Взаперти

Вечером отец и сын сидели в пустой клети.

То есть это Светел сидел под стеной, обняв руками коленки. Жог ходил из угла в угол. Когда нянчил обмотанную тряпкой правую кисть, когда складывал её в кулак и тыкал им в брёвна.

Так-то. Для ночлега им клети во дворе не нашлось, а как запереть – вот она.

Пополудни добрая девушка сунулась было покормить их. Жог рявкнул так, что она мигом исчезла, едва не выронив мису.

Какая может быть еда в доме, где не оборонили гостей?..

Левобережники Звигуры хоть и числили себя жителями Андархайны, однако замкóв у них до сих пор не водилось. Дверь просто подбили с той стороны колом потолще. Знали Жогову силу.

«Это я во всём виноват, – клевала Светела неотвязная мысль. – Я, я, я виноват…»

Скудный свет, сочившийся в поддверную щель, начинал уже меркнуть, когда младшего Опёнка позвали наружу – вывести Зыку. Хотели управиться без него, но кобель оказался не имчив. Поднял холку и ну зубами лязгать: порву!.. Светел взял его на поводок и вышел с ним за ворота.

Что Зыка понимал своим звериным умом, чего не понимал – поди разбери… Он почти сразу напал на следы, тянувшиеся в туман. Приник носом, улавливая запах Сквары… да как потащил!

Светел пытался остановить его, но кобель, привыкший к саням, был сильней. Упираясь и скользя, Светел не удержал равновесия. Зыка проволок его по самой грязи. Сквару он начинал уже слушаться, Светела считал сосунком. Он остановился далеко на снегу, видно сообразив наконец, что меньшой хозяйский щенок всё же не скуки ради цепляется за верёвку и срывает голос, приказывая стоять.

Идя с ним обратно, Светел ощутил боль в левом плече. Налетел на что-то, пока по земле ехал?.. Нет, плечо было другое. Светел даже ворот оттянул, заглядывая под рубашку.

Увидел багровые отметины, оставленные цепкими пальцами.

Вздрогнул и вспомнил.

Вспомнил, как оказался за спинами.

Пока он торчал стойкóм, одурев и померкнув от страха, Сквара взял его за плечо, убирая с дороги. И встал на его место, заслоняя собой.

Сквара, которого он обидел, ревнуя в глупой игре.

«Бог Грозы промолвил Богу Огня… За обоих нас я раны приму… Это я, я во всём виноват…»

Жёсткая была рука у Сквары, суровая, почти по-взрослому сильная…

Когда сын вернулся измазанный, на Жога стало страшно смотреть.

– Кто?.. – только выдохнул он.

– Зыка сшиб, – сказал Светел.

Отец отвернулся и так двинул кулаком в стену, что отозвались стропила.

Светел невольно посмотрел вверх… и долго не опускал глаз.

– Атя, – сказал он погодя. – Если пособишь… Я вышел бы ночью. Гляну хоть, где Сквара.

Жог оглянулся. Застонал сквозь зубы:

– А ещё и тебя словят?..

Светел даже удивился:

– В лесу?..

Жог здоровой рукой рубанул воздух:

– Не велю!..

Светел притих, снова стал смотреть вверх, пока летние сумерки позволяли кое-что видеть.

Отлогая кровля была, по исконному северному уставу, берестяная. В жилой избе поверх берёсты лежал бы ещё дёрн, но кто станет дернить холодную клеть? Если бы отец подсадил, он сумел бы украдкой сдвинуть берёсту. А там через тын, на лапки – и лесом. Лапки он, кстати, нарочно ради этого в собачнике не покинул…

– Атя…

– Цыц, сказано!

Светел уткнулся носом в колени и больше не раскрывал рта.

Ещё ему хотелось полечить Жогу руку, но он не смел предложить. Что-то подсказывало: эту боль отец ему не отдаст.

Царила уже кромешная темь, когда наверху зашуршало. Светел сразу вспомнил про кошку, но там явно копошился кто-то потяжелей. Потом заскрипела берёста. Внутрь проникло немного слабого света.

– Идёшь или стряпать будешь, Опёнок? – прошипел голос.

Северное небо никогда не бывает совсем чёрным. И летом в особенности. Наверху мрели косматые тёмно-серые тучи. Ближе трепетали на ветру непослушные кудри Арелы.

Отец вдруг повернулся, схватил Светела и высоко поднял, вознося к самым стропилам. Светел уцепился за край, подтянулся, вылез в дыру. Посмотрел внутрь.

Глаза у Жога Пенька были горестные, отчаянные и свирепые.

– Вернись только, – шепнул он сыну и протянул снегоступы.

Светел и Арела пробирались по лесу. Деревья над ними раскачивались и гудели. Снова начиналась метель. Это было хорошо: прикроет следы. Дуло с севера. Коновой Вен словно гнал прочь насильников, посягнувших на его свободных детей.

Становище котляров обнаружилось в нескольких верстах, на придорожной поляне. Его легко было найти по свету костров, по запаху дыма. Здесь Светел увидел всё то, чего ждал утром. Большие сани с болочком, улёгшихся оботуров, просторный шатёр… Дозорных с копьями, протоптавших тропинку возле костров…

Арела и Светел осторожно подобрались с подветренной стороны. Таясь в застругах, Светел смотрел на лагерь, уже понимая, что пришёл зря. Не получится у него ни увидеть Сквару, ни попрощаться. Он вернётся в Житую Росточь, проползёт обратно в дыру, и отец подхватит его на руки, чтобы услышать: «Атя… оплошал я…»

Светел поёрзал в снегу. Покосился на Арелу:

– А у тебя правда жених есть?

Девочка кивнула:

– Правда.

Светел вздохнул:

– Красивый?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Я его и не видела.

– Ну да!

– Вот и да. Нас ещё до рождения сговорили. А тут Беда и… ну…

– А зовут как?

– А ты никому не скажешь?

Светел задумался. Пробурчал:

– До земли скрести долго. А то я землёй бы поклялся.

– Йерел.

– А ты – Арела, – удивился Светел. – Похоже.

– Нас потому так и назвали. Только он Орёл, а я – Обещание.

– Это я понял…

– Ты похож на андарха.

Светел промолчал.

Арела вздохнула:

– Я тебе свою тайну открыла.

«Было бы что открывать! Про какого-то жениха…»

– Моя тайна невелика, – ответил он неохотно. – Засыновлённый я. В животы принятый. Мои все… в Беду…

Арела хотела ещё о чём-то спросить, но Светел схватил её за руку, насторожил уши. К гудению сосен примешался звук, от которого у него радостно подпрыгнуло сердце. В лагере котляров, в обмётанном снегом шатре негромко пели кугиклы.

«Сквара! Живой…»

– Не реви, – сказал Сквара Воробышу.

Тот вытер кулаком нос, огрызнулся:

– Тебе хорошо!..

Сквара удивился, спросил:

– Чем хорошо-то?

Лыкасик не нашёлся с ответом.

Лихарь, шедший впереди, обернулся:

– Тут мамки нет, утешать не прибежит. А к нам реветь без толку.

Старший котляр засмеялся. Весёлый он, похоже, был человек. У него и прозвание отдавало шальным удальством: Ветер. Такого сильного и ловкого воина не всякий день встретишь. Если бы он как-нибудь по-другому показал свою ловкость с ножом, Скваре он, может, даже понравился бы.

Когда пришли в становище, у мальчишек отобрали пояса, пустили в шатёр к остальным ложкам. Там не было ни костра, ни жаровни. Толстые суровые стенки прикрывали только от летящего снега. Навстречу новеньким обернулось десятка два лиц. Ребята были разного возраста, и ровесники Скваре с Лыкашом, и помладше. Вплоть до таких, что наверняка не помнили солнца.

Ещё не обвыкшись в потёмках шатра, Сквара почти сразу споткнулся о кого-то из малышей. Нагнулся повиниться – нашарил полураздетого мальчонку, скрючившегося на полу. Под руками Сквары малыш съёжился ещё больше.

– Не… бей… – просипел он и всхлипнул. – Ничего… больше нету…

И надсадно закашлялся. Кто-то слупил с него не только меховой кожушок, но и верхнюю рубашку.

Сквара поднял мальчонку. Для начала натянул на него свой собственный кожух, просторный, нагретый у тела. Надвинул на растрёпанную голову куколь. Ему самому было пока не холодно после скорой ходьбы. Потом он стал оглядываться, приучая к полумраку глаза.

Обидчика он распознал без труда. Крепкий светловолосый парнишка насмешливо улыбался, сидя не просто на толстом охвостье своего кожуха, а на чём-то более мягком. Сквара выпустил мальца – тот беспомощно завалился и опять свернулся в клубок, – поднялся и, перешагивая чьи-то ноги, пошёл в середину шатра.

– Отдал бы, – сказал он светловолосому.

Тот немедленно распознал окающую помолвку.

– Да никак дикомыт!.. Что, и вас до котла допустили?

– Не, – сказал Сквара. – Меня сильно взяли… Ты отдай кожушок-то. Не срамничай.

Улыбка паренька стала глумливой.

– Нас тут пристыживать некому. Без выкупа не отдам!

– Хорошо, – кивнул Сквара. – Я тебе на кугиклах сыграю, добро?

– Добро.

И светловолосый ёрзнул, пересаживаясь удобнее.

Сквара вынул из нагрудного кармашка кугиклы, заиграл. Конечно, не братскую колыбельную, к которой Кербога придумал такие грустные и неправильные слова. Просто песенку, подслушанную на купилище в Торожихе. Потом другую и третью.

Ребятня сдвинулась теснее. Новые ложки могли хорохориться сколько угодно, а только расставание с домом ни одному из них легко не далось.

– Добро? – спросил Сквара, глядя на светловолосого.

Тот, чувствуя себя всесильным хозяином, лишь заулыбался шире прежнего:

– А теперь покажи, как у вас на Коновом Вене пляшут.

Сквара подумал. Снова кивнул. Взмахнул руками, присел… Но вместо плясового коленца схватил обидчика за ногу, опрокинул назад. Парнишка от неожиданности свалился и несколько мгновений барахтался на полу. Сквара поднялся, держа в руках кожушок.

– Рубашка где? – спросил он негромко.

Светловолосый вскочил, что-то бормоча наполовину грозно, наполовину плаксиво. Бросился на дикомыта. Сквара отшагнул, молча приласкал обидчика, как научил когда-то отец. Локтем под подбородок, возвратным движением кулака – в нос.

В углу кто-то завозился, стаскивая с себя лишнее. Скваре из рук в руки передали вязаную рубашку.

Он вернулся ко входу, одел малыша, сел и устроил его перед собой, чтобы надёжнее обогреть.

Светловолосый ощупывал нос, бранился – невнятно, но угрожающе.

– Зря воевать лезешь, – сказал Скваре мальчик из старших. – Пестунчик твой всяко не жилец. Лихарь баял, если до утра и додышит, всё равно у дороги бросим.

– Не тащить же, – подал голос другой.

Сквара сдвинул брови:

– А в сани? А в зеленец отдать?..

Мальчишка в ответ пробурчал:

– Про то не нас спрашивай, а Лихаря с Ветром… Меня, если что, Дроздом кличут.

– Тут всяк сам за себя, кто крепкий, дойдёт, – добавили из потёмок.

Сквара нахмурился круче.

– Вот помрёт, – сказал он, – тогда рухлядь и заберёте. А до тех пор тронет кто, зашибу.

Больше его не цепляли. Прежде неоспоримым вожаком был светлоголовый Хотён. Теперь Хотён держал в горсти расквашенный нос, но дикомыт на его место, кажется, не посягал… Вот забота, кого держаться, как быть?

Между тем хворый парнишка немного отогрелся, даже стал шевелиться.

– Ты чьих будешь? – шёпотом, чтобы не напугать, спросил его Сквара.

– По… Под… Оз… зно…

– А мы… к Воробьям в гости зашли, – в свой черёд сказал Сквара. – У тебя лапки, что отец мой сработал.

Ознобиша запрокинул голову, думая увидеть лицо, но глаза никак не хотели открываться.

– Ты… ты… Све…

– Не. Старший я. Скварой люди зовут.

– Теперь иначе звать станут, – проворчал из темноты Дрозд.

Сквара передёрнул плечами:

– Ну и ладно. Хоть горшком, только чтобы в угли не ставили.

Кто-то неуверенно засмеялся.

На закате дали поесть.

Ни к какому общему котлу новые ложки приглашения не удостоились. Не заслужили пока. В шатёр просто сунули корзину с лепёшками из болотника. Они оставляли горьковатый привкус во рту, но были по крайней мере жирны. Корзину поставили прямо там, где сидел Сквара. Кажется, лепёшки в самый первый раз оказались поделены справедливо.

Ознобиша есть сперва отказался. Пришлось уговаривать, заставлять. Это у печки на пустое брюхо можно болеть. На холоде не получится.

Вяло дожевав, Ознобиша спросил:

– Ты моих… видел? Отика, маму?..

Кривить душой не хотелось, но и добивать мальца чудовищной вестью было нельзя.

– Не, – сказал Сквара.

Настала ночь. Иные спали, но некрепко. То один, то другой вставал разогнать онемение, попрыгать с ноги на ногу, похлопать руками. Малышня постепенно переползала поближе к Скваре и Ознобише.

– А ты «Лебедь плакала» умеешь? – спросил неуверенный голосок.

– Умею.

– А «Журавлики вернулись»?

– Напоёшь, спробую, – пообещал Сквара.

– А и напою… Слушай вот!

Кугиклы тихонько ворковали впотьмах, вплетали свой голос в свист ветра, в глухое гудение леса. Никто не шугал Сквару, не просил замолчать. Тем, кто спал, наверное, снился дом.

– Уйдём, может? – спросила Арела. – Мне-то воля, а тебя во дворе увидят… Не прибили бы.

Светел отвечал равнодушно:

– Совсем убить постыдобятся, а синяков не бояться стать.