Но ей не повезло. Илья Александрович Лопухов был в отъезде и вернуться, как сказал его сын Саша, должен был не раньше второй половины декабря.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил Саша.

– Нет, спасибо. Я даже не уверена, что мне может помочь твой отец. Если позволишь, я позвоню недели через две.

– Конечно, конечно, звоните, – весело сказал Саша и повесил трубку.

Со следователем тоже все было непросто. На месте его не оказалось, и никто не мог ей ответить, когда он вернется и вернется ли вообще до конца рабочего дня.

– А завтра? – спросила она. – Завтра он будет?

– Не знаю, – ответила неприветливая дежурная, – он мне не докладывает. Вы запишите его телефон и звоните. Как сможет, так и примет.

Выйдя из прокуратуры, Нина пошла по Тверскому бульвару, и вдруг взгляд ее упал на афишу: на белом прямоугольном листе под большой черно-белой фотографией, изображавшей красивую брюнетку с длинными разметавшимися от ветра волосами, было написано: «Павел Салтыков. Портрет современника».

«Это же тот самый Павел Салтыков, фотохудожник, его товарищ», – подумала Нина и снова посмотрела на афишу. Открытие выставки должно было состояться в четверг, и лучшего способа повидаться с единственным человеком, знавшим Юрганова, найти было трудно.

Открытие было намечено на двенадцать часов, но у нее в это время были занятия и отменить их, конечно же, было невозможно. «Неужели придется просить Марго меня заменить? – подумала Нина и слегка поморщилась при мысли о подруге. – Во-первых, в четверг у нее свободный день и перспектива выхода на работу вряд ли ее обрадует. Во-вторых, когда она узнает, зачем это нужно, она вообще вряд ли согласится».

Но выхода не было, потому что застать Салтыкова на выставке наиболее вероятно можно было только на вернисаже, и, вернувшись домой, Нина бросилась к телефону.

На сей раз ей повезло. Марго, выслушав ее просьбу о замене, не проявила особого интереса к тому, чем вызвана эта просьба, и сразу же согласилась.

– Да ради Бога! Тем более что в четверг мне все равно придется там быть.

– Зачем? – удивилась Нина. – У тебя же свободный день!

– Ты не поверишь: Козловская отказалась от поездки в Англию, а так как следующая очередь – моя, Ирма Петровна позвонила мне и велела срочно оформляться. Я тебе уже сто раз звонила, хотела рассказать, но тебя не было.

3

В небольшом особнячке на Гоголевском бульваре, где располагался Фотоцентр, было полно народу. Публика была пестрая: попадались длинноногие красавицы, элегантно одетые немолодые мужчины, студенты и арбатские старушки в старомодных шляпках. Нина направилась к раздевалке и, не успела снять пальто, как услышала возле себя знакомый голос:

– Нина, ты? Как ты сюда попала?

Это была бывшая Нинина сокурсница, Лёля Долецкая, с которой они не виделись уже много лет.

– Лёля, не может быть!

– Как ты здесь? Интересуешься фотографией?

– Нет, я по делу.

– По делу? К кому?

– Хочу поговорить с виновником торжества.

– С Салтыковым? – удивилась Лёля. – Разве ты с ним знакома?

– Нет, но хочу попробовать познакомиться.

– Ну, так давай я тебя представлю, я его прекрасно знаю.

– Ты? – удивилась в свою очередь Нина. – Каким образом?

– Я много лет дружила с его покойной женой. Ну что, идем? – Лёля кивнула в сторону лестницы. – Я тогда не буду одеваться, а то я ведь уже собралась уходить.

Нина замялась.

– Видишь ли, у меня к нему несколько необычное дело, и я не уверена, что… словом, может быть, мне лучше пойти одной?

– Как хочешь, – обиделась Лёля, – я хотела помочь.

– Не обижайся. Видишь ли, это не светский визит: речь идет о его старом товарище, и я хочу попросить его о помощи.

– О помощи? Случайно, не о деньгах? – Лёля скорчила гримасу, явно выражавшую неодобрение.

– Нет, конечно, нет. О любой помощи, которую он сможет оказать.

– Вообще-то, Салтыков не совсем тот человек, к которому я бы, например, стала обращаться за этим, но тебе видней.

– Почему?

– Ну, во-первых, у него неприятности, а, во-вторых, на доброго самаритянина он, по-моему, не тянет. Да и вообще, ты выбрала не самый подходящий момент: там сейчас дым коромыслом. Впрочем, он, наверное, уже слегка набрался, так что попробуй: может, он под градусом сделается добрее. Да и дам он любит.

Лёля пошла одеваться, и Нина с некоторым сожалением посмотрела ей вслед. Вероятно, она неправа и напрасно отказалась от Лёлиной помощи. В конце концов, если бы ее представила Лёля, может быть, Салтыков отнесся бы к ее просьбе более внимательно? «Нет, лучше, если я сделаю это сама», – сказала себе Нина и направилась к лестнице.

Салтыкова, стоявшего в группе людей неподалеку от накрытого белой скатертью стола с шампанским и бутербродами, Нина узнала сразу, по тому характерному, немного взволнованному, немного рассеянному выражению лица, какое бывает у человека, находящегося в центре внимания. Это был высокий, плотный, лысоватый человек лет пятидесяти с довольно приятным лицом. Он несколько рассеянно слушал то, что говорил ему стоящий рядом человек с бородой, и с удовлетворенным видом оглядывал зал, время от времени кивая знакомым и отпивая шампанское из длинного, узкого бокала.

Подойти к нему сразу Нина не решилась. Она бродила по залу, рассматривая выставленные работы и искоса наблюдая за автором, чтобы не пропустить момент, когда он останется один. Ждать пришлось довольно долго. К нему подходили все новые и новые люди: с некоторыми он здоровался кивком головы, некоторым пожимал руки, с некоторыми троекратно целовался в щеку и приятно улыбался дамам.

Наконец Нина заметила, что он оторвался от своих многочисленных собеседников и скрылся за маленькой боковой дверью в углу зала. Она бросилась за ним и оказалась в длинной и узкой комнате, где вдоль стен стояли подрамники, картонки, стекла, еще какой-то упаковочный материал, а на полу – коробки с водкой и шампанским.

– Леночка, может быть, вынести еще шампанского? И, по-моему, у нас где-то были конфеты? – Салтыков обращался к блондинке, сидящей за письменным столом в глубине комнаты у окна: она подкрашивала губы, глядя на себя в маленькое круглое зеркальце.

– Как скажете, Павел Аркадьевич. Все вынести, что есть?

– Нет, все не надо. Поставьте пару коробок, а потом посмотрим.

– А водку?

– Пока не надо.

– Как скажете. Вы к кому? – резко спросила блондинка, заметив Нину за спиной у Салтыкова. Тот тоже обернулся и вопросительно посмотрел на нее.

– Павел Аркадьевич, я к вам, – сказала Нина и поспешно добавила: – Я понимаю, сейчас вы, наверное, очень заняты, но я готова подождать или прийти повидать вас в какой-то другой момент, когда вам удобно…

– Мы с вами, э-э, простите, кажется, знакомы? – перебил ее Салтыков, одобрительно оглядев ее с ног до головы и приятно улыбнувшись. – Напомните, где мы встречались?

– Боюсь, что вы ошибаетесь – мы незнакомы.

– Вы уверены? Очень жаль. Впрочем, тем интереснее. Может быть, мы с вами куда-нибудь?.. – Он повертел головой в поисках места, где бы скрыться, но блондинка сказала:

– Пойду займусь столом, а вы оставайтесь здесь.

– Спасибо, Леночка, – сказал Салтыков и предложил Нине сесть. – Могу ли я узнать ваше имя?

– Меня зовут Нина… Нина Григорьевна, и я бы хотела поговорить о вашем товарище…

– О моем товарище? – Салтыков удивленно поднял брови, и Нине показалось, что он разочарован. – О ком же?

– О Юрганове.

– Ах, вот как, – протянул Салтыков после небольшой паузы и как-то странно посмотрел на нее. – Любопытно. Так вы знаете Юрганова?

– Да.

– И… давно вы знакомы, позвольте спросить?

– Нет. Мы познакомились прошлой зимой.

– Вот как. И где, если не секрет? Я потому спрашиваю, что, э-э, как бы это выразиться, его жизненные обстоятельства вообще таковы, что не слишком располагают к знакомству с дамами.

– Вы правы: прошлую зиму он провел под лестницей в нашем подъезде, а познакомились мы, в полном смысле слова, совсем недавно, этой осенью.

– Понятно. И чего же вы, так сказать, от меня ждете?

– Прежде всего я бы хотела спросить, знаете ли вы, что с ним произошло?

– С ним? Вы так ставите вопрос?

– Я не понимаю… Вы знаете, что он в Бутырке?

– Разумеется.

– То есть вы знаете, что его обвиняют в убийстве?

– Это-то я как раз знаю, – Салтыков чуть заметно усмехнулся, – но все же я жду, пока вы перейдете к делу и скажете, чего вы хотите в этой связи от меня?

– Павел Аркадьевич, я понимаю, что сейчас не вполне подходящий момент для подобного разговора, но в такой ситуации, мне кажется, дорога каждая минута, и, может быть, мы могли бы подумать, как ему помочь… – начала Нина, но Салтыков перебил ее:

– Помочь? Простите, я правильно понял? Вы обращаетесь за помощью – ко мне?

Нина смутилась: она сразу заметила что-то странное в его тоне, но не придала этому значения, потому что не понимала, чем вызван этот тон. Но сейчас ей пришлось сказать:

– Я начинаю понимать, что, вероятно, ошиблась, придя сюда. Наверное, я выбрала неподходящее время для подобного разговора… Простите…

Она схватилась за сумочку, но Салтыков остановил ее.

– Ну нет, раз уж вы пришли, пожалуйста, объяснитесь. Какого рода помощь вам нужна? Деньги? Если деньги, то, должен сказать, мои личные обстоятельства сейчас таковы, что я вряд ли смогу быть вам полезен. Я даже вынужден был сдать свой билет в Японию, чтобы иметь возможность организовать все это. – Он показал на коробки с водкой и шампанским.

Нина вспыхнула.

– Я пришла вовсе не для того, чтобы просить у вас денег…

– А для чего? – опять перебил ее Салтыков. – Может быть, вы хотите найти с моей помощью адвоката? Извольте, я готов посоветовать вам хорошего юриста. Или, может быть, вы ищите у меня моральной поддержки? Если так, то вы должны понять, что ставите меня в довольно затруднительное положение.

– Я хотела только одного: убедиться, что вам не безразлична судьба вашего товарища, но, к сожалению, вижу, что сегодня вам действительно не до него. – Нина встала.

– Нина Григорьевна, сядьте, пожалуйста. Я вовсе не хотел вас обидеть. Но и вы должны меня понять. Вы приходите ко мне в такой, я бы сказал, ответственный день… не перебивайте, я уже слышал ваши извинения… так вот, в такой день… и пусть вас не вводит в заблуждение вид всей этой праздничной мишуры: это, так сказать, дань обстоятельствам. Пришли люди, ценящие мое творчество, и я не мог обмануть их ожидания и вынужден был устроить все так, как этого требуют приличия. – Он опять показал на коробки со спиртным. – Но все это вовсе не означает, что мое душевное состояние соответствует, так сказать, приятности момента.

«О чем это он, Боже мой», – подумала Нина, которая никак не могла понять, куда он клонит и что означает эта длинная и совершенно бессмысленная тирада. Ей хотелось как можно скорее уйти.

– Я надеюсь, – продолжал Салтыков, – вы меня понимаете. Что же касается Юрганова… а кстати, как вы узнали, где он?

– Я получила от него записку.

– Записку? – удивился Салтыков. – Каким образом?

– Ее принес какой-то молодой человек. Вероятно, он… – Нина пыталась подобрать слово.

– Сокамерник? – закончил за нее Салтыков. – И что же? Что он пишет?

Вопрос прозвучал так, будто речь идет о новостях с курорта.

– Пишет, что никого не убивал, – тихо и раздельно сказала Нина, которой очень не хотелось отвечать, но она решила, что доведет этот странный разговор до конца.

– Ах, вот как. И все? Больше ничего?

– Больше ничего. Я думаю, это – единственное, что для него сейчас имеет значение.

– И вы верите ему?

– А вы нет? – Нина в упор посмотрела на него.

Салтыков поднял брови.

– Однако… вы так строги со мной.

– Боже мой, нет… Я спрашиваю, потому что вы, в отличие от меня, давно его знаете.

Салтыков вздохнул.

– Дорогая Нина Григорьевна, вы правы: еще совсем недавно я бы и сам бросился на защиту Юрганова, я бы и сам очень хотел верить в его невиновность, но, увы…

– Что же вам мешает?

– Что мешает? – переспросил он. – Факты.

– Вам известны какие-то факты?

– Мне? – Он опять многозначительно усмехнулся. – Ну, разумеется, мне они известны, иначе я бы не стал об этом говорить.

– И вы могли бы сказать мне, что произошло?

– Дорогая Нина Григорьевна, я вижу, вы действительно очень трогательно печетесь о вашем, э-э, знакомце, – простите, я не знаю, какого рода отношения вас связывают, и меня это совершенно не касается, – поспешил он добавить, заметив ее нетерпеливое движение, – но позвольте сказать вам, что подробности, которые вас интересуют, настолько, как бы это выразиться, неаппетитны, что вам, по-моему…

– Пожалуйста, скажите все, что знаете об этом! Мне очень нужно. – Нина чуть не заплакала, так страшно ей стало в эту минуту, так боялась она услышать то, во что никак не хотела верить.

– Ну что ж, раз так, извольте, – Салтыков многозначительно посмотрел на нее, и взгляд его, казалось, говорил: «Ты сама напросилась, вот и получай». – Юрганов, которого я еще совсем недавно рассматривал как своего товарища и порядочного человека, убил и ограбил… женщину. Его взяли практически с поличным, всего перепачканного в крови жертвы, недалеко от места убийства, и в кармане куртки нашли драгоценности убитой.

– Этого не может быть, – проговорила Нина помертвевшими губами.

– Мне очень жаль, – сказал Салтыков, – но я предупреждал.

– Но ведь вы знаете его много лет, вы же сами сказали. И вы верите, что он способен убить человека? – Нина задыхалась.

– Знаете что? – Салтыков резко сменил тон. – Не надо меня пугать. Я столько пережил за последнее время, что сейчас чувствую себя совершенно не в состоянии выслушивать ваши заклинания: «способен, неспособен». Мы подчас про себя-то не очень понимаем, на что мы способны, а на что – нет, а уж про других…

Нина встала.

– Простите, что отняла у вас время, – сказала она и, даже не взглянув на Салтыкова, направилась к двери.

– Подождите, – услышала она его голос у себя за спиной и остановилась, не дойдя двух шагов до выхода. – Я бы не хотел расстаться с вами таким образом. Вы должны меня понять, мне тоже нелегко.

Нина резко повернулась.

– Вам нелегко? Что именно вам нелегко, я не понимаю?

– Ну, вот видите: вы приходите ко мне за помощью и мне же отказываете в способности испытывать человеческие чувства… – Он развел руками и горько улыбнулся.

– О чем вы? Я продолжаю вас не понимать. – Она действительно не понимала, для чего он ходит вокруг да около вместо того, чтобы прямо сказать, в чем дело.

– Вы ставите меня в трудное положение и заставляете говорить о том, о чем бы я говорить не хотел. Ведь в этой истории я потерял жену.

Нина посмотрела на него и в этот момент вспомнила Лёлины слова о каких-то его неприятностях и о «покойной» жене.