А потом действие «Спрута» прекратилось, все свернулось и законсервировалось, всех раскидало в разные стороны, как от взрывной волны. А я кубарем полетел в окно. Так и сбежал через невесть откуда взявшийся портал. И сбежал с артефактом. Ну да, с артефактом и седыми прядями… С того дня начались все мои бедствия.

Вот я все и рассказал. Толку-то? Раскладываюсь на рабочем месте, кипы бумаг сводят с ума, надо быть более организованным. Это не беда. Надеюсь, к вечеру станет легче.

Только на самом деле вовсе не надеюсь. На что мне надо надеяться? Я же не Кант, могу и не надеяться. Что войду в историю.

Не надейся, не люби, не верь, в сердце притаился черный зверь. Странно… С чего бы это я стихами заговорил? Вроде из источника мудрости не пил, глаза не продавал, будущее не вижу – этого мне еще не хватало. Только это совсем не смешно. Я как пустой колодец. Неужели я иссяк? Совсем исчезаю… Или здесь иная вина. Не война, не сума, не тюрьма. Только страх. А боюсь я одного-единственного человека – себя из прошлого.

Жутко представить, что бы я сказал себе нынешнему. Я был странным романтиком, пылким, пламенным, непоследовательным. Я был… предателем. Ушел из Ордена Полудня, потому что видел в лицемерие их лидеров, их двойные стандарты, а сам искал правду, но правда моя оказалась жестокой.

Я хотел убивать вроде как за правду. Робеспьер недоделанный. И убивал, когда попал в Лигу. Только кого? И за какую правду? Правду силы? Потом как-то эти глупые мысли сами растворились, стерлись. Я стал веселым пофигистом, ведь никто не может дать ответа, где, что и для кого настоящая правда. Для кого-то она неизбежно окажется ложью, как мировоззрение убежденного креациониста будет неприемлемым для материалиста. И ведь могут подраться! А сейчас и многие обычные как бы креационисты-монотеисты верят в переселение душ. И как после этого говорить о мировоззрении? Все в головах перепутано. Мы слишком долго пытались вывернуть мир наизнанку.

Все здесь наизнанку. И меня вывернули черновой стороной наружу. Я Лоренс, темный маг без магии. Вы меня не помните? Вот и не вспоминайте. Я – бессмысленное наслоение структур. Куда уж мне до Хеха.

Кажется, я схожу с ума…

* * *

29.06.12

– Стоит признать, что мне невыносимо страшно… – Я уже разговариваю с мышами на полном серьезе, еще так пафосно разговариваю, о себе не спрашиваю, только о них.

У них жизнь интересная, недавно прибавление было, голые такие червячки теперь шуршат в сене, а еще недавно несколько померли от старости – у мышей-то жизнь короткая. А сегодня утром одного задрали сородичи. В этом всем содержится какая-то карикатурная миниатюра моей жизни. Наверное, и не только моей. Карикатура на человечество.

– А знаешь, да-да, ты, с полосками на спине, знаешь, что крысы вроде как единственные млекопитающие помимо человека, которые умеют смеяться. Эй, ну куда? Обиделся, что ты не крыса, а мышь? Ну, давай с тобой поговорим, серый-усатый. Не будем о крысах? Да мне и не надо. Знаешь, меня кто-то хочет убить, и, если это произойдет, я не смогу купить тебе новую клетку… А странно, что вне клетки вам многим не грозит умереть от старости, большинство из вас станет хлебом насущным для котов или лисиц. Неужели так необходима клетка? Да, меня хотят убить, а следователи усердно не связывают со мной произошедшие инциденты. Не они ли хотят меня убрать? Не Лига ли сама? Я опасен, я знаю, что я опасен, иначе бы не свое лицо увидел… тогда. Слушай, а заведу-ка я к вам крысу! Если всех не переест, заодно будет с кем посмеяться. Ну вот, сбежал со страху… Ладно, не буду, не буду. Страх… Странное чувство, знаете, мне иногда очень хочется покинуть Лигу, выйти из здания, куда-нибудь уйти, просто, выйти наружу, ведь я не похож на Премудрого Пескаря. Я посмелее. Чуть-чуть.

Я все-таки выхожу из квартиры, брожу по коридорам и садам Лиги Фантомов, у нас тут есть «парящие сады», точнее небольшие внутренние дворики. Для таких вот пугливых домоседов, как я, и сделали. Кто-то до смерти боится охотников и Отдел, поэтому крайне редко выползает в город. Я теперь тоже превратился в такого арестанта этого места. Чую, на меня охотится весь Отдел, а у меня нет магии, как вы помните. Вот и приходится сидеть на лавочке возле фонтана, словно я гаремная жена. Уныло. В этом саду всегда царит магическая осень, окутанная туманом. Как раз под мое настроение, ландшафтный дизайн со старыми ивами на уровне, эстетично. Но на душе от этого не легче.

Сегодня выходной, а мне ничего не хочется делать, ни по дому, ни для себя. Не осталось ни увлечений, ни интересов. Развлекаться с девушками тоже не хочется. Куда дальше в этот бездонный колодец? Смотрю на свое отражение в темном глади воды, по воде плывут сухие листья. Можно забыть, что снаружи в разгаре июнь. Здесь и в моей душе – вечная осень. Остаться еще на пять минут или пойти уже обратно? Пойти и лечь на диван рядом с большой клеткой. И все.

Я уже скучаю по мышам, прекрасным молчаливым собеседникам. Больше со мной никто не хочет разговаривать, старые боевые товарищи не воспринимают, гражданские среди коллег боятся. После применения «Спрута» и так-то все сторонились, а после всех покушений, наверное, записали в ряды прокаженных. Эх, Альбина, Верховная Ведьма, добили бы вы уже меня. Добили…

Я не одинокий. Я просто один! Но что сделано, то сделано собственными руками и по доброй воле. Так что не надо меня жалеть, мои невидимые зрители. Жалость очень похожа не ехидство: на губах – патока, а в мыслях – кактусы.

* * *

Макс искал улики, осматривал и детально изучал места исчезновений. Лена… Мысли о ней не покидали не на минуту. Больше всего на свете хотелось быть рядом, обнять ее, вдохнуть запах ее волос, поцеловать в вишневые губы. И защитить от всех напастей! Да хоть от самого Змея Хаоса. Но она пропала, а ему оставалось только собирать улики.

Как ни странно, на душе стало немного легче: пропало ощущение гадливости от плана Жанны Темновой, так как дело Лоренса и артефакта несколько законсервировали. В очередной раз. Исчезновения людей куда больше беспокоили отдел, хотя Макс и Жанна подозревали, что все это как-то связано и с их старым расследованием. Но как? И через кого?

Полковник Белая не нашла доказательств своей версии относительно родственников всей группы, которая участвовала в оборотне хранилища. Многих людей Макс совсем не знал, о ком-то слышал… А кто-то был ему настолько близок, что с трудом удавалось хладнокровно рассуждать и отрабатывать версии.

Лена пропала бесследно, остались только воспоминания. Обо всех годах, когда они встречались. Еще со школы! Казалось, это было вечность назад. Он понимал, что вел себя иногда мужественно и осознанно, а часто – глупо и по-детски. Чего-то требовал, злился, ревновал, обижался и так мельчали настоящие чувства, становились формальными, словно древние языческие ритуалы, смысл которых все забыли.

Что вообще произошло? Как она жила со времени их обоюдного расставания? О чем думала? О чем на самом деле мечтала? Только когда он понял, что смертельно боится за ее жизнь, Макс сумел задать себе все эти вопросы. Казалось, только теперь он по-настоящему увидел ее, незримую, отделенную от него барьером неизвестности.

Он внимательно анализировал список пропавших и пытался вывести закономерности. В голове уже возникло несколько теорий: многие пропавшие были неким образом связаны с Лоренсом. Как и… его родители. Похоже, похищать для шантажа оказалось больше некого.

Лоренс, злейший враг, убил Дениса. Наверное, убил и даже ни минуты не сожалел, а Денис был, наверное, лучшим из всех ребят из класса, чересчур задиристый, но несомненный лидер, умный, сильный, ответственный. Иногда казалось, что резкий, но на самом деле – очень добрый. А какой-то подонок из Лиги Фантомов просто взял и убил его, подло так, словно вор из подворотни. Еще Макс в деталях помнил, как Денис во время нападения показал поднятый большой палец, мол, и не из таких передряг выпутывались, отобьемся. Он задорно улыбался, словно обещая наверняка вернуться после обезвреживания преступника. Денис первым бросился догонять Лоренса. И вот – не вернулся.

Странно обходилась с людьми жизнь. Макс все лучше понимал, что остается один, совсем один! Темнова и Белая точно не были близкими людьми. А всегда хотелось просто стать счастливым. Счастливым через общее счастье и благополучие тех, кто был дорог. Но вот почти никого не оставалось.

Стоило проведать родителей! В ближайшее время стоило. Макс давно их не видел, наверное, уже около года. Не знал, о чем они мечтали, чем жили. Еще достаточно молодые и энергичные, они остались в другом далеком городе.

Макс понимал, что до конца расследования его не отпустят даже на праздники. Да он и сам не поехал бы без осознания, что Лене ничего не угрожает. О худшем, о том, что ее уже нет в живых и они ищут труп, Макс старался не думать. От дурных мыслей отвлек звонок Белой, сообщившей о новых жертвах мистических исчезновений. И на этот раз… слова окончательно не укладывались в голове.

– Макс, сегодня без официоза, – непривычно тепло звучал голос полковника, – послушай, я бы хотела сообщить тебе лично. Но дела… Прости. Все становится хуже с каждым днем. Словом… Твои родители…

– Ч-что? Они тоже…

Макс уже догадался. Слова ему не требовались, только ноги подкосились, хотя он сидел за столом, перебирая досье. Комната поплыла, предметы увеличивались и уменьшались, забыв о законах перспективы.

– Да. Они тоже стали жертвой исчезновений. Почерк очень похожий. Возможно, это маг, который открывает порталы. Иного объяснения полному отсутствию следов взлома нет. Они пропали вечером из закрытой квартиры.

Макс бессмысленно поднялся и застыл у стола. В телефонной трубке вздыхали гудки, а собственного дыхания отчаянно не хватало.

Первые несколько минут он стоял в замешательстве, слишком потрясенный новостью, затем из легких донесся задушенный хрип, переросший в вой. Виделся свой сон наяву про страшную машину у обочины, которая на самом деле уносила всех близких, а не его. Уносила в жуткую неизвестность.

Видение повторялось навязчивой галлюцинацией и после рабочего дня. Макс озирался по сторонам, плохо соображая, в каком мире оказался. Ему мерещилась треклятая белая машина.

– Она уже близко! – воскликнул он.

Люди обернулись на улице, испугались – не того боялись, совсем не того. Макс ощущал нестерпимую ненависть, он не мог объяснить, но чувствовал: «Это Лоренс, это все Лоренс! Чего он от меня добивается? Я… Я убью его!»

Но тут же вспоминался недавний условный мирный договор с Лигой Фантомов: прямое устранение ее сотрудника, служителя этого темного культа, могло повлечь непредвиденные последствия. Нарушение непрочного договора – новую войну, а последняя битва за Измерение Могущества показала весь ужас сего действа. Никто не хотел повторения. А вот убить Лоренса жаждал один потерянный парень, оставшийся один на один с этим миром.

Макс стоял посреди тротуара, но внезапно отпрянул к ближайшее ограде: на обочине стоял белый автомобиль с открытой дверцей. И уже казалось, что какая-то сила тянет сесть за бесполезный руль.

– Не смей! – крикнул неведомо кому Макс.

– Эй, чувак, совсем упоротый? – Из машины вышел недовольный черноволосый юноша и впился в Макса пронзительным недружелюбно-насмешливым взглядом.

– Мои извинения, это я не вам… – пробормотал Макс. Тем не менее, ему показалось знакомым лицо водителя. Видел ли он этого человека в этой реальности? Может, в череде досье? Или в тревожных снах? Возможно, рассудок молодого лейтенанта уже давно помутился.

– Ну да! Проорал чуть не в ухо! Чувак, ты абсолютно конченый! – пробормотал водитель и захлопнул дверцу машины, вливаясь в общий трафик плотного городского движения.

Макс торопливо пошел прочь, к метро через сквер, подальше от обочины. Страшновато стало от ощущения начинающейся паранойи. Неужели так и сходили с ума? Были и такие случаи в Отделе. Нормальным людям становилось сложно понимать, где привычная реальность подкидывает шарады, где странным образом проявляется магия. А где начинаются бессмысленные галлюцинации.

Возможно, он сходил с ума. Но Макс не мог избавиться от мерзкой уверенности в собственной правоте. Не то что бы он никогда не признавал своей неправоты, но уж отличить реальность от вымысла всегда мог. Даже в таинственных играх магии и иных странных вещах крылась своя логика, в галлюцинациях логики не содержалось, значит, все это был не бред.

Кого мог напоминать водитель? Ответ недовольно щекотал подсознание. Но сотни вопросов и ощущение нестерпимой горечи мешали мыслить.

* * *

Сегодня вечером я слушал Pink Floyd, понимал перевод и открывал для себя новые истины. «Hey you» – интересная песня, интересное гармоническое сочетание символов. Стена… Есть в ней что-то и от Стены Плача, а в мотиве дороги слышится Пастернак и трагедия Мандельштама. Однако черви, поедающие разум – это проявление самой негативной стороны постмодерна, безумия лиотаровского наслоения структур и невозможности спасения… Похоже на меня. Кто-то идет по дороге, а я очень весело бьюсь головой о стену, ведь это не бесполезно, если верить одной старой песне. Если долго биться головой в стену, возможно, стена однажды треснет. Но есть риск, что голова треснет раньше. Но попробовать всегда стоит!

Знаете, в юности я ратовал за мировую революцию, обожествлял Че Гевару и разделял идеи Троцкого. Интересно, когда все это ушло? Когда мне стало так уютно в своей мышиной клетке, которую я так боюсь потерять?

Хотя, вряд ли я понимал, что такое революция. Помимо идей, это людская кровь, боль, братоубийство, болезни, репрессии, террор и «улыбка хоккеиста», благодаря выпадающим от авитаминоза зубам. Вот и все, и еще хуже. Лучше так.

Так судят все взрослые люди. Некоторые и к тридцати остаются сумасшедшими романтиками, не замечающими и отрицающими такие простые и неприятные мелочи жизни, как несварение желудка от дрянной пищи или авитаминоз. Или неудобства жизни с оторванной ногой. Вот такая цена революции. И любой войны. Но отрицающее, из благополучных семей, становятся в итоге «Байронами» и «Че Гиварами».

А мне этого не надо! Я хочу нормально жить, без потрясений и демонстраций. И я знаю, что людей на революции гонят только страх и голод, а не идеи, не мертвые абстракции. Вполне насущное. Да, это рассуждения обывателя, но я именно обыватель, толстенький, лысенький человечишка – вот моя сущность теперь, и я нисколько не сожалею. А Мандельштама я уже давно не читал, да я вообще ничего не читал в эти два года кроме таблиц. Кстати, надо заказать себе что ли линзы или капли какие, а то под конец дня всегда будто перцу нанюхался. Глаза болят. У меня просто болят глаза и мне просто страшно от этой долбанной жизни, от охоты на меня. Я в ней мышь, а где-то бродит огромный кот.

Свобода! Какое громкое слово. О нем хорошо рассуждать, когда сыт, здоров и в тепле. Вот – все ж у тебя есть, ненасытная зараза, ан нет – все мало, чего-то хватает, дайте мне еще такую конфетку, как свобода. Что это вообще такое, ты хоть знаешь? Нравственный выбор? «Совершеннолетие» по Канту? Куда двинешься? Если есть рамки – надо их рушить. Вот это и будет твоей свободой? Смешно, смешно, мой милый глюк, глупый мальчик, который совсем не боится умереть. А я, положим, боюсь.

И дело здесь не в том, нагружен ли ты ответственностью – у меня ни семьи, ни детей нет – а в ином, на мой взгляд. К тридцати ты начинаешь понимать, что активной твоей жизни осталось не так много, а ты еще столько всего не успел! И не представляешь, как успеть, но все еще надеешься. И так с каждым годом: чем меньше остается жизни, тем больше большим становится желание жить.

Ладно, пора кончать с этими житейскими воззрениями, я все-таки не кот Мур, а то завтра глаза как щелки будут. Опухаю сильно. Кажется, у меня что-то с печенью или с почками.

Прости, дядя товарищ Че, но, кажется, недопоняли мы с тобой друг друга. Любовь прошла, завяли помидоры. Смешно, очень смешно. Глупый-глупый Лоренс.

Мой плач – мой смех… Хорошая фраза, но кто ее только так или иначе ни говорил! Странно, почему-то нечто мелочное во мне, когда на душе очень плохо, заставляет меня смеяться. Может, просто показывает, насколько ничтожны мои страхи и проблемы? Ничтожны ли? Я совершенно один в этом мире. Один! И если бы не был один на один с этим миром, возможно, мне было бы легче понять, кто за мной охотится. Кому я так нужен.

Я должен вернуть Кони! С ней я чувствовал себя героем, а без нее… Хотя нет, с ней тоже не чувствовал. Но с ней было хорошо. Когда-нибудь я обязательно ее верну, но для начала мой самый главный долг – наконец навестить родителей, побороть свою гордыню и самолюбие, принять смиренно стыд и раскаяние. Какие хорошие, светлые мысли. Давай проще – я просто хочу навестить немолодых родителей, и тут уже не про товарища Че речь, а про вещи непреходящие.

Я не один в этом мире, но я сам все разрушил вокруг себя. Может, попробовать восстановить? Может, в этом ключ к разгадке?