В это время к Агапиту пришел больной из Киева и, превозмогая себя, тот встал и дал ему лекарство, которое сам принимал: при этом он показал лекарство армянину, сказав: «се есть зелие, разумей и виждь», т. е. предложив определить, что это такое. Армянин ошибся, посчитав лекарство иноземным, привезенным из Александрии (факт, сам по себе весьма знаменательный, подтверждающий тесные связи Древнерусского государства с Византией, плодотворные контакты русских медиков со своими зарубежными коллегами). Это вызвало негативную реакцию у Агапита: «Посмеав же ся блаженный невежеству его, дасть зелие болящему, и тогда здрава сотвори».

В общем, спор Агапита с врачом-армянином (а по сути – медицинский диспут) закончился ссорой, и он выгнал его из своей кельи. Но когда Агапит умер, армянин пришел в Печерский монастырь и, в память о нем, постригся в монахи^[67].

Интересно, что после пострижения игумен сказал армянину «пусть он перестанет быть врачом тела чужого, а будет искусен во врачевании своей души, следуя блаж. Агапиту», т. е. оставь лечение и думай о душе. Ставший монахом армянин до конца своих дней жил и скончался в Киево-Печерском монастыре.

Добавлю, что медицинский диспут Агапита и армянина можно рассматривать и как отражение своеобразной конкуренции между монастырскими и мирскими врачами: эта конкуренция возникала еще и потому, что монастырские были, скорее всего, безмездными, а мирские (гражданские) врачи – возмездными.

Кстати, практика иноземных врачей не представляла тогда ничего необычного. Как считает историк В. П. Даркевич, в Древней Руси XI–XIII вв. «верили, что врачество предполагает сокровенные знания, предпочитая иноземных лекарей»^[68].

В Киеве славился в это же примерно время (XI в.) еще один врач – Петр Сириянин: он служил князю Святоше Черниговскому (князю Святославу Давыдовичу Черниговскому) и вместе с ним пришел в Печерский монастырь. Вот что рассказывается о нем в летописи: «Имяше же сий блаженный князь Святоша, еще в княжении сый, лечьца хытра вельми, именем Петра, родом Сурянина, иже прииде с ним в монастырь. Видев же сего Петр вольную нищету, в поварьници жеиу врат приседяша, лишився его и живяше в Киеве, врачюа многих». Петр часто навещал Святошу в монастыре, советовал ему заботиться о своем здоровье; он говорил ему: «Блюди, да некогда недуг, отовсюду собрався, и не имушо ти крепости, скоро живота гоньзнеши, – мне же не могушу ти помощи». Святоша же отвечал ему: «И ты убо, егда уврачюеши, не гнушати ли ся велиши брашен?»

Когда Святоша все же серьезно заболел, Петр хотел начать лечить его. «И егда убо разболяшеся сий блаженный, и видев же его, лечець приготовляет зелиа на потребу врачеваниа, на кыйждо недуг, когда беаше или огненое жжение, или теплота кручиннаа». Но Святоша быстро выздоровел: «И прежде пришествиа его (т. е. Петра. – М.М.), здрав бываше князь: никако же не дадый себе врачевати». Так повторялось много раз.

Когда же заболел сам Петр, Святоша посоветовал ему не пользоваться лекарствами: «Петрови разболевчшуся, посла к нему Святоша, рече: “аще не пиеши зелиа, скоро исцелееши; аще ли мене преслушаеишся, много имаши пострадати”». Но Петр сначала не послушал его: «Он же, хитр ся творя и болезни гонзнути хотя, мало живота не погреши, растворениа вкусив». Однако состояние Петра не улучшилось: «Пакы же сему разболевыпуся, наречие посылает к тому святый, глаголя, яко в 3-й день исцелееши, аще не врачюешися».

В этот раз все кончилось благополучно: «Послушавьше его Сирианин, в 3-й день исцеле, по словеси блаженного». Когда же Святоша сообщил, что через три месяца покинет этот мир, Петр сильно опечалился и, желая спасти князя, попросил его: «Повеждь мне, рабу своему, язву смертную, да ще аз тя не изоврачюю, да будет глава моа за главу твою и душа моа за душу твою». Однако Святоша отказался от помощи врача: «Врачевания же в животе не требовах, мертвии бо живота не имут видети, не врачеви могут въскресити». И тогда Петр решил умереть и лечь в гроб, который приготовил себе Святоша; он сказал князю: «Ты живи еще, а мене здесь положи». Врач Петр Сирианин умер на 3-й день, а Святоша прожил в монастыре еще 30 лет^[69].

А вот что говорится об этом же в Степенной Книге: «Еще же во княжении сый (т. е. князь, Святоша. – М.М.), имеа у себя лечьца вельми хитра именем Петра, родом Сириянина, с ним же и в монастырь прииде. Видев же вольную нищету господина своего, в поварни и у врат приседяша, отлучися от него же и живяше в Киеве, врачюя многих». Далее рассказывается, как Петр укорял Святошу в пренебрежении к своему здравию, на что князь отвечал ему, в частности: «И ты убо егда кого врачюеши, не велиши ли гнушатися брашен?» Описывается и предпринятая Петром попытка лечения заболевшего князя: «Егда же ли разболяшеся блаженный Светоша и, видев его, лечець приготовляет зелие на потребу врачевания; и прежде пришествия его здрав бываше князь, и никоко же дабы себе врачевати. И се многажды сотвори». Когда же заболел сам Петр, Святоша вылечил его святой молитвой. А в конце говорится о том, как Петр умер вместо Святоши, а тот жил еще 30 лет^[70].

Когда игуменом Киево-Печерского монастыря был Феодосий, в монастыре жил Дамиан (Демьян), которого летописец называл «целебником Печерским»^[71]. Так, «если кто приносил дитя, одержимое каким-либо недугом, или взрослый человек, страдавший какой-нибудь болезнью, приходил или бывал привозим в монастырь»^[72], всех их Феодосии направлял к Дамиану.

О Демьяне летопись сообщает следующее: «Яко се первый Демьян презвутер бяше тако постник и въздержник, яко разве хлебати воды ясти ему до смерти своея. Аще кто коли принесяше детищ болен, кацем любо недугом одержим, принесяху в манастырь, ли свершен человек, кацем любо недугом одержим, приходяше в манастырь к блаженному Феодосью, повелеваше сему Демьяну молитву створити болящему; и абье створяше молитву, и маслом помазаше, и приимаху ицеленье приходящий к нему»^[73].

В эти же примерно времена врачебной деятельностью в монастыре занимался и Алимпий (Алипий) преподобный (? – 1114). Алимпий был незаурядным художником-иконописцем – этому ремеслу он научился у прибывших в Киев греческих мастеров. Кроме того, Алимпий с помощью известных ему иконописных красок успешно лечил проказу и кожные болезни. Вот что сообщает об этом Патерик Печерский: «Некто от Киева богатых прокажен и много от волъхвов и от врачев лечим бываше и от поганых человек искааше помощи и не полоучи, но и горшее себе приобрете поноуди некто сего от дроуг итти в печерьский манастырь и молити от отец ономоу же приведеноу бывшю в манастырь игоумен же повеле напоити (его) гоубою от кладязя святого Феодосия главоу же и лице емоу помазаша (емоу) и тако (абие) воскип весь гноен за неверование его яко сего всем бегати смрада ради бывающего и се (он же) возвратися в дом свой плачася и сетоуя не исходя оттудоу во многи дни смрада ради…»

Позднее этот больной, рассказывается в Патерике Печерском, пришел к преподобному Алимпию, известному иконописцу, и тот «взем вапницю и шаровными вапы ими же иконы писааше и (сим) лице емоу оукраси (и) строупы гнойныя замазав сего на первое подобие благообразное (зие) претворив». Затем Алимпий привел больного в церковь, где после причастия святых тайн «повеле ему оумытися от воды (водою) ею же поповы (священницы) оумываются (и) тоу абие спадоша емоу строупие и исцеле». В рукописи подчеркивается, что «скорому исцелению вси оудивишася»^[74]. Что касается оказавшейся целебною «вапы», то историк медицины Л. Ф. Змеев (1896) полагал, что это была смесь извести с маслом.

Секрет успехов медицинской деятельности монахов Печерского монастыря заключался, скорее всего, в использовании того, что мы называем сейчас комплексным лечением, с обязательным применением психотерапевтических методов. «Все эти иноки, обладая даром исцеления, если и давали что-либо больным, то лишь из смирения – как говорит Патерик – не желая обнаружить присущую им способность исцелять, – считал историк медицины А. П. Левицкий. – Было ли то съедобное зелие или елей – не в них дело; сила крылась в молитве, по которой наступало исцеление». Из этого, правда, ученый делал неожиданный вывод, что «этот дар исцеления монахи противопоставляли врачеванию, основанному на человеческом знании: везде, где последнее оказывалось бессильным, получался благоприятный результат, лишь только больные прибегали к чудесной силе исцеления по монашеской молитве»; он даже считал, что «монахи не врачевали, т. е. не прибегали к человеческим знаниям, а исцеляли, т. е. прибегали к сверхъестественному вмешательству, путем молитвы»^[75].

С таким толкованием согласиться, конечно, нельзя. Те печерские монахи, кто занимался врачебной практикой, были образованными, знающими людьми, профессионалами, искушенными в медицинских делах. Помощь ближним, которую они оказывали, руководствуясь христианским милосердием, основывалась, без сомнения, на знаниях, почерпнутых из различных источников, прежде всего из рукописей медицинского и естественно-научного содержания, переведенных с греческого, болгарского, латинского и других языков и содержавших опыт многих врачей.

Дошедшие до нас исторические свидетельства – гражданские и церковные рукописи, Устав монастырский Федора Студийского, Печерский Патерик, памятник монастырской жизни того времени, другие летописи – подтверждают существование врачей (лечцов) – монахов Печерского монастыря, да и иных киевских врачей как исторических личностей, свидетельствуют об их медицинской деятельности, об их человеколюбии и сердечности, об их, выражаясь современным языком, врачебной этике. Такие же врачи-монахи действовали в других древнерусских монастырях, в Новгороде, например, в Чернигове, Суздале, Переяславле и других городах. Многих из них Православная церковь впоследствии канонизировала (причислила к лику святых).

А о содержании деятельности врачей-монахов, об их искусстве врачевания в какой-то мере позволяет судить описание чудес святых Козьмы и Дамиана (использование настоев из трав или «пекла» – кедрового масла; наложение сырого мяса на больное место; растирание больного и т. п.), приведенное в своде древнерусских памятников «Великие Минеи Четьи»^[76].

Существенно, однако, и то, что уже в XI–XIII вв. в Древнерусском государстве врачевание не стало монополией православной церкви. Помимо монастырских врачей-монахов медицинской практикой занимались и другие профессионалы – мирские, или городские, врачи – лечцы. Они, в отличие от монахов, не покидавших свои обители, лечили больных в их домах; при этом занимались они своим ремеслом, опять-таки в отличие от монастырских врачей, отнюдь не «безмездно», а за определенную плату. Например, о таких врачах говорится в летописи XI в. «Посмертные чудеса святителя Николая архиепископа Мирликийского чудотворца» – эти врачи неоднократно приходили к юноше Николе, получали вознаграждение, хотя так и не смогли ничем ему помочь: «Уноша бе некто именем Никола… лежаще месяць 6 огнем великим жгом… врачеве же прихожаху ему и не можаху никоея же ползы створити»^[77].

Разумеется, не исключено, что среди этих врачей, имевших своих учеников, были как постоянные жители городов, в том числе придворные княжеские врачи, так и бродячие лекари. Это, впрочем, неудивительно. «Бродячие греки, персияне не переводились на Руси и долго после охотно брали на выучку желающих, – считал Л. Ф. Змеев и добавлял: – Не забудем, что в Средние века во всей Европе учителя и ученики были сплошь бродячие, как и врачи практики»^[78].

Плата, которую брали мирские (городские) врачи, была, вероятно, немалой: во всяком случае, в летописях нередки жалобы на высокую стоимость лечения и, несмотря на это, отсутствие эффекта от действий врачей. Так, в «Посмертных чудесах святителя Николая…» говорится, что юноша Никола «пришед в велику беду, яко ни врачем не имяше что вдати, ни сам виде о чемь пребываше…»^[79] В летописи «Житие Варлаама Хутынского» слепой в Новгороде «много же и врачем разда и никое же пользы обрете»; попадья, чтобы помочь своему сыну Ивану, «много истощивши врачем, но ничто не успела»^[80].

Важно отметить главное: как свидетельствуют памятники церковного и монастырского происхождения XII–XIII вв., врачи – и монастырские, и мирские – были хорошо известны в городах и весях Древнерусского государства, так же, как и в других крупных странах Европы.

Хирургия

Как же лечили эти врачи? Каков же был у них, выражаясь современным языком, «объем оказываемой медицинской помощи»? Входила ли туда хирургия?

Несомненно, что в соответствии с уровнем медицины того времени древнерусские врачи занимались главным образом терапией, широко используя в качестве лекарственных средств и отечественную флору, и привозные лекарства.

К терапии следует отнести и широко практиковавшееся лечение в банях. Бани исстари занимали большое место в народной жизни как одно из средств сохранения здоровья. Еще в «Повести временных лет» древнерусский историк, повествуя о путешествии апостола Андрея по «Словенской земле», писал: «Видех бани древены, и пережыуть с рамяно, и совлокуися, и будут нази, и облеются квасом уснияным, и возьмут на ся прутье младое, и бьют ся сами, и того ся добьют, едва слезут се живи, и облеются водою студеною, и тако ожиуть. И то творять по вся дни»^[81]. Естественно, что банным лечением широко пользовались и средневековые терапевты – представители основной медицинской специальности.

Основной, но отнюдь не единственной. Можно с уверенностью утверждать, что в Древнерусском государстве существовала и хирургия: специалисты-хирурги занимались оперативным лечением, оказывали помощь при различных ранениях и травмах, при заболеваниях, считавшихся тогда «хирургическими».

Древнерусским лекарям приходилось сталкиваться с самыми различными болезнями, требовавшими хирургического лечения. Историк медицины Н. А. Богоявленский, специально изучавший древнерусское врачевание, считал, что это были ранения, переломы, вывихи, «расшибение с коней», «притрение возом», «хапление» (растерзание) зверем, «убиение скотом», «подавление кусом», «ожары» (ожоги), «камчюг» (мочепузырные камни), «гвор», «пузырь», «кила» (паховомошоночная грыжа), «недуг, егда в очи власы врастають» (трихиаз), «червивая болесть», пролежни после «огневицы» (сыпного тифа), «томление женок при родах», «болезни зубом и скороньи» (челюстей), «кровавые кусы мяса во афедроне» (геморроидальные шишки), «гангрена удов» как результат питания бедного населения зараженным спорыньей хлебом и пр.^[82] Конечно, самыми частыми были различные повреждения, боевые травмы, раны.

В «Слове о полку Игореве» – замечательном памятнике древнерусской литературы (XII в.) – упоминается, в частности, о возможных тогда методах лечения ран. Так, в плаче Ярославны есть такие слова: «Полечу я чайкою по Дунаю, омочу рукав я белый во Каяле-реке, утру князю кровавые раны на могучем его теле»^[83]. Упоминаемое здесь и есть, в сущности, весьма рациональный и широко распространенный в то время прием лечения ран, заключавшийся в омовении водой.

О существовании хирургической помощи в Древнерусском государстве документально свидетельствует «Правда Русская» – свод законов, относящийся к XI в., ко времени Ярослава Владимировича: впрочем, как указывалось в ней, эта книга «не есть сочинение тогдашнего времени, но за несколько веков до Ярослава существовавшая, и токмо оным великим Князем в некоторых статьях исправленная»^[84].

Так вот, в § 8 «О мече» было сказано ясно и недвусмысленно: «Кто кого поранит мечом, но несмертельно, с такового взыскать в казну пени три гривны, а уязвленному, на излечение раны (выделено нами. – М.М.) – гривну»^[85]. Понятно, что «излечение раны» проводил профессионал, получавший за это определенный гонорар, вероятно, не менее гривны, что, по тем временам, составляло немалую сумму.

Вот как об этом же говорит так называемый Карамзинский список «Русской Правды»: «Аще оударить мечем, а не потнеть на смерть, то три гривны продажи, а самому гривна за раноу, оже лечебно есть»^[86]. А вот – то же самое, но по т. наз. «Списку Академическому»: «Оже ли себе не можеть мьстити, то взяти емоу за обиду 3 гривне, а летцю мъзда»^[87]. А вот как толкует это так называемый Троицкий Список: «Аже оударить мечем, а не оутнеть на смерть, то 3 гривны, а самому гривна, за рану же лечебное»^[88]. Наконец, в летописи, в «Уставе великого князя Ярослава Владимировича о судех. Правда Русьская» сказано так: «Оже ударить мечем, а не потнет на смерть, то 3 гривны продажи, а самому гривна за рану, оже лечебное»^[89].

Еще в одной старинной рукописи – «Изборнике Святослава» (XI в.) – указывается, что врач должен уметь оказывать хирургическую помощь – уметь разрезать кожу, ампутировать конечности (делать «орезание удное»), прижигать раны, бороться с нагноением.

Хирургическую операцию перенес, в частности, сам Святослав – у него была опухоль (по всей видимости, гранулема). Однако операция эта оказалась безуспешной, князь умер: как сказано в летописи, «преставися Святослав от резанья желве»^[90]. Это подтверждает и еще один источник. В Никоновской летописи сказано, что «в лето 6584 (т. е. в 1076 г. – М.М