В своем эгоцентризме он был убежден, что у него есть миссия, предназначенная Господом («Я не верю в судьбу, я верю в Провидение», — признавался он Кристин Гарнье), и считал себя наследником великих завоевателей. Именно поэтому он никак не мог отказаться от заокеанских провинций и считал себя неотъемлемым центром консервативной политической системы, которая рухнула бы без него.