Глава 3

– Ну и где он лазит? – Вера нетерпеливо осматривает встречающих, скользя взглядом поверх голов прибывших вместе с нами из Анталии пассажиров, вертя головой, словно башенный кран.

Она и внешне слегка похожа на него, если честно.

Монументально возвышается над всеми, притягивает взоры. Я рядом с ней смотрюсь… Да никак я не смотрюсь.

Меня не видно рядом с Верой. Мои сто шестьдесят и жесткая нелюбовь к каблукам делают свое позорное дело.

А Вера, наоборот, обожает шпильку, и даже кроссовки на танкетке таскает. Сейчас к ее ста восьмидесяти добавляется еще двенадцать, плюс высокий пучок, в который она закрутила шикарную копну темных волос, плюс красивый турецкий загар, кроп-топ, обтягивающий офигенную четверочку… Тут не только у меня никаких шансов остаться замеченной, тут вообще ни у кого никаких шансов…

– Вэрочка, давайте я вас довэзу, – Гарик, наш сосед по ряду, невысокий, кругленький армянин, крутится неподалеку, не сводя масляных темных глаз с Вериного внушительного бюста, – у мэня мерседес! На стоянкэ! Домчим с вэтерком!

– Нет, спасибо, – отвечает чуть рассеянно Вера, продолжая рассматривать толпу встречающих, – нас встречают…

– Кто? Жэних? – огорчается Гарик, – Вэрочка… Можно тэбя на два слова?

Он приподнимается на цыпочки, прихватывает подругу за локоть и принимается что-то возбужденно и жарко шептать ей в ухо.

Я лишь вздыхаю, испытывая огромное искушение закатить глаза.

Вера умеет сокрушать с первого взгляда.

Мы не в первый раз с ней летаем вдвоем на отдых, и постоянно отбиваемся от ухажоров всех мастей и возрастов. Особенно перед Верой млеют южные мужчины. Клянусь, у них слюноотделение начинается мгновенно!

И нет, мне не завидно, просто… Ну сколько можно?

Хотя, за Веру беспокоиться не стоит, она умеет качественно отшивать всех, кто ей не нужен и не интересен. И ловко манипулировать теми, в ком пока что видит пользу. Меркантильная моя зараза.

Однако, где де Димасик?

Обещал встретить и пропал…

Поглядываю на часы и начинаю волноваться. Вдруг, что-то произошло? Он водит, как безумный же…

Это понятно, как еще выделываться мальчишке в двадцать лет, как не на машине, которую сам купил, сам на нее заработал?

Да и, несмотря на агрессивный стиль, Дима умеет не перебарщивать, чувствует момент… На курсах экстремального вождения был одним из лучших. И все же, все же…

У меня, как, наверно, у любой мамы в таких ситуациях, когда непонятно, где лазит твое чадо, начинается бурое развитие фантазии. И все в негативном плане.

Нервно притоптываю ногой, посматриваю на экран телефона. Я позвонила сыну сразу, как мы приземлились, он ответил, что уже в дороге… И вот что случилось? Давно должен быть здесь… А если…

Черт!

– Ну что, не видно крестничка? – Вера, так и не сумев отделаться от настойчивого ухажера, поворачивается ко мне, хмурится, – набери ему. Скажи, мама Вера по жопе даст, как приедет.

Гарик внимательно слушает нас, затем удивленно поднимает густые брови, сросшиеся на переносице и открывает рот, явно желая задать вопрос.

И в этот момент Вера радостно кричит:

– А вот он, засранец! – и тут же тянет с досадой, – вот че-е-ерт… Мира, ты только спокойней, поняла?

Но ее предупреждение запаздывает, потому что я смотрю в ту же сторону, что и она… И ощущаю, как сердце к горлу подлетает.

И, конечно, я рада, что с моим Димкой все в порядке, вон, прорезает толпу, словно ледокол, прорубающий путь для более серьезного корабля, улыбается, довольный мой мальчик, красивый такой.

А вот корабль, который следует за ним, не улыбается. Топает, возвышаясь на полголовы над Димкой, и взгляд тяжелый-тяжелый. И злой.

– Вот ведь… – шипит Вера, не обращая никакого внимания на удивленные вопросы все-таки вернувшего челюсть на место Гарика, – крестничек… Ох, и получит по жопе… Ремнем…

– Замолчи, а? – сквозь зубы цежу я, – только попробуй ляпнуть.

– Да вся терапия насмарку же! – горестно взревывает Вера.

– Вэрочка… – не вовремя вмешивается Гарик, и подруга поворачивается к нему, чтоб окончательно скинуть уже этот балласт, но не успевает.

Димка подходит к нам, улыбается, обнимает меня.

– Мамкин! – я с облегчением и радостью утопаю в его объятиях, вдыхаю родной аромат, все грани, все изменения которого я помню, кажется, до самого последнего оттенка. От сладко пахнущей молоком младенческой макушки до смеси запахов чистой кожи, свежего парфюма, чуть-чуть табака… Опять курил, засранец такой!

На глаза слезы наворачиваются. – Ну, мамкин… – растерянно басит Димка, слыша мои всхлипы, – ты чего? Три дня не виделись же… Мам Вер, привет! А это кто еще?

Он смотрит на замершего с растерянной улыбкой Гарика, сурово хмурится. Ревность, как она есть. Димасик не только меня ко всем ревнует, но и на ухажеров своей крестной смотрит крайне неодобрительно, постоянно проверяет их на прочность, показывает, что нашей с Верой жизни может быть только один мужчина – он. Обычно это умиляет. Иногда бесит.

Сейчас Вера лишь поднимает бровь, давая понять Димке, что тут кое-кто зарвался и сейчас схлопочет.

– Привет, крестничек, – скалится Вера, – а чего задержался? Или без посторонней помощи теперь маму с крестной не встретить? Силенок маловато?

Она выразительно переводит взгляд на стоящего чуть позади Матвея. Я тоже смотрю на него и тут же гневно сжимаю губы, торопливо отворачиваясь. Гад какой, так пялится на меня, вообще же не скрываясь! Палит перед Димкой! Скотина!

– Да ты че, мам Вер, – возмущенно отвечает Димка, – просто так получилось… Это Матвей, ты помнишь его? Мамкин, помнишь?

– Помню, – скрипит Вера, испепеляя Матвея взглядом.

Правда, тот в пепел превращаться не спешит, усмехается нахально, и эта ленивая наглая усмешка одновременно заводит и бесит.

Он вообще такой…

Заводит и бесит.

Как таким можно быть?

Разве это правильная реакция на друга сына?

Раньше бы об этом подумать, Мира… До того, как другие реакции проявились на этого гада. И все сплошь неправильные.

Глава 4

– Мамкин, как отдохнули-то? – Димасик заводит машину, выруливает со стоянки аэропорта, – не особо загорели…

Я не отвечаю, смотрю строго в окно, только в окно, игнорируя не столько вопрос сына, сколько пассажира с переднего сиденья.

Пассажир этот, спокойно и до бешенства невозмутимо глядящий перед собой, даже не пытается повернуться и вообще ведет себя так, словно ему наплевать на меня!

И на то, что я тут от злости едва не лопаюсь!

Невозможно! Он просто невозможен! Мало того, что приперся сюда, упал Димасику на хвост, так еще и ведет себя, как будто не происходит ничего особенного!

Как будто не происходило этого ничего особенного буквально четыре дня назад!

Хотя, для него, возможно, и в самом деле ничего особенного и не происходит… И не произошло. Это меня колбасит до такой степени, что дышать больно, а ему по барабану!

Между тем, Димасик, так и не сумев до меня достучаться, принимается терроризировать более слабое звено.

– Мам Вер, как там турки? Заценили тебя?

– Вот мало тебя пороли в детстве, засранец, – смеется Верка, – таткие вопросы взрослым тетям задавать… – Тут она косится на меня и неожиданно добавляет, – но, отвечая на твой вопрос… Кавалеров хватило. Твоя мама осталась довольна.

Я давлюсь воздухом от неожиданности, злобно кошусь на Верку, внезапно сделавшуюся слишком разговорчивой, и буквально физически ощущаю, как напрягаются и каменеют широкие плечи Матвея.

Он не поворачивается и вообще никак не показывает, что слова Димасика его заинтересовали, но ощущение тягостного, жесткого давления… ошеломляет.

Причем, замечаю это, кажется, только я, и, возможно, Верка – провокаторша бессовестная. Потому что Димасик смеется и подначивает:

– Ого! Мам Вер, шутишь? – и, так как и Верка, и я молчим, серьезнеет и добавляет после паузы, неожиданно жестко, – или нет?

Ловлю в зеркале заднего вида на себе пристальный изучающий взгляд сына:

– Мам?

Черт… Вот тут как раз молчать нельзя. Димасик, как и многие мужики, способен мгновенно настроить такие конструкции в башке, что потом замучаешься их разрушать.

– Да слушай ее больше, – пытаюсь успокоить я своего карманного мавра, – она болтает…

– Без повода? – продолжает допрос сын, и пальцы на руле, длинные, крепкие такие, со сбитыми костяшками (опять дрался, засранец!), каменеют еще больше, сжимаются, – или с поводом?

Я молчу, просто не сориентировавшись, что именно отвечать, и Димасик шипит раздраженно:

– Так я и знал! Нефиг по всяким курортам…

– Ты, по-моему, границы сейчас теряешь, – вспоминаю я, наконец, о том, кто у нас тут мама, а кто слишком разговорчивый и нахальный деть.

– Ничего не теряю! – рявкает Димасик, не впечатлившись моим раздраженным тоном, – больше одна никуда не поедешь!

– Так я и не одна… – пытаюсь вразумить я ребенка, но он никак не желает вразумляться:

– И не с мамой Верой! – перебивает меня, – на ее титьки вы в два раза больше всяких мудаков и наловите!

– Вот всю жизнь от тебя, засранца, комплимента ждала, – смеется Вера, нисколько, судя по ехидному взгляду, не впечатлившаяся экспрессией крестника, – и дождалась…Знала бы, когда жопу тебе, мелкому шкоднику, подтирала, что ты таким тоном со мной разговаривать будешь, бросила бы и памперс не меняла! Спал бы в какашках!

Димасик, как всегда при упоминании памперсов и какашек, буровеет щеками, шеей и ушами и принимается злиться уже на полную катушку. Не хочется ему, здоровенному двухметровому лбу, даже думать о том, что когда-то был мелким и беспомощным.

И всецело зависел не только от меня, своей мамы, что вполне естественно, но и от мамы Веры. А, учитывая, что я-то не особо всякие пикантные подробности из его детства вспоминать люблю на публике, в отличие от Веры, так и вовсе удар по самолюбию серьезный.

Правда, Димасик удары держать умеет очень даже неплохо, потому что не позволяет Вере съехать с темы на благодатную почву какашек, а снова смотрит на меня в зеркало, и взгляд его серых, так похожих на отцовские, глаз, суров и холоден.

– Мам? Приставали?

– Да кому я нужна, Димась… – вздыхаю я, – прекрати. Вера стебется и все…

– Ага, ага, – тут же податливо кивает Верка, но я не успеваю порадоваться ее внезапно нашедшемуся разуму и инстинкту самосохраниения, потому что она продолжает, как ни в чем не бывало, – ее там розами обсыпали, кофе поили, на кофейной гуще гадали, за руку держали…

В этот момент раздает хруст, Димасик отвлекается от расчленения своей распутной мамаши взглядом и обращает внимание на приятеля:

– Ты чего это? Телефон сломал, что ли?

– Ага, – хрипло и безжизненно как-то отвечает Матвей, и у меня от его тона мурашки по коже бегут, – хрупкий оказался… Бракованный, наверно.

Я пользуюсь моментом, чтоб сделать затейнице Верке страшные глаза и злобно пихнуть ее в живот кулаком.

Она фыркает насмешливо, давая понять, что ни взгляд мой, ни тем более тычок никакого эффекта не возымели, снова открывает рот, я начинаю покрываться холодным потом, предчувствуя грядущую задницу…

И в этот момент нас тормозит гаишник!

Ох, я впервые настолько сильно радуюсь их вездесущей активности!

Сына просят выйти из машины, следом выпрыгивает с переднего сиденья Матвей, хлопая дверью с такой силой, что все трясется.

Я смотрю, как он отходит в сторону, прикуривая, и поворачиваюсь к Верке, уже состроившей невиннейшую физиономию.

– Заткнись, слышишь! Ты чего устроила тут?

– Ой, а чего такого? – ненатурально удивляется Верка, но я прерываю ее плохую игру.

– Рот закрой… А то сдам Димасику, кто его любимые кроссы лаком для ногтей облил…

– Вот ты стерва… – с восхищением качает головой Верка, – он же меня четвертует… Он до сих по ним плачет!

– Вот именно, – угрожаю я, – закопает. А я буду помогать. Лопату подам.

Верка вздыхает, мается, закатывает глаза… и кивает коротко, давая понять, что больше она так подло шутить не будет.

Димасик, которому потрепали нервы в машине гаи, идет обратно, синхронно с ним выбрасывает сигарету на обочину и движется в нашу сторону Матвей.

Я с тоской смотрю в его холодное лицо и вздыхаю:

– Ну вот нафига, Вер?

– А чтоб расшевелить вас немного, – выдает неожиданно она, и добавляет, когда я поворачиваюсь к ней с немым изумлением во взгляде, – вам надо уже на новый уровень выходить, Мир, понимаешь?

– Нет! – рявкаю я, – не понимаю!

– Ну вот и поймешь…

Я очень хочу спросить у Верки, что именно она имеет в виду, но не успеваю: в машину одновременно садятся Димасик и Матвей.

Сын взбудоражен разговором с представителем дорожной власти, зол, и оставшееся время высказывается исключительно на эту тему, слава всем богам, забыв обо мне и моих мифических курортных приключениях.

Матвей односложно поддерживает его монолог согласным угуканьем, мнет в кулаке пачку сигарет.

Верка, явно довольная собой, охотно поддакивает крестнику.

Я молчу, предчувствуя самое неправильное развитие событий.

И это развитие не медлит.