Жилина терпеть не могла вопросы, экскурсионную методичку она выучивала наизусть и шпарила текст, как отличница-зубрила на уроке литературы. «Шаг влево, шаг вправо» – и девушка плыла, отливая очередную «пулю». Ее перлы расходились по всем филиалам как анекдоты.

Так уж совпало, что в это время Савинова тоже оказалась в экскурсионном отделе и снова не удержалась:

– Марина Эдуардовна, премьера оперы «Вертер» в постановке Лемешева состоялась 5 июня 1957 года в Большом театре, – вполне благодушно обратилась она к ней. – А еще не сочтите за труд исправить вот тут в ведомости. Слово «экскурс-а-вод» пишется через букву «о», – добавила она и нажила себе врага.

* * *

Через месяц директор не без гордости подписал заявку о продлении срока работы выставки.

– На месяц, Арина Ивановна, больше не могу, – великодушно согласился Кабулов. – В ноябре нашего «Лемешева» ждут в Тамбове. А потом, сами знаете, у нас в плане юбилей Островского.

Продление сроков для куратора – дополнительные хлопоты. Но Арина все равно была довольна. Даже перед закрытием, в самый последний день, в музей поступило много заявок, и набралось четыре полные экскурсии. Финальная была назначена на 15.00, а сразу по окончании начинался демонтаж выставки.

Геннадий, бригадир монтажников, уже несколько раз подходил к Арине:

– Я про то, чтоб вы не забыли. Мы начнем в половине пятого! И не минутой позже.

Его подопечные уже топтались во дворе у «Каретного сарая» и безостановочно курили строго под табличкой «Курить запрещено». Работа монтажников ценилась дорого, любая задержка грозила дополнительными расходами.

Арина согласно кивнула и направилась в главный корпус, чтобы предупредить и поторопить всех остальных.

В вестибюле толпились посетители, ждали экскурсовода. Кассирша Софья Семеновна, приветливая розовощекая старушка, продав последние билеты, покинула свой пост и пошла общаться в народ:

– …Нет-нет, вы ошибаетесь. Это лемешисток называли «сырихами». Лемешев жил на улице Горького, а рядом находился гастроном «Сыр». В магазине поклонницы грелись и вели наблюдение за объектом, – не без удовольствия объясняла она обступившим ее экскурсантам.

– Но ведь за Козловским тоже бегали! – возразила одна из них.

– Конечно, бегали, никто не спорит. Но Лемешев был такой красивый, обаятельный и, как сейчас говорят, сексуальный, – умильно пропела Софья Семеновна.

– Как же эти «сырихи» мучили его жену! – подала голос другая посетительница в кричаще-красном кашне.

– Справедливо сказано. Лемешистки вели себя очень агрессивно, – согласилась Софья Семеновна. – Чего они только не делали!

– Даже под трамвай ее толкали! – вступил в разговор худенький старичок с редкой бородкой. – Я помню жуткую историю, когда ей на голову, она ведь тоже в Большом пела, высыпали целый мешок копеек и чуть не убили. Безумно ревновали, безумно, готовы были на все!

– Да-да, я это тоже от мамы слышала. Она Лемешева обожала, – заговорила женщина помоложе. – Моя мама была народным судьей, работала в Ленинграде и бегать за ним не имела возможности. Но стоило ей только узнать, что Сергей Яковлевич поет в Большом Ленского, так она посреди заседания могла встать и уйти: «Слушания переносятся. На два дня. У меня “Онегин”!»

Присутствующие засмеялись, обмен мнениями продолжился.

Тут Софья Семеновна заметила Арину и, сияя, подскочила к ней:

– Ах, Ариночка Ивановна, все забываю вас поблагодарить. Ведь это все вы! Представьте, на последнюю экскурсию записались целых двадцать пять человек. Давненько мы такую кассу не сдавали!

– Нет, Софья Семеновна, вы мне приписываете чужие заслуги. А двадцать пять экскурсантов – это все-таки много, в зале тесно будет. Кто на группу пойдет?

– Мариночка Жилина. Ой, она, бедняжечка, так устала… она сейчас внизу отдыхает, – понизив голос, сказала Софья Семеновна. Добрая душа, она всех любила, всех жалела и в свои 62 года панически боялась увольнения.

В кармане Арины звякнул мобильный. Директриса Тамбовского краеведческого музея звонила ей сегодня уже в третий раз:

– Арина Ивановна! Кабулов не берет трубку!

– Ну, так, а что Кабулов?

– Я хотела ему напомнить, что мы очень и очень ждем. Мы и так пошли вам навстречу, сдвинули сроки! Надеюсь, никаких задержек больше не будет.

– Не волнуйтесь, у нас уже начался демонтаж, – соврала Арина и, нажав отбой, протяжно вздохнула. Сумасшедший день! Как бы чего не забыть в такой-то суете.

* * *

Тем временем в залах все шло своим чередом. Последнюю экскурсию, как и предполагалось, сократили на пятнадцать минут, и она уже подходила к концу. «Блистательная» Марина Эдуардовна стояла у центральной витрины и отвечала на вопросы.

Арина не могла пропустить такое и задержалась у открытых дверей зала. Тотчас рядом с ней нарисовался монтажник Геннадий.

«Какой же он настырный! Времени-то еще полно!» Метнув на бригадира строгий взгляд, Арина энергично затрясла головой и ткнула пальцем в часы, висевшие за его спиной. Геннадий, вздыхая, отступил.

В руках Савиновой едва слышно пискнул мобильный. Пришла эсэмэска. Коллеги хотели отметить закрытие «Лемешева» и заказали столик в кафе поблизости.

Отбив короткое «ок», она стала спускаться к выходу, но внезапно дорогу ей преградила черная форменная куртка с яркой нашивкой «Служба охраны».

Это был Юра Шнурков.

– Юр, а вы что?.. – Арина замялась.

– Арина Ивановна, мне уходить надо, – смущенно пробормотал он. – Помните, я предупреждал. Меня Харитонов подменит.

«Вот про тебя-то я напрочь забыла!» – подумала про себя Арина, а вслух сказала:

– Ох, как это некстати, Юра! И что теперь? Ваша смена, все бумаги у вас, Харитонов – новенький, он не в курсе.

Но Шнурков упрямо бубнил про то, что у него обстоятельства, что он предупреждал и что это в порядке исключения.

– Послушайте, через десять минут группа уйдет и начнется демонтаж. Юр, подождите, а? – Арина представила себе, как новенький Харитонов будет болтаться под ногами, мешать и задавать лишние вопросы.

– Ну не могу я! Мать – в больнице! Мне до зарезу надо! – взмолился Шнурков.

– А этот Харитонов где?

– Он сейчас придет.

– Ладно, бог с вами, – посмотрев на часы, с неохотой произнесла Арина и уже вдогонку ему бросила: —…Но перед тем как уйти, Харитонову вы все сами отключите… – Она хотела сказать «объясните», но оговорилась, потому что откуда-то сверху прозвучал истерический женский голос:

– Помогите! Кто-нибудь! Я его не удержу! Ну что ж вы стоите?!!

Крики доносились из того зала, где шла последняя экскурсия.

«Этого только не хватало!» – промелькнуло в голове Арины, когда она летела по ступенькам наверх.

На полу в центре зала, развалившись в неловкой позе, полулежал-полусидел очень бледный пожилой господин. Бледность эта сразу показалась Арине какой-то нехорошей, знакомой – у отца было больное сердце. Синими губами старик судорожно хватал воздух и что-то тихо шептал, рука с набухшими венами сжимала ворот пуловера. Встав на колени, старика поддерживала экскурсантка в красном кашне, то ли его спутница, то ли она просто вовремя оказалась рядом, и истошно, безостановочно кричала:

– Дайте же стул! Я его не удержу. У кого есть сердечное? Расступитесь, здесь душно, ему нужен воздух. Вызовите неотложку!

Все прочие посетители, включая смотрительницу зала, замерли с испуганными лицами, оглушенные криками, остолбеневшие, не знающие, что предпринять.

– Да! Есть! Сейчас! Уже, уже вызываю… – из-за спин посетителей вылетела Жилина. – Алло, «Скорая», срочно приезжайте! Сердечный приступ в музее! Фамилия? Не знаю. Да, мужчина! Не знаю я, сколько ему лет. Да замолчите же вы наконец! – гаркнула она на женщину в красном кашне. – Нет-нет, это я не вам! – и затараторила в трубку адрес музея.

Тут в дело вмешалась Арина:

– Уважаемые гости, убедительно прошу всех покинуть зал. Сейчас приедут врачи и окажут больному медицинскую помощь! Не задерживайтесь, проходите на выход! – громко, четко, уверенно скомандовала она и, сопровождая слова жестами, заняла позицию у выхода из зала.

Очнулась наконец и смотрительница зала, Раиса Тимофеевна, и принялась энергично подталкивать посетителей к дверям. А там, привлеченные криками, уже сгрудились сотрудники музея. Мелькнули черная форма охранника и седые кудряшки кассирши. У Софьи Семеновны, как у собаки-санитара, всегда имелась при себе объемистая сумка с лекарствами. Просочившись сквозь толпу, она передала больному нитроглицерин.

Через четверть часа посетителей в музее уже не было, лекарство начало действовать, и больной немного пришел в себя. Когда приехала «Скорая помощь», он смог самостоятельно дойти до машины.

Демонтаж начался почти без опоздания. «О чудо!» – Арина с облегчением выдохнула.

Однако полчаса спустя на выставке обнаружилась пропажа. Из центральной витрины исчез экспонат, значащийся в описи под номером 12. Это был элегантный, обтянутый шелком ежедневник великого тенора.

Его передал Арине лично, из рук в руки, известный московский коллекционер Григорий Борисович Лейбман.