Начало погони

Первыми пришли Белки, до их деревни отсюда было поближе. Но одновременно с ними с другой стороны примчалась Осока. Примчалась одна, далеко опередив своих. Словно что чувствовала.

Бусый с рук на руки передал отца родичам, спрятал лук и молча вытянул из кошеля бусину. Бусина повлекла за собой ремешок и на нём – кровавую прядку.

Лицо у Осоки сделалось серое. И старое. Не то чтобы на нём враз явились морщины, просто глаза стали как у погасшей старухи.

– Веди туда, – тихо потребовала она.

И Бусый повёл. Не одну Осоку, много людей. И странное затишье было у него в душе. Рассказывал ровным медлительным голосом, как о чужом, и растерзанного Колояра им показал, как чужого, и отстранённо даже сам себе удивился. Так слишком сильно битая плоть вспухает подушкой, отказываясь допускать к сознанию новую боль.

Осока же при виде останков любимого не вскрикнула, не заплакала. Опустилась рядом с ним на колени, беззвучно, одними губами зашептала какие-то слова, размеренно покачиваясь из стороны в сторону.

Погодя приблизились обе большухи.

– Собрать бы… на честной костёр возложить… – простонала Бельчиха.

Осока разогнула колени.

– Я сделаю.

Ей передали лопатку, и она оказала жениху последнюю честь. Вынула из снега, сгребла, что собрать удалось, на чей-то расстеленный плащ.

– А и не велик же ты, не тяжёл: на руки возьму, укачаю, домой почивать отнесу…

И на том кончились Осокины силы. Мать Зайчиха обняла её, и девушка наконец заплакала, закричала, захохотала, выплёскивая невыносимое горе, и бабьи скорбные голоса со всех сторон обступили её крик, оградили от одиночества.

Слушать это было почему-то гораздо менее страшно, чем первоначальную тишину и звучавшие в ней мертвенно-спокойные речи.

Соболь угрюмо распоряжался, готовя облаву. Лица у охотников были хуже грозовых туч. Венны не собирались отсиживаться за тынами деревень, позволяя какому-то людоеду безнаказанно колотиться^[28] по их лесам, скрадывая людей на тропках, как дичь. Пускай сам узнает, каково это – быть дичью, измотанной неотступной погоней.

Для Бусого их решимость отливала железом, так что кожухи и полушубки представали едва ли не воинскими кольчугами.

– Нет, – сказал ему Соболь. – Ты будь при отце.

Вот оно как!..

Стоило собраться взрослым мужчинам, и он, не изведавший Посвящения, сразу оказался мал и не нужен. Так ли было, пока они у печек грелись по избам, а он, Бусый, в рожок трубил, им весть подавал? Мальчишка едва опять не расплакался, на сей раз – злыми и горькими слезами смертельной обиды.

– А Ульгеш? Ему можно?! – завопил он, не помня себя от ярости и бессилия.

Соболь за этот выкрик мог вразумить его затрещиной и был бы, без сомнения, прав, но он лишь чуть улыбнулся. Чернокожий мальчишка в сторонке яростно спорил со своим наставником Аканумой, и нужды не было разуметь по-мономатански, чтобы понять, о чём у них шла речь.

– Ты и Ульгеш, – словно и не прерывали его, довершил Соболь.

А вот Осока осталась, и попробовал бы кто ей возразить. Утёрла глаза и вытребовала себе копьё, да первое протянутое ещё не взяла, удовлетворилась лишь самым тяжёлым и прочным. И встала среди мужиков, и с нею ещё несколько девок и отчаянных молодых баб. Соболь подошёл было к ним, но они все дружно так ощерили зубы, что он только рукою махнул и не стал без пользы тратить время.

И пошли: одни в одну сторону, другие в другую. К деревне Белок потянулись уносившие Летобора и останки Колояра со Срезнем. Бусый держал шест носилок, устроенных для раненого отца, и, скрутив унижение, не позволял ему сбить себя с шага, заставить тряхнуть, обеспокоить прикрывшего глаза Летобора. Ульгеш брёл рядом и тоже ни на кого не смотрел. Взъерошенный Летун держался сзади, он рад был выместить неправду, свою и хозяина, но на ком бы?..

А Соболь повёл погоню по горячему следу.

Вызов

Оказавшись в деревне и передав в чьи-то руки шест носилок, Бусый тут же сбежал обратно в лес. Юркнул тенью за ворота и сразу наддал ходу. Даже Летуна звать не стал. Смышлёный пёс, впрочем, вскоре догнал его.

«А что такого? – лихорадочно твердил он себе, как будто уже слышал суровые упрёки старших и пытался оправдаться перед ними. – Что такого-то? Велели сопроводить батюшку домой, я и сопроводил, не ослушался. А чтобы после того нельзя было опять в лес бежать охотников догонять, мне такого воспрещения никто не давал…»

Смешные младенческие доводы никого, конечно, не убедят. Бусый знал, что будет наказан. Кабы ещё и от Посвящения не отрешили: какое, скажут, тебе Посвящение, посчитали было за взрослого, а ты как есть возгривец^[29]. Ну и бегай с такими же, пока бусорь^[30] не порастратишь…

Скажут и сделают, и никто не вступится за него, но, странно, сейчас это его совершенно не волновало.

Он больше озаботился, обнаружив, что с Летуном, пропустив в ошейник верёвку и держась за неё, поспевал на лыжах Ульгеш.

– Ты-то куда?! – рявкнул было на него Бусый.

Жёлтые глазища яростно полыхнули на предвечернем солнце.

– А ты куда?!

«Ещё и гостя, которого доброму Белке след всячески ограждать, с собою сманил…» – как наяву, раздался над Бусым презрительный голос Соболя.

«Да не сманивал я!.. – мысленно закричал в ответ Бусый. – Он…»

И, как наяву же, осёкся, потому что Соболь опять будет прав. А то побежал бы куда по чужому для него лесу Ульгеш, если бы сверстник-венн так решительно не задал стрекача из деревни.

С отчаяния Бусый едва не кинулся в драку, поскольку не видел иного способа вразумить и вернуть Ульгеша домой… Удержался. Кто ещё кого в этой драке побьёт, неизвестно, а что время они по-глупому упустят, пока другие след гонят, – уж точно.

И Бусый только махнул рукой, отвернулся, дальше побежал. Поспевай как сумеешь.

Правду молвить, и Ульгеш, и его старый наставник на лыжах ходили очень неплохо. Особенно если учесть, что они снег-то впервые увидели хорошо если год назад. Сказывали, отродясь не бывало у них дома снега и льда. А пришлось – и ничего, и освоили новое умение, и упорный Ульгеш отставал от Бусого только на подъёмах.

«А я смог бы так-то скоро выучиться, к примеру, днями скакать на коне? Или веслом грести, как сегваны на корабле?..»

Когда проскакивали залитую кровью поляну, праздные мысли разлетелись стайкой испуганных воробьёв, и на смену им заново накатил страх. «Не вставай, собака, на волчий след: оглянется, съест!» Невольно Бусый переглянулся с Ульгешем… Чернокожий парнишка явно думал о том же.

Они стояли одни.

И кругом на вёрсты не было никого из своих.

И Летун им скверный защитник, если вдруг что. Уж если Срезень не смог…

Человеческого голоса не слыхать было в лесу, ни вблизи, ни вдали. Только глухо шумели сосны, раскачиваясь на влажном ветру. И солнце скрылось в плотном войлоке облаков, пришедших из-за Светыни.

Бывает, что хитрый зверь делает широкую петлю и возвращается на свой след, чтобы напасть на преследователя со спины…

Не сговариваясь, двое мальчишек во все лопатки полетели дальше по следу.

Рывок на вершину холма сжёг последние силы. Ульгеш поравнялся с Бусым и кулём свалился в снег, он всё-таки не выдерживал бега, его начало рвать. Бусый мельком посмотрел на товарища и вновь оглядел болотное редколесье внизу. Ему самому было худо. Лёгкие жгло огнём, сил не оставалось даже на то, чтобы бояться.

Охотников нигде не было видно.

Бусый дождался, чтобы утёршийся Ульгеш приподнялся сперва на колени, потом и во весь рост, и молча поехал с холма. Когда склон кончился – пошёл вперёд, бежать он тоже больше не мог.

Неужели только нынешним утром он, счастливый, лез на Вороную Гриву, и на Ветродуе стоял, и мечтал о полёте, и радовался подаркам Крылатой родни?.. Целая жизнь успела пройти…

Бусый не сразу поверил собственным ушам, когда впереди раздались людские голоса. Он даже остановился, и Ульгеш наехал ему сзади на лыжи, кажется, юный мономатанец уже плохо разбирал, куда идёт и зачем, но – плёлся, переставлял ноги, потому что иначе было нельзя.

А Бусого словно хлестнули, откуда что взялось! Он живо поднялся на очередной пригорок…

…И первым долгом увидел мелькнувшую в высоте тень. Тень птицы. Серую под серыми облаками. Ту самую, с мёртвым проницательным взглядом, от которого горячая кровь превращалась в стылую жижу.

Мальчишка торопливо зажмурился, чтобы ненароком не встретиться с птицей глазами. Если не удастся этого избежать, птица, витающая над людоедом, непременно его тоже увидит. И укажет чудовищу дорогу к нему, Бусому.

«Что?..»

С чего это он вдруг решил, будто птица парила именно над людоедом? Он видел-то её раньше всего один раз, на кулачном бою, и тогда никакого лиха лесного не было даже в помине, а птица приглядывала не за зверем – за человеком. За Резоустом.

Бусый ощутил, что близок к догадке… Догадке до такой степени страшной, что бестолковые мысли о Резоусте, людоеде и птице над ними завертелись водоворотом и от греха подальше понеслись прочь из сознания. Бусый рванулся вперёд, на звук человеческих голосов.

Со следующей гривы ему наконец удалось увидеть охотников.

И вмиг стало ясно, что оправдались его худшие страхи, а жуткая догадка оказалась верна.

Крепкие, скорые на ногу и нешуточно обозлённые мужики, которых вёл Соболь, просто не могли далеко отпустить людоеда. И зверь, чуя за плечами погоню, сотворил самую немудрёную хитрость. Вернулся на собственный след и пробежал по нему какое-то расстояние, ступая шаг в шаг…

А после могучим прыжком бросил себя далеко прочь.

Теперь охотники заняты были тем, что искали, в каком месте зверь с этой самой петли сошёл. Они упорно, обследуя каждую валежину, каждый куст, искали продолжение следа чудовища. Подзывали собак, но и от тех толку было немного. Собаки выглядели растерянными, сбитыми с толку. А Бусый, холодея, уже понимал, что никакого продолжения следа они не найдут.

Потому как зоркие глаза мальчика в самом деле отыскали среди охотников Резоуста.

А ведь его не было среди Зайцев, прибежавших на зов рожка. Бусый отчётливо помнил – не было!

Теперь Резоуст хлопотал вместе со всеми, обшаривая подлесок. Очень пристрастный взгляд мог бы отметить, как сторонились его собаки, ну так они его с самого начала не жаловали…

А над Резоустом, пристально наблюдая за ним, кружилась та самая птица…

Бусый услышал кровожадный рык Летуна, и в лицо полетели комья снега из-под лап. Летун сорвался с места без раздумий, он шёл убивать.

– Назад, Летун! Назад!

Всуе. Бесстрашный пёс двухсаженными скачками мчался вперёд, снег там, не снег. Оборотень сумел обмануть погоню, да только его, Летуна, не проведёшь. Не спрячешь истинной сути.

– Назад!..

Удивлённые охотники увидели последний прыжок Летуна и его пасть с оскаленными клыками, целившую Резоусту в горло…

Резоуст нимало не дрогнул. Неспешно, этак с ленцой чуть отшагнул в сторону, принимая собачий прыжок на копьё с широким и длинным клинком.

Когда мальчишка добежал до упавшего в снег пса, Летун был ещё жив. Он увидел хозяина и узнал его. Окровавленная пасть легонько сжала руку Бусого. Потом Летун вытянулся, вздохнул и затих.

– Не серчай, парень. Что ж ты так, собака твоя взбесилась, а ты и не уследил? Хорошо ещё на меня, не на кого другого первого бросилась. Беды бы наделала…

Резоуст, ухмыляясь, вытирал о снег копьё. Правду молвить, ухмылка была у него кривоватая, а глаза бегали. Он что думал, люди кругом него бешеной собаки никогда не видали? Кого решил обмануть?..

– Это он! – закричал Бусый, и крик не поместился в горле, но преодолел судорогу и вырвался на волю. – Это он! Он Колояра убил! Он оборотень!

Птица издала какое-то скрежещущее, раздражённое карканье, развернулась в воздухе и упёрлась своим ледяным взглядом в мальчишку.

Вот только Бусому было теперь всё равно. Все страхи для него кончились. «А смотри, серая дрянь, пока зенки не лопнут! Я ещё и сам на тебя посмотрю, мало не покажется!»

– Он оборотень! Он человеком прикинулся!..

А кого видели охотники и Соболь? Мальчишку, отчаянно ревущего над убитой собакой. И Резоуста, который спокойно стоял рядом и снисходительно усмехался. Он молчал, не трудя себя оправданиями. Чего ради, мол, и так всё понятно. Не может простить малец гибели собаки, вот и несёт всякую чепуху.

Да, но Летун ведь не бесился. А раз не бесился, почему бросился на Резоуста? Просто так, ни за что ни про что, веннские волкодавы на людей не бросаются…

– Это он!.. – с невменяемым упорством продолжал выкрикивать Бусый. – А давно ли он возле вас объявился? Не тогда, когда вы след потеряли?! – Люди начали переглядываться, и Бусый вдохновенно добавил: – Дедушка Соболь, вели ему, пусть он разденется! Пусть раны окажет! От ножа Колояра, от зубов Срезня!

Он увидел, как нахмурился Соболь. А потом вперёд всех выступил крепкий старик, что пришёл когда-то в дом Заюшки из западных чащ, из рода Серого Пса.

– Я своих собак знаю! – буркнул дед, точно капкан захлопнул. – Хочет очиститься, пускай заголится!

С лица Резоуста сбежала улыбка, а глаза снова прекратили отражать свет.

– Недоноска вздумали слушать?.. Я-то вас, веннов, за братьев было начал считать!.. А вы, чуть что случись, рады без разбора на пришлого всякую вину возложить!.. Так и я свою правду перед кем угодно отстою! Есть охотники удачу на Кругу попытать?..

Охотники были. Бусый взвился на ноги, торопливо стирая с ладоней кровь Летуна, чтобы не помешала выхватить нож. Серый Пёс начал открывать рот, собираясь должным образом принять брошенный вызов, но обоих опередили. Против Резоуста с таким же, как у него, копьём стояла Осока. И направляла вытянутой рукой своё оружие прямо ему в лицо.