Теперь ему предстояло решить проблему своего дальнейшего трудоустройства и представить это решение на суд миссис Галлахер. Департамент по делам религии выбрасывал всех без выходного пособия, чтобы остальные тысячу и один раз подумали, прежде чем ставить под вопрос официальный политический курс церкви. Майкл хотел остаться священником, но теперь это могло быть только чем-то из разряда опасных увлечений. Простой работы он не боялся, так что пора было собираться к школьному приятелю Лаину Дансмору. Перед выходом отставной священник посмотрел на себя в зеркало: вид был помятый, что вполне подходило для посещения портового района.

На лестнице он встретил миссис Абигейл – милую для друзей и беспощадную ко всякого рода отребью семидесятилетнюю старушку. Ее густая седая шевелюра, похожая на облачко, и розовая кофточка делали ее похожей на овечку – но это сходство было лишь внешним.

– Отец Майкл, – не замечая запаха вчерашнего падения, обратилась к нему миссис Абигейл. – Ваша воскресная проповедь подействовала на моего паршивого внука, будь он неладен. Теперь он пьет гораздо меньше.

Майкл учтиво поклонился своей сердобольной соседке, стараясь не дышать в ее сторону. Он прекрасно понимал, что сейчас на него хлынет поток слов с пересказом всех событий за прошедшие с воскресенья несколько дней. Безопаснее просто выслушать, периодически соглашаясь: «Да, мэм! Несомненно, мэм!». Такие разговоры разряжали неуемную энергию миссис Абигейл и позволяли ее домочадцам дожить до следующего похода в церковь без следов побоев от полированной годами палочки, с которой старушка ежедневно преодолевала космические расстояния, курсируя по району в поисках свежих новостей. На этот раз Майкл отделался двадцатиминутной экзекуцией, что было признаком необычайного везенья, которое он воспринял как знак удачи перед поисками новой работы, вроде случайно найденного четырехлистного клевера.

На улице светило солнце, уничтожая следы ночного дождя. Когда-то переезжающие сюда надеялись наслаждаться сухим ближневосточным климатом. Но, обманув всех, город быстро вырос до монструозных размеров, поглощая долину и расползаясь по берегу живописного залива. В результате он создал свой капризный микроклимат, который, как казалось Майклу, целиком и полностью зависел от настроения жителей города. Они даже обсуждали с Большим Бо, что в каждом районе города погода капризничает по-своему.

На улице его то и дело узнавали, желая хорошего дня и благодаря за какие-то немыслимые заслуги в решении житейских неурядиц. Майкл уже давно знал, что он не имеет к этому никакого отношения – он просто с любовью выслушивал приходящих к нему людей, и те в результате сами находили выход из ситуации, который до этого не замечали. Как же теперь им сказать, что он не сможет больше уделять им столько внимания, как раньше? Он еще не знал, какая работа ждет его, но что его рабочий день будет жестко регламентирован – это точно. От этого ему стало больно, как орлу, которому обрезали крылья. Но он не собирался сдаваться просто так. Система беспощадна, но она же и слепа, несмотря на новейшие технологии. Так что он найдет лазейку, чтобы следовать своему призванию. От этой мысли он зарядился и, запрыгнув в отходящий автобус, направился в порт.

В портовой промышленной зоне его уже ждал Лаин Дансмор, с которым он договорился о встрече. Развеселый кудрявый шатен среднего роста помахал своему школьному приятелю, приглашая его в рабочий сектор №14, где трудился мастером логистики четвертого разряда. Когда высокорослый Майкл подошел к приятелю, тот впервые за долгие годы не упустил возможности посмотреть на него сверху вниз, с чуть презрительной снисходительностью. Не то чтобы он плохо относился к Майклу – скорее, недолюбливал церковную систему как таковую. Детские воспоминания о духовном голодании во имя… во имя непонятно чего оставили неизгладимые впечатления. Да и неделя, проведенная в карцере в подростковом возрасте, когда он впервые оспорил такие подходы с родителями, не прибавила симпатий к системе, которая так и не смогла смягчить сердце матери, хотя кричала об этом на каждом шагу, заявляя: «Без нас люди не смогут научиться любить». «Идите в жопу!» – думал тогда юный Лаин, но знакомство с Майклом не дало ему окончательно разочароваться в Боге.

– Как Лиззи? – с ходу спросил он.

Он никогда не отличался знанием церковного этикета и позволял себе вольности по отношению к жене священника, особенно когда заглядывался на Элизабет, невольно задумываясь, зачем священнику такая красотка. Пялил бы по западной традиции юнцов и был бы доволен.

– Отлично, повела Ричи в парк, – ответил Майкл и похлопал приятеля по плечу.

– Ну, как настроение? Не жалеешь, что батрачил на этих упырей столько лет? – ехидно спросил Дансмор.

– Ты же знаешь, что я служил не им, а… – начал было Майкл.

– Да–да, нахрен эти твои духовные разговорчики. Сейчас ты с нами в одной лодке, – они пошли вдоль пирса. – Здесь, в порту, мест нет. Сам знаешь, самые жирные места разбирают очень быстро. К тому же у тебя нет стажа. Но на фабрике, что на пересечении восьмой и двенадцатой линий, есть места в цехе сортировки текстиля. Они тоже заканчиваются быстро, так что думать долго не советую. Берись, за что дают, и не забывай про благодарность.

Лаин закурил и тут же бросил сигарету в воду.

– Дрянь какая! А уверял же меня, что фирменные! – раздраженно воскликнул Дансмор. – Куда катится мир?!

– К своему неминуемому концу! – задорно ответил Майкл, но семинарскую шутку его приятель не оценил. – Возьми пару моих сигар.

– Ты же знаешь, что я смешно смотрюсь с ними в рту, а в курении, мать его, важна… ну как ее… твою же мать… – Лаин старался сдерживаться, пока вспоминал умное слово, которым хотел удивить девушек из местного борделя.

– Репрезентация? – предположил Майкл.

– Да, долбаная репрезентация! – согласился Лаин, но сигары все же взял.

После того, как он объяснил, к кому нужно обратиться на фабрике, они еще немного чисто по-мужски посплетничали.

– Держись, святой отец, – произнес Лаин на прощанье. – Помни, что мы своих не бросаем.

Майкл кивнул и, засунув в карман плаща мятый листок с рекомендацией, отправился на фабрику, где должен был начаться новый этап его жизни.

***

Майкл вытирал руки, с трудом отмытые после работы. Его сразу зарядили на смену, чтобы по традиции «поставить печать на документ о трудоустройстве». Было уже поздно. Элизабет вошла на кухню, уложив сына спать. Теперь у них было время спокойно поговорить. Она смотрела на мужа и ждала, пока он решится сообщить ей то, что она и так уже прекрасно знала. Майкл подошел к жене и взял ее за руки.

– Они лишили меня сана, – горько произнес он.

– Я знаю.

– Теперь я буду работать на заводе.

– А прихожане? Многие из них не смогут без тебя, – Элизабет прищурилась.

– Буду после смены заходить ко «Всем Святым», – ответил Майкл, с теплотой назвав церковь, в которой ему больше не удастся служить.

– Ты с ума сошел? У тебя не хватит сил! – завелась она. – Надо подать апелляцию в комитет по защите прав!

– Гинсбург сказал, что это бесполезно, – отклонил идею Майкл. –Ты хочешь, чтобы меня посадили или еще чего похуже? У нас такого не прощают.

– Ты что, собираешься сдаться? – сжав губы, произнесла Элизабет. –Это убьет тебя, когда ты поймешь, что тут невозможно совмещать! Служение людям – единственный смысл твоей жизни. Это сделало тебя тем, кого я люблю.

– Ты просто скажи, что будешь рядом, и тогда я все смогу! – вскинув руки, произнес бывший священник и уселся на стул.

– Ты еще и сомневаешься в том, что я поддержу тебя в любых твоих решениях?!

Тут он понял, что совершил ошибку. Температура на кухне стала повышаться быстрее, чем в атомном реакторе с отказавшей системой охлаждения. И Майкл мог бы уже копать себе могилу, если бы его не спас его ангел-хранитель.

– Так, стоп! – подняла руку Элизабет.

Майкл сразу замолчал. Благодаря непревзойденному чутью хранительницы домашнего очага Ричи никогда не видел родителей, выясняющих отношения. Семилетний мальчик зашел на кухню с типичным ночным заявлением ребенка, не желающего ложиться спать: «Пить хочется!»

– Конечно, мой маленький железный рыцарь! – Элизабет быстро налила ему теплой воды, а затем проводила сына обратно в кровать, спев ему очередную колыбельную, которые у нее получались лучше всех на этой улице.

– Никогда бы не подумала, что забота о семье может сделать мужчину настолько слабым, – произнесла Элизабет, вернувшись.

– Огонек, они выбили у меня почву из-под ног, сломали мне хребет, – у Майкла уже даже не было сил встать со стула.

– Но они же много раз поступали так! – напомнила она.

– Да, но с другими. Когда это касается тебя, все совершенно по-другому, – тяжело вздохнул он. – Я надеялся, что смогу их переубедить.

– Наивный болван, – ласково ответила Элизабет и обняла мужа.

Он уткнулся лицом ей в живот. Так они стояли несколько минут, а она гладила пальцами его волосы и ждала, пока он соберется с силами.

– Теперь только ты – мой стержень!

– Конечно, – ответила она, сдержав тяжелый вздох

После таких слов у нее нет ни малейшего права оказаться слабой или сломаться. Но она – Галлахер, а потому пройдет этот путь со своим мужем, чего бы ей это ни стоило.