Глава 5: Мамины секреты

После шторма и неожиданного откровения в старой часовне Лея чувствовала себя странно – опустошенной, но в то же время обновленной, словно гроза смыла с нее часть накопившейся пыли. Слова Артема о хрупкости и исцелении глубоко запали в ее душу. Весь следующий день она провела в работе, но теперь ее движения были не такими механическими, как прежде. В каждом прикосновении к стеклу, в каждом мазке карандаша на эскизах чувствовалась новая, едва уловимая энергия.

Вечером, после того как галерея была закрыта, а Артем уехал, чтобы обработать собранные данные, Лея решила навестить свою мать, Елену. Это был их еженедельный ритуал – воскресный ужин, но сегодня вторник, и Лея почувствовала острую необходимость поговорить с кем-то, кто знал ее дольше, чем она сама себя помнила. С кем-то, кто мог бы почувствовать ее перемены, даже если она сама еще не до конца их осознавала.

Квартира Мамы всегда была оплотом порядка и спокойствия. Изысканная, наполненная ароматами старых книг, лаванды и свежеиспеченных пирогов, она была отражением самой Елены – элегантной, строгой пианистки, чьи пальцы могли извлекать из клавиш как нежнейшие мелодии, так и мощные, пронзительные аккорды. Мама была воплощением силы и стойкости, никогда не жаловалась, никогда не проявляла слабости, даже когда жизнь наносила ей удары. Именно от нее Лея унаследовала свою сдержанность и привычку держать эмоции под контролем.

Лея нажала на звонок. Дверь почти сразу открылась, и на пороге появилась Мама. Ей было за пятьдесят, но возраст, казалось, лишь придал ее облику благородства. Седые пряди в ее темных волосах лишь подчеркивали глубину ее глаз. Она была одета в строгое домашнее платье, ее волосы были аккуратно убраны. Единственное, что слегка отличалось от обычного – Лея заметила, что Мама выглядит чуть более бледной, чем обычно, и под глазами легли еле заметные тени. Но Лея списала это на обычную усталость. Мама всегда много работала.

"Лея! Какая неожиданность," – голос Мамы был теплым, но в нем проскользнула легкая нотка удивления. – "Что-то случилось?"

"Нет, мама, ничего особенного. Просто захотелось тебя навестить. Есть немного времени," – Лея обняла Маму, почувствовав легкую хрупкость ее плеч. – "Как ты себя чувствуешь?"

"Прекрасно, моя хорошая. Просто немного устала после репетиции," – Мама слегка отстранилась. – "Проходи. Я только что поставила чайник. И у меня есть твой любимый яблочный пирог".

Они прошли на кухню. На столе уже стояли две чашки с утонченным цветочным рисунком и тарелка с румяным, ароматным пирогом. Все было, как всегда, идеально. Лея села за стол, наблюдая, как Мама наливает чай. Ее движения были привычными, но Лея заметила, что левая рука Мамы чуть-чуть дрожит, когда она держит чайник. Это было почти незаметно, но Лея, привыкшая к абсолютной точности материнских движений, отметила это про себя.

"Как твоя выставка, Лея? Все идет по плану?" – спросила Мама, садясь напротив дочери. – "Я так горжусь тобой, моя дорогая. Твои работы… они всегда заставляют меня задуматься. Ты вкладываешь в них свою душу".

"Все хорошо, мам. Последние штрихи. Завтра приедут курьеры с последними экспонатами," – Лея сделала глоток чая. – "Насчет галереи… там предстоит серьезная реставрация. Здание старое, и есть некоторые проблемы с фундаментом. Город выделяет средства, и прислал… специалиста. Артема Стрельцова".

Елена поставила чашку на блюдце. "Артем Стрельцов?" – в ее голосе прозвучало удивление, смешанное с чем-то еще. С какой-то едва уловимой тревогой. Ее глаза, глубокие и умные, внимательно посмотрели на Лею, словно пытаясь прочитать что-то, чего Лея не произнесла вслух.

Лея почувствовала, как румянец выступил на ее щеках. Она не ожидала такой реакции от матери. Елена редко проявляла эмоции, особенно такие явные. "Да, мам. Артем Стрельцов. Он… очень хороший специалист по реставрации. Мы сегодня с ним спускались в подвалы, обследовали фундамент. Кажется, там серьезнее, чем мы думали". Лея старалась говорить максимально нейтрально, но ее голос все равно выдавал ее волнение.

Елена молчала, ее взгляд был прикован к Лее. "Артем Стрельцов," – повторила она, словно пробуя имя на вкус. – "Я его помню. Он был… другом твоего отца. Они вместе работали над каким-то проектом, очень давно. Он был талантливым молодым человеком. А потом… потом он исчез. Никто не знал, куда он делся".

Лея была поражена. Она понятия не имела, что Артем знал ее отца. Ее отец умер, когда Лея была совсем маленькой, и она почти ничего не помнила о нем. Елена редко говорила о нем, предпочитая хранить свои воспоминания в тайне. Эта новость была совершенно неожиданной. "Он… знал папу?" – голос Леи был полон изумления.

"Да. Они вместе работали над чертежами одной усадьбы за городом. Отец очень ценил его идеи. Он говорил, что Артем видит мир… глубже. Не просто формы, а их суть. А потом Артем пропал. И больше не появлялся," – Елена отвернулась, ее взгляд стал отстраненным, словно она погрузилась в воспоминания о прошлом. – "Но это было давно. Ты тогда была еще совсем ребенком. Наверное, ты его и не помнишь".

Лея опустила взгляд. Конечно, она помнила Артема. Но не как друга отца. Она помнила его как свою первую и единственную настоящую любовь, как человека, который ушел без объяснений, оставив после себя лишь осколки ее юношеских надежд. Ирония судьбы была жестока: он знал ее отца, а она об этом даже не догадывалась. И Артем, кажется, тоже не упомянул об этом. Почему?

"Он… сказал, что его отец был архитектором, который тоже ценил старые здания," – осторожно начала Лея. – "И что его отец умер рано. И что он пытался… помочь с каким-то проектом, но не успел".

Елена медленно кивнула. "Это так. Отец Артема был блестящим архитектором. А твой отец… он был его учеником, если можно так сказать. Они очень уважали друг друга". На лице Елены появилось выражение глубокой печали. "Жизнь порой очень жестока, Лея. Забирает самых лучших слишком рано". Ее рука снова едва заметно дрогнула, когда она подняла чашку. Лея заметила это. Но опять списала на усталость или эмоции.

"Мам, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?" – Лея внимательно посмотрела на мать. – "Ты выглядишь немного бледной. И рука… ты ее уронила только что".

Елена отмахнулась, пытаясь изобразить беззаботную улыбку. "Ох, это просто возраст, дорогая. Руки уже не те. И бессонница, наверное. Не обращай внимания. Лучше расскажи мне, что это за проект, над которым ты работаешь? Твои "Осколки Времени" – это ведь не просто так?" Елена интуитивно, как всегда, чувствовала скрытые смыслы. Она знала свою дочь, как никто другой, даже если Лея старалась держать свои чувства под замком.

Лея замялась. Рассказывать матери об Артеме, о ее невысказанной боли, о том, как одна лишь встреча с ним ворохнула все старые раны, было слишком сложно. Мама всегда была для нее эталоном силы и нерушимости. Признаться ей в своей слабости, в том, что она до сих пор не пережила прошлое, казалось невозможным. Она решила сосредоточиться на выставке.

"Ну, "Осколки Времени"… это, конечно, личное," – начала Лея, тщательно подбирая слова. – "Это о том, как прошлое влияет на настоящее. Как воспоминания, хорошие или плохие, остаются с нами. И как важно… найти способ жить с ними. Не прятать их, а интегрировать в свою жизнь. Как осколки стекла, которые могут быть острыми, но, если их правильно собрать, они могут стать чем-то прекрасным". Она посмотрела на мать, пытаясь понять, насколько глубоко та проникает в ее слова.

Елена кивнула, ее глаза были прикованы к лицу дочери. "Ты всегда была очень глубокой, Лея. В отличие от других, кто предпочитает скользить по поверхности жизни. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что ты чувствуешь мир. Плохо, потому что это делает тебя уязвимой". Елена сделала паузу, ее взгляд стал еще более пристальным. "Твой отец… он тоже был таким. Он чувствовал мир очень остро. И это иногда причиняло ему боль".

Лея почувствовала, как внутри что-то сжалось. Мать редко говорила об отце, особенно в таком ключе. Это было для Леи частью ее собственного "закрытого" прошлого. "А ты, мама? Ты когда-нибудь чувствовала себя уязвимой?" – спросила Лея, понимая, что это слишком личный вопрос, но не могла сдержаться.

Елена улыбнулась, но в ее улыбке не было ни радости, ни тепла. Скорее, легкая, всепоглощающая грусть. "Когда ты пианист, ты учишься контролировать свои эмоции, Лея. Каждая нота должна быть совершенной. Каждое движение выверено. Если ты позволишь эмоциям захватить себя, музыка рассыплется. Станет хаосом. Жизнь – это как музыка. Нужно держать ритм. Нужно следовать партитуре. Даже если сердце рвется на части". Она сделала паузу, ее взгляд был устремлен куда-то в небытие. "Твой отец… он был моей партитурой. А когда он ушел… я думала, что музыка закончилась. Но я не могла позволить ей закончиться. У меня была ты".

Эти слова Елены были самым большим откровением, которое Лея когда-либо слышала от своей матери. Она никогда не думала о матери в таком ключе, не представляла, что та могла переживать такую глубокую боль. Для Леи Мама всегда была непоколебимой скалой.

Внезапно Елена побледнела. Ее рука потянулась к виску, и она слегка поморщилась. "Кажется, у меня снова мигрень," – пробормотала она, пытаясь скрыть свою слабость. – "Наверное, нужно выпить таблетку".

"Мам, ты уверена, что это просто мигрень?" – Лея встала и подошла к ней, на ее лице появилось беспокойство. – "Ты выглядишь… не очень хорошо. Может, тебе стоит обратиться к врачу? Провериться?"

"Не нужно паники, Лея. Я же говорю, просто усталость и погода," – Елена попыталась улыбнуться, но ее губы дрогнули. – "Я выпью чай с травами и полежу. Не переживай". Она встала, ее движения были чуть замедленными, чем обычно, и Лея заметила, что мать слегка пошатывается.

Лея настаивала, но Елена была непреклонна. "Правда, Лея. Все в порядке. Просто голова немного кружится. Это пройдет. Иди домой, дорогая. У тебя завтра важный день, выставка. Тебе нужно отдохнуть". Лея видела, как мать старается быть сильной, как она пытается скрыть свою слабость. Это было так похоже на нее. И так похоже на саму Лею.

Она обняла мать крепче обычного, чувствуя ее хрупкость. "Хорошо, мам. Но если что-то… сразу позвони мне, пожалуйста".

"Обязательно," – Мама улыбнулась, и на этот раз в ее улыбке было больше тепла. – "Я люблю тебя, моя хорошая. И очень горжусь тобой. Все будет хорошо".

Лея вышла из квартиры матери с тяжелым сердцем. С одной стороны, она была тронута откровениями Мамы об отце и ее собственной боли. Это сделало мать более человечной, более близкой. Но, с другой стороны, ее беспокойство за здоровье Мамы нарастало. Мать никогда не жаловалась, и ее попытки скрыть недомогание были особенно тревожными. Лея подумала о бледности, о дрожи в руке, о мигрени, которая казалась слишком сильной. Она убеждала себя, что это просто усталость, но где-то глубоко внутри поселилась маленькая, но настойчивая тревога.

Возвращаясь домой, Лея шла по залитым вечерним светом улицам. Город выглядел умиротворенным. Но внутри нее бушевал свой собственный, тихий шторм. Разговор с матерью, слова Артема о хрупкости, о необходимости быть настоящим, даже если это причиняет боль, – все это переплеталось в ее сознании.

Она подумала о "маминых секретах" – о той невысказанной боли, которую Мама так долго несла в себе, пытаясь быть сильной ради дочери. И Лея вдруг осознала, что и ее собственная жизнь полна таких "секретов" – невысказанных слов, непрожитых эмоций, глубоко спрятанных страхов.

Приближаясь к галерее, Лея подняла голову. В окнах ее студии горел свет. Артем. Он, вероятно, все еще работал над планами реставрации, погруженный в свои чертежи, в свои мысли. Лея вспомнила его слова о "трещинах в фасаде" и о том, что "самая большая сила – в том, чтобы позволить себе быть слабым".

Сегодняшний день принес ей не только новые знания о здании галереи, но и глубокие, болезненные откровения о себе и о своих близких. Она видела хрупкость матери, но не до конца осознавала ее масштаб. И она чувствовала свою собственную хрупкость, обнаженную словами Артема. Это было начало ее собственного процесса "реставрации", где старые секреты и невысказанные боли должны были быть наконец-то вскрыты и исцелены.

Лея поднялась по ступенькам к галерее, ее сердце билось сильнее, чем обычно. "Мамины секреты" – это только начало. Впереди ее ждало еще много нераскрытых тайн, и не только в стенах старого здания, но и в глубинах ее собственной души. И она чувствовала, что Артем, "архитектор времени", будет играть в этом процессе ключевую роль.