МЕРТВЕЦЫ

Все трое выглядели довольно по-дурацки. Словно затянувшаяся мизансцена полная нелепости, фантасмагории и черного юмора. Марта с отъехавшей челюстью, Эрик, выкативший глаза, и бледная, как призрак, Джулиана с пистолетом в ослабевших руках и дырой в черепе.

– Тебе срочно надо в больницу. – сдавленно сказала Марта, наконец выходя из кататонического ступора.

– Я не хочу. – блекло ответила та.

Одна только мысль о больнице приводила ее в ужас. Учинят допрос, залезут в душу и в итоге поставят на учет. Хотя, какой там учет!? Упекут в психушку, и дело с концом.

– Но Джоанна, ты… ранена.

– Джулиана! – резко поправила та.

– Ладно-ладно, прости! – поспешил вмешаться Эрик, но его даже не удостоили взглядом.

– А вот пистолет лучше убрать… – осторожно намекнула Марта.

Плохо соображающая сейчас Джулс озадаченно перевела взгляд на зажатое в руках оружие, словно видела его впервые. В этот момент, когда она наклонила голову вниз, из отверстия во лбу вылилась добрая порция густой темной крови. Марта охнула и закрыла рот рукой, а Эрик отшатнулся.

– Я… – начала, было, Джулиана, ошалело уставившись на руки, испачканные кровью.

Она попыталась затолкать ее обратно, чем привела Марту с Эриком в полный ужас. Как будто всё в порядке, всё под контролем, но сделала только хуже. Теперь кровь стекала по ее лбу и щекам прямиком на черную бесформенную футболку с красной надписью Нью-Йорк Ред Буллз.

– Тебе надо в больницу! – взмолилась Марта.

– Но я… не понимаю. – безумно таращась, сообщила Джулс.

– Господи! Да посмотри же на себя!

Марта вышла из оцепенения и, схватив девушку за локоть, вломилась в квартиру и потащила ту к зеркалу. Она испытывала чувство брезгливости ко всей этой крови, но и странный подъем на подсознательном уровне. Мол, приключение только началось, не упусти его.

Однокомнатная квартира Джулианы была практически без мебели, темная, пустая и угрюмая. Только кровать спартанского вида, пустой шкаф и письменный стол со странного вида черным цветком похожим на медузу. Вот и всё. Так и не распакованная сумка с вещами одиноко стояла у кровати. Ни о каких зеркалах и речи не шло. Может быть в ванной? – подумала Марта и оказалась права.

Маленькое замызганное квадратное зеркало находилось над треснувшей раковиной, на которой валялись обмылок, съеденный наполовину Колгейт и щетка печального образа. На дверной ручке висело махровое полотенце синего цвета, такое же красное было перекинуто через стенку душевой кабины. Над пожелтевшим от старости шкафчиком тоскливо стоял унитаз с лопнувшим мягким сиденьем.

Эрик осуждающе огляделся и покачал головой, и Марта увидевшая это в отражении, была всецело на его стороне.

– О Боже… – прошептала Джулиана, в ужасе таращась на себя в зеркало. Она оказалась на грани истерики. Зрелище выдалось кошмарное.

Входное отверстие над правой бровью было правильной круглой формы, как и выходное на затылке…. И если внимательно присмотреться, то можно увидеть внутри этой раны нечто отвратительно белесое. А лицо…. Вся его правая сторона была залита кровью, навевая ассоциации с графиней Батери.

– Пусть она перестанет! – истерично воскликнула Джулс и захлопнула отверстие ладонью.

– Так, во-первых, отдай мне это. – опасливо попросила Марта и вытащила пистолет из ослабевшей руки девушки, словно нож из подтаявшего масла. – Во-вторых, мы сейчас поедем в больницу.

– А что я скажу??? – срывающимся голосом крикнула та, и слезы немощи наполнили глаза.

– Скажешь, что чистила пистолет или перекладывала на другое место – так все говорят. Ты даже не поняла, как это случилось. Он просто выстрелил, вот и всё. Может, сама нажала по неосторожности, может, нет. Всякое бывает. – убедительно сочиняла Марта.

– Ладно-ладно! – сбивчиво заголосила Джулиана. – Но как я такая покажусь на улице?! Помоги мне! Я никуда не пойду в таком виде!

Марта с шумом выдохнула и отчаянно глянула на Эрика в отражение, тот обдумывал что-то напряженно.

– Бинт? – предположил он, пожав плечами.

– Бинт есть? – спросила Марта.

Вместо ответа Джулиана открыла дверцу шкафчика, где, видимо, хранилось всё, что у нее было. Жидкий пластырь с антисептиком, пачка анальгетика, упаковка прокладок, ватные диски и аж три баночки доксепина. Марта даже на секунду позабыла о том, что ищет. Болезненные воспоминания тут же всплыли перед глазами. Она и сама принимала доксепин из-за Эрика, когда тот угодил в больницу. Много же она скушала его тогда…. Тяжеленькое, надо сказать средство с кучей побочных эффектов, включая даже галлюцинации.

– Бинта нет. – сообщила Марта, глядя на Эрика через зеркало.

– Значит, надо найти ему замену. – ответил тот, прислонившись головой об косяк.

– Может, лента для волос сойдет? – спросила Джулс.

– Что за лента?

– Красная эластичная. В столе на нижней полке.

– Сейчас. – бросила Марта и выскочила из ванной, утащив за собой Эрика.

Оставшись одна, Джулиана включила воду и принялась осторожно умывать лицо трясущимися руками. Она просто не могла смотреть на себя такую.

– У нее в шкафчике три банки доксепина! – прошипела Марта в ухо Эрику, зависнув над стойкой.

– Что?! – прошептал тот изумленно. – Это же антидепрессант, который ты пила.

– Непросто антидепрессант, а сильнейшее психотропное! – округлила глаза Марта.

Она обожала акценты, когда дело касалось того, в чем она разбиралась.

– Тогда я не понимаю…

– Чего?

– Почему она не воспользовалась этим, чтобы убить себя?

Марта задумалась.

– Кому что нравится, наверное. Да и потом, может, она не планировала? Может, и вправду чистила пистолет или перекладывала и случайно не там схватилась?

– О, прекрати! – шикнул Эрик. – Это ясно как божий день! Девчонка хотела покончить с собой.

– И с чего же тебе это ясно? – возмутилась Марта, открыв нижний ящик.

– Господи, неужели ты не видела, как она держала пистолет?

Без особой радости, но Марта спасовала перед этим аргументом, полностью сконцентрировавшись на красной ленте. Она была шириной чуть больше двух дюймов, эластичная, как и сказала Джулс, из-тех, что носят на манер ободков или убирают волосы, чтобы те не мешали.

– Как ты думаешь, из-за чего она это сделала? – вдруг спросила Марта, с грустью вспомнив, как близко человек может находиться к этому шагу. Как близко и она сама была к нему когда-то. – Из-за любви?

– Вот об этом лучше не думай.

Она взяла в руки красную ленту, с неимоверным облегчением положив на ее место пистолет, и пожала плечами.

– А это еще что за чудовище?.. – ее взгляд остановился на такке.

– Цветок какой-то. – улыбаясь, предположил Эрик и неуверенно добавил. – Красивый…

Было забавно наблюдать, сколь стремительно менялось ее настроение и переключалось внимание.

– Да что ты?! А по мне, так ужас какой-то… – поморщилась Марта.

К тому времени, когда они с Эриком вернулись в ванную, Джулиана практически смыла всю кровь с лица и теперь подтыкала отверстие во лбу синим полотенцем во избежание новой порции.

– Я промыла рану. – уже более собранно сообщила та.

– Молодец. – выдохнула Марта и достала флакон с жидким пластырем. – Так… ладно.

И кто вообще изобрел эту штуку? Скорей антисептик с какой-то подозрительной пленкой, нежели полноценный пластырь. Для мелких ссадин у детей прекрасное средство, но подойдет ли оно для дыры в черепе? Вот вопрос. Хорошо, что у нее черные волосы, хоть крови не видно. – подумала Марта, подводя баллончик, но цвет не сотворил чуда, потому что разобрав волосы на затылке, чтобы найти отверстие, она вся перемазалась. Это, конечно, коробило – вдруг девчонка больна чем-нибудь?.. Ну да Бог с ним, хороший поступок должен быть таковым во всем. Однако не стоит забывать, что именно добрыми делами вымощена дорога в ад.

Обнаружив рану, Марта заметила нечто белесое где-то там внутри и едва не сдалась, глотая подступившую слюну, но рука Эрика легла ей на плечо, и тошнота тут же отпустила. Умел он подоспеть вовремя. Дар, которого не отнять, как для спасителя, так и для спасенного. Ну как без такого жить?

– Сейчас будет больно. – сообщила Марта, поднеся баллончик ближе и неуверенно пшикнула. – Ну как?

– Не больно. – удивленно ответила Джулс.

– Ладно… – подозрительно заметила та и выпустила щедрую струю жидкого пластыря.

– Этого мало. – сказал из-за спины Эрик. – Лей больше.

И тогда Марта опустошила половину баллончика. Теперь рана в затылке напоминала паучью нору, которая через минуту была зашпаклёвана и с фасада. Следом она натянула резинку для волос, действительно плотно прилегающую к голове, и подложила под нее по ватному диску. Джулиана походила на ниндзя или самурая. Да хоть на слона циркового, лишь бы во лбу не зияла дыра!

– Теперь можно ехать. – поторопила Марта.

– Сейчас.

Побаиваясь лишний раз двигать головой, Джулиана прошла в свою кельеобразную комнату и взяла в руки горшок с таккой. Марта скривилась и глянула на Эрика, но тот жестом призвал ее к терпимости.

– Ты собираешься взять с собой… цветок?

– Да, я собираюсь взять с собой цветок. – отчеканила та, а потом наткнулась взглядом на что-то блеснувшее на полу.

Патрон…. Липкий ком подкатил к горлу. Джулиана поставила на пол такку и подняла его. Убить себя не было спонтанным решением, поэтому неприязни к себе не ощущалось, впрочем, как и желания повторить попытку. Тем более, раз уж так вышло…. Раз пуля не убила ее. И, тем не менее, внутри всё равно было гадко.

Джулиана сжала своего несостоявшегося убийцу в кулаке и убрала в карман домашних штанов. Прямо за ней на стене, оклеенной старыми тоскливыми обоями, зияла отметина от этой самой пули. Поддавшись порыву, она протянула к ней ладонь и накрыла, словно желая стереть.

– Джулиана?! – позвала Марта нетерпеливо. – Может, пойдем?

Та глянула на нее отстраненным взглядом лунатика, только что пришедшего в сознание и пока ещё не понимающего, где находится, и моргнула.

– Ладно. – сказала Джулс, обняла свою такку и вышла из квартиры.

* * *

Перед тем, как Брендон повернул к ней голову и сказал: «Извини», Агнес была глубоко погружена в раздумья. Ей стукнуло тридцать три, а для работницы ее сферы деятельности, это, пожалуй, пенсионный возраст. Многие девочки из их клуба цепляли богатых кавалеров, тем самым обеспечивая себе безбедное и, как казалось, ясное, как день, будущее. Внешне всегда так кажется. Внешность обманчива в восьмидесяти процентах…. Агнес понимала это, поэтому никогда не продавалась, хоть и выбрала довольно шаткое поприще. За все годы, что она вертелась у шеста, повидала многих девочек, которые придерживались ее философии, но в итоге всего лишь ждали свою цену. Агнес была не такой, она просто делала то, что хотела. То, что развлекало ее и не стоило особых усилий. Блистательная блондинка с нетривиальной внешностью она всегда жила четко по правилу, что выбирает сама. В ней жил Бог свободы. Великий и могучий, не требующий, вроде, никаких жертвоприношений. Но это лишь на первый взгляд, потому что каждый Бог требует жертв – так уж среди них заведено. Ее мать была такой же – любила делать то, что хотела, не считаясь с мнением окружающих, а любые запреты воспринимала, как попирание ее личной свободы. И однажды за ужином после очередного загула её муж и отец Агнес сказал, что подобная свобода слишком дорого обходится их семье. Она причиняет им боль. Быть частью семьи это уже несвобода, потому что во многом приходится себя ограничивать и думать не только о себе. Он сказал, что она может снять квартиру и пожить там с месяц, вкусив того, о чем так грезит, а потом взвесить, что для нее по-настоящему важно и дорого – любящая семья или распущенность, которую она называет иначе. Агнес было шесть, когда она осталась без матери….

Обычно дети, столкнувшиеся с трагедией подобного рода, зарекаются повторять ошибки родителей, но всё, что смогла позволить себе Агнес – так это обезопасить от себя других, чем обрекла себя, по сути, на одиночество. А может быть, она просто хотела понять, что такого в этой свободе, что заставило ее родную мать отказаться от своей родной семьи?! Ведь рано или поздно, хотя скорей всего именно поздно, ты все равно остаешься ни с чем, как сейчас Агнес, которая в свои тридцать три поняла, что совершенно не знает, что делать дальше. Время, когда она могла позволить себе жить, как заблагорассудится, заканчивалось. Столкнулась ли ее мать с тем же? Конечно, столкнулась.

Агнес всегда хотела заниматься тем, что нравится, а из всех дел на свете она любила только танцевать. Но при условии, что ее любимое дело никогда не превратится в рутину, да и чрезмерных усилий не потребует. Всё ведь должно приносить удовольствие, разве нет? Никаких там мозолей, стертых в кровь стоп, пота градом и грошей за все эти жертвы. Стриптиз приносил хорошие деньги, а также удовлетворял всем прочим требованиям. Ну почти…. Всё-таки женский коллектив вытягивает много нервов, и, чтобы в нем выжить, нужно быть либо конченой стервой, либо по-настоящему толстокожей. Агнес не славилась ни тем, ни другим, она просто ни во что не влезала.

Когда-то она даже была звездой, но за последние пять лет стала чувствовать этот контраст между собой и молодыми танцовщицами. В клубе имелись девочки и постарше, но остальные посмеивались над ними, как за спинами, так и в лицо. Агнес почувствовала, как плавно перекочевала из стана молодой гвардии к тем, на кого тычут пальцами, гадко ухмыляясь. Момент уйти настал, но вот только куда?.. С таким-то резюме. В официантки или продавщицы? А может, открыть танцевальные курсы для домохозяек, чтобы те могли раздразнить жалкий огонек иллюзорных семейных отношений? А тут еще этот раздолбай младше на целых двенадцать лет! Как тут не свихнуться на почве возраста?.. Столько денег уходило у Агнес на салоны красоты, спортивные клубы и спа курорты, что можно было бы уже давно на них запустить свой бизнес. Брендон совершенно искренне не понимал, зачем она всё это с собой делает. А этот устрашающий пинцет, который она практически не выпускала из рук, то и дело находя и выдирая седой волос – казался опасным оружием.

Любой психолог скажет, что объяснение этому кроется в прошлых романтических связях и окажется прав. Унижение, боль, несоответствие заявленным идеалам, отверженность. Только первая любовь может нанести подобный удар. Первая безответная любовь. Но Агнес бы никогда и ни за что не призналась бы, что у нее имелась подобная травма, потому что придумала совсем другую историю. Не призналась бы ни себе и никому в том, что когда-то была влюблена и отвергнута. Что изо всех сил хотела стать другой, непохожей на мать, иметь семью и любить кого-то одного. И что вся ее философия не стоит и ломаного гроша, а то, что она привыкла считать болезнью, передавшейся ей от матери – не более чем защитная реакция. Она могла быть другой, но на нашем пути всегда встречается один убийца, чтобы всадить нож в спину. Кто-то оправляется после этого, а кто-то только думает, что оправился. Но в любом случае этот нож не вытащить, и каждый носит его промеж лопаток до самой смерти.

Агнес предпочитала ребят помоложе. Точней стала предпочитать, если уж на то пошло. Они тоже казались ей проявлением ее свободы. И за годы работы в этом баре она сменила троих – не густо для стриптизерши, но Агнес же не была заурядной. Она лишь танцевала. Любой психолог скажет, что это проявление страха перед жизнью, потому что человек, который так и не смог залечить старые раны, больше всего на свете боится новых. Агнес совершенно не хотела вырастать, и вся ее жизнь лишь напоминала отговорку от этого процесса.

Первого звали Саймон, и он был на семь лет моложе – тот еще шутник. С ним жизнь казалась беззаботной и веселой, снимала все рамки, потому что смеяться дозволялось абсолютно над всем. Он превращал в анекдот любые горести, и плохое тут же забывалось, и когда они расходились, тоже помирали со смеху. А что с таким еще делать? Агнес бы удивилась, узнав, что Саймон женился и завел двоих детей. Он может схохмить и сейчас, но вообще – довольно серьезный человек. Просто с ней – с Агнес – он мог только смеяться…. И больше ничего. А что с такой еще делать?

Второго звали Марк – младше на десять лет – и он совершенно не умел шутить, но был так хорош собой, что это с лихвой компенсировало все недостатки. Правильный и честолюбивый он грезил о величии, но Агнес не обращала внимания на всю эту чушь, видя только его дьявольскую красоту. Но всё приедается, и в какой-то момент она перестала считать его красивым, ведь это оказалось его единственным преимуществом. Ей было бы очень странно узнать, что оставшись без нее, Марк перестал просто грезить и наконец занялся делом, получив приличную должность, еще будучи студентом.