, какое мы от нее получаем), там, где мы меньше всего ожидали его обнаружить. Найдем ли мы эту вещь при жизни или так и не найдем — это чистая случайность.

О счастье познавания

Я познала тайну любви и ревности, я хотела сесть и описать свои знания и написать прекрасный роман о странностях любви, но вдруг я вспомнила, что Пруст уже сделал это.

Чтобы такой умный человек, как Сван, страдал из-за подобного сорта женщины, да еще и неинтересной, по словам тех, кто ее знает, идиотки, - как хочешь, по-моему, это сумасшествие", - мудро рассудила она, как рассуждают не влюбленные, полагающие, что умный человек имеет право быть несчастным только из-за женщины, которая стоит того; это все равно что удивляться, как люди допускают себя до заболевания холерой из-за крохотной бациллы-"запятой".

О счастье перечитывания Пруста

Я открыла "По направлению к Свану" и начала перечитывать Пруста...

В воздухе этих комнат был разлит тонкий аромат тишины, до того вкусный, до того сочный, что, приближаясь к ней, я не мог ее не предвкушать, особенно в первые, еще холодные пасхальные утра, когда чутье на запахи Комбре не успело у меня притупиться.

Могу ли я умереть с чистой совестью? Пожалуй, могу без напускаемой тени скорби и капли слепого сочувствия, скрываемой на внутренней стенке чашки тёплого американо, о том, что я не успел совершить что-либо великое.

Люди стремятся оставить свой след, втоптанный в почву умов поколений, чтобы демонстрировать всем, что жизнь была прожита кем-то из них, не впустую и имела хоть какую-то ценность. "Смотрите! Однажды я был среди вас! Запомните меня молодым и счастливым! Плевать, что я тосковал в одиночестве и дважды плевать, что счастлив я был достаточно редко". Мне ни к чему подобные списки регалий и безмолвная память других. Я способен умереть и не оставив для всех отпечатка.

Из многих делений людей на вымышленные категории, существует та, где одни рождены создавать, а другие лишь лицезреть то, что создали другие (великие). В каждой из них существуют те, кто плохо создаёт или не способен что-либо понять и в каждой другой, подобно присутствует свой отъявленный гений. Это норма сравнений, которая существует лишь для того, чтобы определять действительно лучших. До худших, при всём уважении, абсолютно нет дела. Скажите, кто помнит вторых? Покажите мне наивных глупцов, что стремятся быть за кем-то вторыми, пытаясь увековечить себя и ответьте, мне громко, кто их действительно помнит? Бедные люди... Скупые стремления...

Эти тёмные мысли одолевали меня в светлом кафе, в самом центре, забытого и пыльного города. Внутри в это время, как всегда, не было ни одного человека, разумеется, кроме меня, если кто-то до сих пор, после строк сказанных выше, продолжает считать меня таковым. Бросьте! Даже моя мать давно перестала видеть что-то здоровое, в этом разбитом зеркале давно позабытых надежд, а вы всё ещё ждёте текста рецензии без погружения в атмосферу рассказа. Проявите немного терпения и следите за тем, что я выделил жирным...

Здесь было уютно и тихо... Поэтому я люблю это место. Я часто бываю здесь, для того чтобы думать, читать или смотреть на людей за высокими окнами. Они вечно куда-то спешат. А здесь тишина, покой и меня ничто не тревожит... Как всегда, только я и одинаковый человек-автомат для выдачи кофе и лестных предложений десерта, с определённым количеством некоторых разобранных функций, которые несомненно вели к требованию чаевых, а не для моего удовольствия. "Интересно... Она счастлива здесь? Или мечтает о чём-то высоком? Может ждёт, что однажды её кто-то заметит? Как минимум то, что она успешно сделала нужную функцию из всех вариантов на выбор..." Одна из них предназначались для выдачи кофе, другая для слепого нажатия комбинации царапанных кнопок и последующей выдачи чека, а третья и вовсе выражалась в примитивно-снабжённой улыбке, от которой так отчётливо веяло дешёвой пластмассой, что столь выразительно портила воздух, натужно-нелепым присутствием. "Лучше бы она искренне желала мне смерти..." - думал я смотря на неё, одновременно, откусывая, судя по свежести, вчерашний эклер, запив его птичьим глотком, наполненным вкусом свежего кофе.

"Все люди будто картонные персонажи, что написал придуманный автор, а я словно один из людей, кто должен страдать и вызывать у других пять капель сочувствия, заставляя прочесть роман до последней страницы, чтобы знать когда я буду вынужден сдаться. Жаль, что этот мир не написан Марселем... В нём мои страдания и вся моя жизнь заиграла совершенно другими словами и красками. Он бы мог описать даже то, к чему мне самому сложно найти хотя бы несколько слов, подобрав их словно букетик, что должен принести для любимой, чтобы напомнить, как я соскучился без нежности рук..." - думал я, кусая эклер. - "Да. Именно с подобного укуса мадленки, началось воспоминание автора и перенос его воспоминаний из детства..."

Подобно ему, я вспомнил первую книгу и всё то, что сохранилось внутри, спустя полгода прочтения. Взрыв эмоций, кратный десятку ядерных бомб, абзацы наполненные чувственным слогом, возможности размышлений, невероятные клочки цитат, которые хочется заучить наизусть и поглощающий уход от реальности. Автор забирает читателя, словно свой прототип из прожитого детства. Нежно взяв за дрожащую руку, ведёт по невообразимому количеству строк, наполняя сердце благоухающим полем цветов, разрешив окунуться в шелест зелёной травы.

Мы узнаем о настоящей любви, о волнующем родительском поцелуе, характер первых героев романа, который не растворится в этом бесконечном потоке воспоминания детства. Возможности прощений измены, первых приёмов гостей и двух дорог, что предстоит не раз истоптать для совершений прогулок и совершения выбора от которого потом будет зависеть вся жизнь. Роман, который заставит почувствовать себя в списке живых, даже отъявленных циников, кто давно разочарован всеми возможными гранями жизни.

Любой томик Пруста, вырывает из жизни и возвращает к реальности подарив читателю крылья. Книга состоит из трёх частей, наполненных чувством эгоизма ребёнка и пожеланием ему добрых снов, сквозь тексты записок, первой несправедливостью жизни, первым желанием, первой собственной мыслью и ревностью, первой разницей чувств и первой историей. Сквозь великолепие речевых оборотов и авторской мысли нам придётся лицезреть весь клубок запутанных чувств. Делать невольные сравнения, выписывать цитаты и размышлять о чём-то своём, проводя параллели. Вспомнить свою любовь, прикосновения мамы, сухость губ и влажность полученных поцелуев, список капризов, тёплое молоко и густые деревья, склонившие листья над головой, полной надежд...

Он хотел издать весь роман в одной книге. Издатели разводили руками и смотрели на него, будто на сумасшедшего. Он и правда был одержим этой работой, считая, что может умереть, закончив последние страницы черновиков. Но это всё будет потом. Сегодня я размышлял лишь о первой книге романа, изредка забегая вперёд.

Авторский стиль сложно с чем-то сравнить и для тех, кто откроет его врождённые грани, он может стать предметом часовых разговоров и растянутых вздохов... "Как же он пишет? Как же он способен прочувствовать? Этот практически бессюжетный поток сознания, который разливается на целые сотни страниц. Ты в каком переводе читал? Все рекомендуют в переводе Елены Баевской. Да, он не совершенный, как остальные, но лучше всех предыдущих. Я искал статьи и анализы, многие пришли именно к подобному общему знаменателю.

"Ты видел обложку от "Иностранки?" Господи, это шедевр! Какая лёгкость и грация! Кажется, что ты готов провести вечность у ног этой женщины. А ты помнишь этот момент?" - хочется спросить у любого прохожего, что бежит по делам за плоскостью длинных окон.

— Скажите, а Вы читали "В сторону Сванна?" - спросил я, у человека-автомата для выдачи кофе, снабжённого вечно-протяжной улыбкой.

— Марсель Пруст? Конечно. Это мой любимый писатель. Я прочла дважды весь цикл. А по Вам и не скажешь, что вы можете интересоваться подобным. Вы смотритесь, как человек из картона. - сказала она, вдруг став настоящей.

— Мне кажется, что я готов умереть с чистой совестью. Прямо в Вашем кафе... Если Вы хотя бы на пару минут мне расскажете о любимых моментах! - сказал я испытав семь граней надежды.

— Надеюсь, что до этого не дойдёт, но на всякий случай, мне понадобится чай и мадленка. Подождите пару минут. - попросила она, впервые искренне улыбаясь моменту.

Я доедал вчерашний эклер, вливая остатки холодного кофе и благодарил судьбу за возможность поговорить с человеческой душой, кто как и я прочёл весь цикл "В поисках утраченного времени..." Пожалуй, оставлю возможность догнать меня тем, кто до сих пор не касался и первой книги романа. Доверьтесь, это нужно попробовать, словно эклер. Только так можно ощутить все степени вкуса и познать примерную свежесть. Сделать небольшой укус и понять, насколько всё кажется близким. Надеюсь, что многих не разочарует данный совет и вы откроете новый, удивительный мир. Как всегда...

"Читайте гениальные книги!" (с)

Прежде всего хочу принести свои извинения господину Оноре де Бальзаку, которого когда-то обозвал "первейшим из зануд". На тот момент еще плохо был знаком с Марселем Прустом. Вся разница в том, что у Бальзака упоминается форма дверной ручки и начинается ее описание, сравнение, история происхождения, занимающие страниц 5, а у Пруста при этих же обстоятельствах 10 страниц занимают переживания главного героя только по поводу формы этой же дверной ручки. За каких-то 12 лет я прочитал первую половину начала великой прустовской жвачки. Если рассуждать логически, то еще за 12 лет ее вполне можно бы было дочитать. Примерно 24 затраченных года дали бы и за его убийство. Но, нужно отдать Свану должное - его можно бросить на пару лет, продолжить читать с середины, зевать, чихать - восприятие от этого абсолютно не пострадает.

Если бы это был не Марсель Пруст, то можно бы было заподозрить, что автор издевается. Это реальнейший из примеров бессмысленнейшего тысячестраничного порожняка. Открытия, что делает главный герой, события в его жизни столь велики и необычайны, что могут быть сравнимы с проблемами блохи, хорошо устроившейся в подвальной ветоши с полной уверенностью в том, что ее благополучию ничто не угрожает. Служанки, папы-мамы, двоюродные бабушки - через час ты уже чувствуешь себя маленьким задротом, обвязанным носовыми платками и мечтающим самолично совершить кругосветное путешествие в свои неполные 20 лет - до ванной комнаты и назад.

Моя двоюродная бабушка заметила как-то в приватной беседе со мною, которую я должен был вести с чуть приотворенной дверью, ибо только так позволяли правила приличия, что при незыблемом и в то же время переменчивом положении вещей писать рецензии на Марселя Пруста очень даже позволительно, но при условии, что единство стиля и содержания будут соответствовать той убийственной природе сомнамбулического увядания, которое свойственно любой престарелой провинциальной кокетке, украшающей своею персоной свет и памятующей еще о своем высшем предназначении. Предложения у него раз в десять длиннее, а мысль порою прерывиста и часто отсутствует в принципе. Нет, она, конечно, есть, но ее можно бы было выразить на 2-3 листах вместо тысячи.

Минуточку, я сейчас отпущу слуг, подождите. Спасибо. А теперь еще немного. Я должен поспать. Страниц 200. В прустовском выражении 200 страниц - это один миг или 12 лет. Выбирайте сами. А теперь еще 200. Не страниц, естественно, а грамм. Великий сакральный смысл построения всего произведения строится на подобных фразах

Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Вероятно, для подобного вялотекущего существа и ему подобных они имеют огромнейшее основополагающее значение, но для тех, кто живет реалиями жизни - подобные "откровения" вызывают перманентное желание заснуть. Я же, ибо был готов к подобному, от души посмеялся.

В общем и целом этот труд можно бы было назвать "оправданием для пассивных". Ходят слухи, что далее - там еще бесчисленное количество книг в этом хорроре - Марсель Пруст переживает необычайное потрясение, вызванное началом Первой Мировой Войны и смертью любимого дворецкого. Ути-пути, маленький. Наш прустик волноваться-волноваться будет, ма-а-альчик. Уверен, что дальнейшем он всегда будет спать вместе с бабушкой, так как подобный перелом в судьбе обязывает желанию себя обезопасить.

P.S. Если бы в этом произведении не упоминалось что-то типа золотого унитаза, то я заподозрил бы свою логику в несостоятельности. Но, как и предполагалось, она меня не подвела, и вот он пришел, наш дорогой золотой унитаз.

они тешились тем, что, в поэтичных и грубоватых своих фарсах, подобных феерии шекспировской «Летней ночи», превращали мой ночной горшок в сосуд, наполненный благоуханиями