Глава 2
Мы граждане трансатлантические или панъевропейские?

«Невозможен никакой союз между Соединенными Штатами, готовящими обед, и Европой, моющей посуду: первым – война, вторым – послепродажное обслуживание».

Жан-Пьер Шевенман

«Европа стремится к тому, чтобы ею управляла американская комиссия».

Поль Валери (1925)

По словам Режи Дебре, ЕС на самом деле является «камерой для денационализации», точно так же, как существует камера для декомпрессии, чтобы на заднем дворе смогли научиться преодолевать великую атлантическую ширь.

Трансатлантические геополитические реалии

Это правда, что «евро-риканцы»^[14] мечтают только о «новой Америке». В своем ироническом памфлете «эдикт Каракаллы»^[15] Режи Дебре даже предлагает построить западные Соединенные Штаты, взяв за основу Соединенные Штаты Америки, чтобы обеспечить общность судьбы либеральным обществам, ослабленным иммиграцией из-за пределов Европы и ростом могущества ислама развивающихся стран, России и Китая.

Атлантика могла бы объединить нас, как Средиземное море объединило наших предков, а океан мог бы разделять Запад не больше, чем Сена – Париж! Все были бы американцами, но некоторые все еще могли быть итальянцами, мексиканцами или голландцами… Страна Джи-Ай была бы нашей первой родиной; немцам и французам оставалось бы общаться только на лингва франка объединяющей их третьей стороны. Но, снова замечает Режи Дебре, «где это видано, чтобы государство, достойное этого названия, строилось исключительно на интересах потребителей? Дом сообщества, состоящий только из трейдеров и менеджеров? Почему НАТО не было объявлено несуществующим, когда в 1989 г. рухнула Берлинская стена?». НАТО не только не распалось после распада СССР, когда Горбачев настаивал на создании европейского «общего дома», но и расширилось за счет всех бывших государств-сателлитов Москвы в Центральной и Восточной Европе, Словении, а также трех прибалтийских республик. НАТО – это феодальный режим с американским сюзереном и европейскими феодалами.

Более того, в тот самый момент, когда кошмар разделения европейского континента, символом которого стала Берлинская стена, начал рассеиваться, перед нами оставался горизонт заселения европейской души материалистическим, эгоистичным, обезличивающим «образом жизни». Некоторые из наших элит действительно склонны сплачиваться в лагерь эмигрантов, причем не из Кобленца (имеется в виду партия эмигрантов во времена Великой Французской революции. – Примеч. ред.), а из Вашингтона. Должна ли Европа быть своего рода заповедником, расположенным где-то между Сан-Франциско и Иерусалимом, навсегда оторванным от истории и реальности, крупным рынком, предлагающим рынки сбыта для американских товаров, вооружений и услуг, а также поставляющим солдат для войн, которые не являются его собственными, или, возможно, сама Европа должна быть чем-то средним между Сан-Франциско и Иерусалимом? Будет ли она проводить свою собственную политику? Европа также должна, по мнению Вашингтона, принять в свой состав Турцию, чтобы гарантировать Анкаре западную опору, и, конечно, при этом не имеет значения, если это присоединение сделает появление европейской политической державы еще более проблематичным.

Атлантический союз становится все более реальным бенефициаром от ликвидации национального суверенитета посредством Европейского союза. Все те, кто считал, что расширение готовит появление великой европейской державы, понимают, что новые члены хотят получить доступ только к евроамериканскому экономическому пространству и НАТО, погрузившись в тот западный мир, единственной влиятельной фигурой в котором является Вашингтон.

Трансатлантический мир должен быть фактически бинарным: с одной стороны, империя, с другой стороны, все те, кто не с ней, будут настроены против нее. Такой мир может ожидать стабильности не от какого-то равновесия, а от гарантированного дисбаланса в пользу первой из двух его половин. Внутри нее правительства, осведомленные о том, чего стоит навлечь на себя немилость хозяина, соперничают в раболепии и теперь стремятся только к тому, чтобы, работая на его самоуспокоенность, получить статус самого привилегированного вассала. Это является, например, мечтой нынешних лидеров Германии до тех пор, пока пророссийская АдГ и дальновидные левые политики, такие как Оскар Лафонтен, не придут там к власти.

То, что когда-то считалось нарушением права, вмешательством, само становится правом или даже обязанностью, а «оборонительная война» уступает место «современной превентивной войне» в стиле войн в Ираке, Ливии, Косово. Мы больше полагаемся не на Организацию Объединенных Наций, чтобы узаконить применение силы, а на НАТО или ту коалицию здравомыслящих людей, которую мы соберем. Все, что до сих пор определялось в национальных терминах, переписывается в имперском стиле. В документе «Руководство по оборонной политике» (Defense Policy Guidance, 1992–1994) уже было прямо написано, что Соединенные Штаты будут препятствовать «передовым промышленно развитым странам в любых попытках бросить вызов их лидерству» и не потерпят «появления в будущем каких-либо глобальных конкурентов»^[16].

Невозможности и географические реалии трансатлантизма: Атлантический океан разделяет

Ортега-и-Гассет еще в 1937 г. заметил в «Восстании масс»^[17] главенство в политическом союзе географического контекста и общего будущего над законом крови и языком. «Народы Центральной и Южной Америки имеют с Испанией общее прошлое, общую расу и язык, однако они не составляют с ней одну нацию. Почему? Не хватает лишь одного, очевидно самого существенного: общего будущего». Он добавил с очень сильным оттенком пророчества: «В наши дни мы станем свидетелями гигантского и поразительного примера, похожего на лабораторный эксперимент. Мы посмотрим, удастся ли Англии сохранить различные части своей империи в суверенном единстве сообщества, предложив им привлекательную программу». Так произошло, что в 1982 г. Пьер Эллиот Трюдо репатриировал в Канаду акт о Британской Северной Америке от 1867 года, который действовал как Конституция. Что касается Австралии, то с каждым днем она становится все более могущественной азиатской Республикой. Премьер-министр Австралии Пол Китинг сказал: «Австралия должна перестать быть пристанищем империи. Продолжать ассоциироваться с Великобританией означало бы ослабить нашу национальную культуру; наше экономическое будущее и наша судьба находятся в Азиатско-Тихоокеанском регионе».

Точно так же и Йордис фон Лохаузен^[18] отмечал, что никогда устои, простирающиеся далеко за пределы моря, никогда государства, основанные на двух противоположных берегах, не существовали долго. Ни шведское государство на Балтике, ни связь Нормандии и Англии, ни связь Арагона с Неаполем, ни португальская империя, ни голландская, ни французская, ни, наконец, японская и даже не Британская империя.

Что касается авторов, для которых трансатлантическая империя уже существует, то некоторые начинают осознавать отсутствие общности судеб и необходимость представлять будущее в терминах однородных региональных блоков из-за высоких цен на энергоносители и транспорт, и даже рискуют говорить о Трансатлантическом расколе, который был бы похож на раскол между Западной Римской и Византийской империями.

Речь не идет о том, чтобы просто представить вещи каким-то иным способом, потому что, по сути, невозможность трансатлантизма кажется с каждым днем все более очевидной. Атлантика – это вовсе не море (или «пруд»), как любят говорить американцы и британцы, а настоящий океан, который Христофор Колумб первым осмелился пересечь, даже не подозревая о том, что находится за горизонтом. Предпочтительным надежным партнером будет тот, кто живет у тебя рядом за стеной с террасами. Один и тот же забор разделяет Европу и Россию, а не Европу и Америку. От Бреста до Владивостока можно дойти пешком, но нельзя до Нью-Йорка или Буэнос-Айреса.

Учитывая этот исторический, географический и геополитический контекст, поэтому действительно непонятно, почему европейцы должны быть включены в какое-либо трансатлантическое содружество XXI века, управляемое Вашингтоном. Разве Соединенные Штаты не объявили себя независимыми от Англии 4 июля 1776 г., чтобы избежать такого включения? Америка, кстати, мыслит не только категориями трансатлантизма, но и панамериканизма с двумя американскими субконтинентами, паназиатизма с АСЕАН, Индо-Тихоокеанского региона с «Квадом» (QUAD), Австралии с АУКУСом (AUKUS). Это Трансатлантическое и Глобальное Американское Содружество никогда не будет просто какой-то неосуществимой мечтой («wishful thinking»), а целью мирового экономического, политического и военного господства.

Вывод: мы все панъевропейские граждане

Таким образом, реальный выбор для европейцев – это выбор между Европой отечеств, союзной с Россией и ее огромными сибирскими сырьевыми, газовыми и нефтяными богатствами, или Западом, столицей которого является Вашингтон, это если они хотят оставаться в унизительных отношениях подчинения.

Глава 3
Общеевропейское континентальное пространство

«Для американцев Россия остается единственной великой державой завтрашнего дня в Европе. У нее есть энергия и пространство».

Жак Аттали

«Ничто не изменит тот факт, что поверхность суши шириной 180° (половина окружности суши) раскинулась между двумя океанами; что с востока на запад на этой поверхности нет никаких естественных границ; и что эта поверхность населена людьми, принадлежащими в основном к белой расе, говорящим на индоевропейских языках и отмеченными, более или менее глубоко, христианской религией».

Владимир Волкофф

Европа имеет только две четко установленные природой границы: Атлантический океан и Средиземное море. На Востоке все пространство открыто. Московия была создана для противостояния набегающим татарским волнам и всегда представляла себя крепость, возведенную в самом сердце океана бескрайних равнин.

В то время как территория Японии ограничена, Большая Европа располагает достаточным экономическим, культурным и географическим пространством, простирающимся от Атлантического до Тихого океана и от северных лесов до Кавказа. Это разнообразное пространство позволяет воображению выразить себя, обрести форму универсальности, добиться экономии за счет масштаба и иметь возможность финансировать крупные технологические проекты. Большая Европа вынуждена заниматься определенными проектами, потому что рынок отдельной страны слишком мал, в силу этого произведенные там инвестиции недостаточны, либо избыточны и разрознены, в то время как интеллектуально она может себе их позволить. Необходимости сотрудничества между Европой и Россией будут посвящены две главы Части II.

В 1937 г. Ортега-и-Гассет уже писал: «Впервые в своей политической, экономической и духовной деятельности европеец наталкивается на границы своего государства; впервые он чувствует, что его жизненные возможности непропорциональны размерам того политического образования, в которое он включен. И тут он делает открытие: быть англичанином, немцем, французом значит быть провинциалом. Ему приходит на ум, что он как бы уменьшился по сравнению с прошлым, ибо раньше англичанин, немец, француз думали про себя, что они – вселенная. Здесь, как мне кажется, подлинная причина того ощущения упадка, которое мучает европейца. Причина субъективная, иллюзорная, парадокс – ведь иллюзия упадка возникла потому, что способности человека возросли и старая организация стала для них тесна»^[19].

Россия – одна из самых богатых сырьевыми ресурсами стран и самая обширная в мире; ее полезная площадь увеличивается одновременно с техническим прогрессом и оттаиванием северных морей. Таким образом, Россия должна быть легкими Европы, населенной, богатой технологиями и капиталами, но истощенной и приходящей в упадок на Западе, лишенной пространства и перспектив, все более зависимой от своих основных поставок. Отсюда необходимость сотрудничества не только внутри Европы, но и в Большой Европе.

Завоевание европейцами Сибири и Дальнего Востока

Русские хранят память о казачьем атамане Ермаке как о таком же выдающемся первооткрывателе, как Магеллан, как о таком же бесстрашном конкистадоре, как Кортес, потому что именно Ермак возглавил первую успешную миссию в таинственную Сибирь и вдохновил русских на идею отодвинуть свои границы на 6200 км дальше на восток, на Азиатско-Тихоокеанское побережье. Казаки уже стали в то время жизненно важным оплотом христианства, защищая его от ислама, но мотив, который вдохновил казаков и Россию на завоевание Востока, был иным, но тем же самым, который вдохновил Америку на начало завоевания своего Запада: поиск мехов. Мех соболя был настолько популярен, что получил прозвище Золотое Руно^[20].

Но будут ли Россия и Сибирь европейскими или азиатскими? Трижды в истории их просторы пересекали завоеватели: полчища всадников Аттилы и Чингисхана шли с Востока, а затем, в обратном направлении, двинулась тысяча человек Ермака.

В том же веке, когда испанцы готовились к завоеванию Нового Света, когда их конкистадоры пересекали моря, влекомые соблазном дальнего далёка, поисками славы и приключений, казачий предводитель Ермак, по приказу Строгановых, русских аналогов немецких Фуггеров, преодолел Урал и предпринял завоевание для России.

В 1558 г. Иван Грозный пожаловал Григорию Строганову 146 верст пустынной земли на берегу реки Камы. Строгановы основали здесь множество населенных пунктов и начали эксплуатацию минеральных богатств Урала. Их поселенцы пересекли горы и столкнулись с татарским ханством в Сибири. Строгановы, смелые, как и испанцы, мечтали о завоевании этой огромной империи и просили у царя разрешения на наступление на татар. Именно тогда казак Ермак, предводитель шайки разбойников, грабивших суда и путешественников на Волге, получил прощение царя и перешел на службу к Строгановым. Во главе 850 человек, русских казаков, татар, пленных немцев и поляков, он пересек Уральские горы, напугал туземцев новизной огнестрельного оружия, пересек огромные девственные леса реки Тобол, победил в нескольких стычках хана Кучума, захватил его столицу и завоевал его владения, взял в плен племянника хана полководца Маметкула (1582). Иван IV немедленно отправил епископов и священников в свои новые cибирские земли. Но Ермак вскоре после смерти Ивана Грозного позволил своим врагам застать его врасплох и погиб, пытаясь переплыть Иртыш. По легенде на дно его увлекла тяжесть панциря, подаренного ему царем. Таким этот подражатель Писарро и Кортеса, конкистадор нового мира остался героем для Православной церкви и русского народа. Сибирские татары сами создали ему легенду.

Через шестьдесят лет после того, как Кортес покорил ацтеков всего с одной тысячью человек, через сорок лет после того, как Писарро сверг Инку с еще более скромным отрядом, казаки Ермака, взвалив на плечи свои лодки, двинулись через уральские леса. Через двадцать лет после отплытия в Америку «Мэйфлауэра» (1620) казачьи авангарды уже были у озера Байкал и вышли на берега Тихого океана; они спустились по Амуру, открыли Камчатку и пересекли под парусом Берингов пролив. Менее чем за 80 лет казаки положили к ногам царя империю, которая была в пять раз больше Европы. В то время как французы и немцы боролись за несколько клочков территории в Италии и Нидерландах, эта горстка всадников, мореплавателей, исследователей путешествовала по территории, в двадцать раз превышающей Францию или Германию, в несколько сотен раз Эльзас, Фландрию или Милан и другие земли, которые были поставлены на карту внутриевропейской политики.

Сегодняшняя Сибирь: форпост европейцев перед лицом Китая

Если ученые торжественно объявили Уральские горы разделительной линией между Азией и Европой, то коренные жители рассматривают их как водораздел, покрытый лесами, и не более того. Российское правительство это никогда не смущало, и оно объединило свои два фланга под одним управлением, а затем и в рамках одной республики, которая также рассматривала мирный Урал с волнистым ландшафтом, склоны которого становятся крутыми только в тундре, на далеком севере, как территорию, а отнюдь не как границу.

Русские колонизировали Сибирь, Кавказ и Центральную Азию, потому что были вынуждены это сделать. Это соответствовало жизненно важным императивам их выживания, геополитическому обязательству найти естественные границы, которых у них не было и которые были необходимы для их защиты. Никогда не следует забывать, что до XVII века Россия была полностью лишена естественных границ на востоке и юге. Ее степной рельеф позволил кочевым тюрко-монгольским ордам вторгнуться на ее территорию в XIII веке, аннексировать страну, а после того, как она оказалась разделена надвое, и когда ей все-таки удалось завоевать независимость, освободившись от двухвекового жестокого ига, постоянно грозить ей набегами кочевников. Российский экспансионизм, в отличие от западноевропейского, был оборонительным и структурным.

Сегодня главный экономический интерес Сибири заключается в ее лесных, минеральных, газовых и нефтяных богатствах, расположенных на ее территории вплоть до арктических регионов. Россия установила свой флаг на Северном полюсе в июле 2007 года на глубине более 4 тыс. м. Сибирь также поставляет гидроэлектроэнергию и уголь, добываемый в богатых бассейнах, таких как Кузбасс. Благодаря Сибири Российская Федерация является вторым по величине производителем угля в мире после Соединенных Штатов и располагает его запасами на 500 лет. В Сибири есть месторождения серебра, золота, урана, меди, титана, свинца, цинка, олова, марганца, бокситов. Каждый четвертый алмаз в мире добывается в Сибири. Глобальное потепление открывает перспективы для освоения других огромных углеводородных ресурсов. Москва станет главным действующим лицом в пьесе, которая будет поставлена по сюжету борьбы за природные ресурсы, науку и морской транзит XXI века на Крайнем Севере.

Главной проблемой Сибири является ее слишком малочисленное из-за сурового климата население, в котором проживает всего 43 млн русских, и риск безудержной колонизации Китаем, при том, что Сибирь контролируется и находится под жестким контролем России. По оценкам, в настоящее время число китайцев в Сибири составляет порядка 2 млн.

Необходимость пространства: истина, которая больше не признается

Истина, что политика всегда была борьбой за пространство, являющееся альфой и омегой всей жизни, – больше таковой не признается. Очевидное преимущество имеет тот, кто, помимо своей технической оснащенности, также располагает необходимым сырьем. Тот, кто может предложить лишь свою технику и вынужден импортировать сырье, находится в невыгодном положении. Долговременная независимость определяется возможностью питаться продуктами своей земли, добывать собственное сырье, иметь способность обороняться оружием, разработанным и изготовленным дома, и делать это на как можно большем пространстве.