© Текст. Мария Лабыч, 2020

© Агентство ФТМ, Лтд., 2020

⁂

1

10:13 a.m.

Ее дыхание замедлилось. Новый вдох. Выдох…

Сухая салфетка все медленней скользила по поверхности окна. Стерильное ничто стекла, и цель видна, как на ладони.

Вдох. Ладони сухие и теплые.

Щуплая молодая женщина, по виду гастарбайтер второго колена, торопливо оттирала плевок на панорамном окне третьего этажа «Рэдиссон». Острый локоть то выскакивал из синего рукава, то нырял обратно. Темный хвост под хозяйственной синей резинкой скакал по лопаткам. Рядом породистый телохранитель ожидал у двери патрона. Изящная блондинка простучала шпильками через фойе и исчезла у лифтов. В тишине отчетливо стал слышен спиральный звук движения салфетки по стеклу. За окном на площади у здания отеля три джентльмена, активно жестикулируя, пытались прийти к соглашению. Без успеха. Пять минут переговоров, и один из них принял решение. Он замолчал, отрицательно покачал головой и открыл дверцу своей машины. С его стороны разговор окончен.

До оскомины обычные будни столичного отеля, серая суета с оттенком утра понедельника.

– Есть, – вдруг тихо произнес охранник и машинально придержал жабру пальцами.

К этому моменту тело уборщицы окончательно выровняло каждый свой импульс.

– Толстый брюнет, желтый портфель.

С этой фразой охранник вынул из-под пиджака и передал ей пистолет. Дыхание девушки замерло между вдохом и выдохом. Она приняла оружие, следом услышала одинокий удар своего сердца, прицелилась и выстрелила сквозь стекло. Сухой хлопок отстал от спуска.

Секунду отверстие в стекле шипело, втягивая воздух, в острых сколах играло солнце. На площади один из оппонентов не завершил намерения. Он рассеянно помедлил и вдруг нелепо завалился в салон машины. Яркая песочная туфля оторвалась от замощенного двора и, качнувшись, повисла в воздухе. Туфля цвета портфеля.

Собеседники не сразу поняли, что их осталось двое.

А в коридорах отеля тревожно захлопали двери.

– Что это? Выстрел?

– Выстрелы, вы тоже слышали?

– Когда?

– Ну вот, сейчас. Только что…

Тут к паникующим гражданам выдвинулся серый телохранитель, небрежно поправляя полу пиджака:

– Внимание. Всем отойти вглубь помещения. Огонь ведется через окна. – Он указал на дырку в стекле.

Неполный десяток любопытных волной отхлынул от окон. Иные в направлении своих комнат.

– Полиция? – робко просипела престарелая гражданка.

– Совершенно верно. Полиция в пути. Всех прошу сохранять спокойствие.

– Но как же… ой, тут девочке плохо.

От испуга молодая уборщица рухнула, как подкошенная. Активная престарелая гражданка едва успела затормозить ее падение, не то бедняжка наверняка разбила б голову о плиты пола. В конце концов она все же выскользнула из ревматических рук и растянулась лицом вниз. Хвост замел пол, худой локоть в синем рукаве неловко вывернулся.

– Вернитесь к себе, – равнодушно посоветовал охранник. – Поверьте, вас всех еще пригласят.

– Она ранена? – во вдохновенном приступе паники спросил кто-то.

Охранник присел и грубовато перевернул девушку лицом вверх.

– Обморок. Испугалась.

Он поднялся с озабоченным видом:

– Расходитесь.

Неловко он поднял уборщицу и понес в сторону лифтов.

– Но ведь вы вызвали полицию? – чуя неуловимое неладное, вслед охраннику крикнула активная престарелая.

Не замедляя шаг, телохранитель посмотрел в окно. Там робким и настойчивым кружком собрались свои зеваки, заметно тормозя стремительного человека в синей униформе.

«Что-то быстро».

Один из собеседников мистера Желтого портфеля тем временем присел и прятался за его машиной. Другой кинул взгляд на окна отеля и посмотрел, казалось, прямо в лицо телохранителю. Но вдруг задрал голову и стал изучать крышу.

У служебного входа охранник оглянулся:

– Не волнуйтесь, через минуту полиция будет здесь.

Охранник и уборщица спустились по служебной лестнице и порознь покинули здание за минуту до оцепления.

10.44 a.m.

Она увидела напарника у киоска неподалеку от входа в метро. Светило весеннее солнце, слух терзали трамваи, разрывались пыльные воробьи. В тени козырька охранник из отеля изучал боковую витрину, наглухо заставленную прессой.

– Хай, бади. Классные очки. Папины? – услышал он из-за плеча. Хрипловатый голос принадлежал уборщице из отеля. А внешний вид, на сей раз, студентке хорошего вуза гуманитарного направления. Ее респектабельному брючному костюму мешали заскучать высоко выбритые татуированные виски, хорошо видные под собранными в хвост волосами.

– Ты задержалась…

Он оглянулся и с сомнением осмотрел ее голову, как некий самостоятельный необычного вида предмет.

– Это ирокез, – сообщила она. – А что?

– Ты сделала это где-то здесь, в подворотне?

– Бери выше. – Пригласительным жестом она указала на ряд приветливых синих кабинок. – В сортире.

Лицо ее торжествовало. Он задумался на секунду и сказал:

– Сомневаюсь, что кому-нибудь, кроме меня, это понравится.

– Я знала, что ты оценишь.

Они спустились в метро, продолжая коротко переговариваться.

– Без проблем? – дежурно спросил он.

– У меня чисто. Кто это?

– Теперь никто.

– Есть подтверждение?

– Пока только ментовские переговоры. Радиокод «убийство», однозначно.

Они внедрились в толпу.

– С тобой приятно работать. – Он протянул руку для пожатия.

– Стоп-стоп-стоп. Тритон, ты что? Что еще за сантименты?

– Молчи. Слушай. Думаю, в ближайшее время мы никому не понадобимся. Отдыхай, Тамагочи. Документы в ячейке. Счет закрой сразу. Ты все знаешь, но напомнить – не лишнее. Если каникулы затянутся, не пугайся нового напарника. Я подумываю отойти от дел.

«А это возможно?» – мысленно спросила она. «Разумеется, нет» – вот единственный возможный ответ.

Он что-то задумал. Тамагочи всмотрелась в его лицо и не нашла ничего необычного.

Ей неожиданно польстило, что он признался. Несомненный признак доверия. В их деле такие вещи выясняются к концу знакомства.

– Я в сторону центра. Ты?

Вопреки инструкции они поехали одним составом. Он уступил даме ближайший второй вагон и в последний момент впрыгнул в первый, чуть придержав ладонью дверь.

11.14 a.m.

Состав мчался, завывая на поворотах.

«Гад Тритон. Испортил-таки настроение».

Уже сейчас Тамагочи знала, о чем подумает, когда возникнет новый напарник. Что какая-то милая студенточка, например, гуманитарного вуза проделала в теле Тритона правильную дырку. Чтоб не рыпался.

«А может, и получится, – без тени надежды подумала она. – Мы отморозки».

Вагон качнулся. Девушка рухнула на лавку. Напротив молодая цыганка с грязными руками кормила грудью малыша. Высокий школьник жадно заглядывал из-под локтя, держась за поручень. Близорукая девушка в нелепом розовом пальто читала, почти касаясь носом книги. Стесняется носить очки. Долговязый морской офицер с командировочным чемоданчиком подпирал надпись «не прислоняться». Лысый старик с мохнатыми бровями и осанкой танцора опирался на трость, уставившись в одну точку. Толстуха с кроссвордом заняла пол лавки, прикрыв перчаткой лист от любопытных. Непонятно чья девочка пяти лет в желтых резиновых сапожках прогуливала плюшевого медведя между сидениями.

Тамагочи взглянула на часы. Покемон на циферблате указывал на одиннадцать. Встретилась взглядом со своим отражением в стекле – в лице было что-то от покемона с часов. «Это потому, что мы отморозки».

Она вставила наушники в уши, прикрыла глаза, и забыла включить плеер.

«Двадцать минут назад был человек. У человека был желтый портфель и такие же туфли. Живот, одышка и дорогая тачка. Умер человек – и с этого момента я ничего не чувствую. Не он первый, не он последний. Я и Господь Бог занимаемся одним и тем же. Только я делаю это гораздо реже… Упс, не туда. Не в суде, оправданий не требуется.

Как там… Был человек. Ты спускаешь курок… то есть, я спускаю курок… и навсегда избавляю его от одышки».

Она ухмыльнулась. Он ненастоящий. Все дело в том, что он ненастоящий! Желтые туфли? Да хоть зеленые! Мы все – покемоны в зоне прямого прострела. Нас нет.

На лавке напротив цыганку сменила женщина-подросток с тревожным и пустым лицом. Беременна, похоже.

«Тритон хороший. Только бы у него получилось!» – пыталась молиться Тамагочи, когда действительность настойчиво потребовала ее внимания. Она удивленно открыла глаза – ничего нового. Вагон неполный. «Танцор». Толстуха. Беременная. Что не так? Она сосредоточилась. Беременная… Отекшее лицо, бесформенная куртка. По виду, так жить ей не хочется. В таком положении это бывает. Тамагочи прямо посмотрела ей в глаза и в ответ получила бессмысленный скользящий «взгляд в себя». Будто вокруг той жгучая пустота, от которой пора избавиться. Левая рука на коленях под животом. Правая едва заметно вздрагивает в кармане. «Четки?» Взгляд Тамагочи стал болезненно острым. Левая рука сидящей осторожно коснулась живота и немедленно легла на прежнее место. Как на стоп-кадре Тамагочи увидела, как в момент прикосновения неправдоподобно провалились пальцы относительно ладони: ее живот не круглый. На нем многосегментное устройство, и пальцы попали в проем. А в кармане, наверное, телефон или просто кнопка.

Поезд начал торможение, приближаясь к станции.

Что нужно делать?

«ЧТО ДЕЛАТЬ? Кнопка связи? Не успеваю. В толпе кричать: все на пол, бомба? Тритон бы знал наверняка!»

Бесконечную секунду Тамагочи тупо смотрела на раскрывшуюся дверь… и стало поздно. Она увидела лицо напарника в проеме и едва открыла рот, как он сорвал ее с лавки и выбросил из вагона навстречу входящим пассажирам с такой силой, что она упала, разбив подбородок о мраморный пол. И прогремел взрыв.

11.22 a.m.

Короткий болевой удар в ушах отрезало как ножом, звуки оглохли. Сверху посыпались острые мраморные осколки. Она приподняла голову, провела языком по зубам и сплюнула кровь. Оглянуться не успела: тяжелый удар по затылку вернул ее голову к полу. Нога споткнувшегося на миг опустилась перед лицом. Белая, с кошкой на пятке. Хорошо, что не ботинок. Не имея возможности повернуться, Тамагочи не видела происходящего за спиной. И едва смогла сгруппироваться, когда по ее спине, съезжая по ребрам, начали ступать ноги. Много ног. Спина промокла, но, по ощущениям, это была не ее кровь. Кто-то мешком свалился рядом и не дышал. О него спотыкались и падали сверху. Запахло едким синтетическим дымом, казалось, слышен гул огня. Кто-то задыхался у самого ее уха, непрерывно повторяя: «Мамочка, мамочка». Реже и реже.

Детали валились во все уплотняющуюся кучу, встать было уже невозможно. Тамагочи с усилием перекатилась через навал и боком отползла за колонну. Задыхаясь скорее от страха, чем от дыма, она, что было сил, закричала:

– Тритон! Тритон, Тритон!

И себя не услышала. Она вжалась спиной в колонну и продолжала немо кричать, зажимая уши руками и зажмурив глаза, ни на что не надеясь. Бесконечно долго. Он не шел. Он остался в вагоне.

А пассажиры все бежали, пока не запрудили холл станции. Казалось, этому потоку не будет конца. Из рупоров зазвучали короткие каркающие команды, но она не понимала их содержания. Потом толпа поредела, и к развороченному вагону начали протискиваться люди в шлемах и бронежилетах. Тогда она решила, что тоже может подойти. Встала, пригнулась и двинулась вслед за вооруженной цепью. Ей преградили путь и вежливо велели оставаться на месте и ждать медиков. От беспомощной злобы она чуть не кинулась на автомат, но тут увидела Тритона. Он сидел у ее же колонны, но со стороны взорванного вагона.

Она рванулась к нему, но он едва заметно отрицательно качнул головой. Сверху крови почти не было, только мелкие ссадины. Он часто дышал и крепко прижимал к животу руку.

– Что?

– Ты цела?

– Что там?! – Она требовательно смотрела на руку.

– Не очень.

Он ободряюще улыбнулся. Промежутки между зубами окрашивала кровь. Голос был обыкновенным, только дыхание заметно учащалось.

Она чуть-чуть отвела его руку, и сразу прижала обратно. Там была сплошная пузырящаяся каша и торчало что-то металлическое.

– Тритон, ты выживешь. Сейчас. Сейчас я кого-нибудь приведу.

– Молчи. Слушай. Другого шанса не будет. Уходи сейчас. И хватит метаться под камерами, они все это отсмотрят.

– Я только позову…

– Нет! Ты сюда не вернешься, или я зря тебя вытащил. Не дай им шанса. Ты уйдешь сейчас. До того, как схлынет толпа, ты поднимешься на поверхность и поедешь прямо на автовокзал. Шмотки купишь в переходе. Из страны – не раньше, чем через полгода. Последний счет не трогай, хоть с голоду будешь подыхать. Пообещай мне.

Голос его сбивался и гас. Она подползла совсем близко и прикоснулась лбом к его виску.

– Ты умрешь?

– Не сейчас.

– Мне страшно. Там в вагоне мертвые люди.

– Успокойся, Тамагочи. Представь, ты свободна. Повтори.

– Я свободна… (без смысла). Я ничего больше не умею.

– Никто ничего не умеет. Пока не научится.

– Я буду по тебе скучать. Всегда. – Тамагочи втянула носом кровь.

Ей показалось, что сейчас… вот уже сейчас она не выдержит. Отчаяние прорвется истерикой, и ничего не надо будет делать и никуда идти.

– Не будешь, – услышала она в ответ. Его голос трезвил, обуздывал панику.

– Я тебе нравлюсь? – неожиданно для себя самой спросила она.

– Нет. Тебе вообще не идет ирокез. Ты наивная дура, стриженная под подростка-головореза. Ты ошиблась один раз, но ты умна и не повторишь ошибку. И не смей думать по-другому.

Он прикоснулся пальцами к ее обритому виску, потом грубо оттолкнул ее голову.

– Вперед. За нас обоих.

Она поднялась с колен и, не оглядываясь, побрела по перрону. К ней подбежали спасатели, но она показала им на Тритона. Он уже потерял сознание.

– К нему, прошу вас. Он жив. Я в порядке. Прошу вас…

Ее подтолкнули к носилкам. Тогда она стянула окровавленный пиджак и задрала майку до подбородка. Повернулась. Ее бегло осмотрели и отпустили.

«Северный вестибюль!» Она шла, через шаг спотыкаясь. Но не вглядывалась в предметы, валявшиеся всюду. Обувь, сумки, какие-то папки… попадались и более странные формы с черными подтеками. Она сразу отворачивалась.

«Северный вестибюль».

Трупы уже убрали с перрона, они лежали в ряд между колонн в центре зала. Лица под мешками для уборки. Раненых было гораздо больше, их продолжали сносить ближе к перегруженному эскалатору и укладывать на пол. Многие были неподвижны. Другие бились, их держали за голову и ноги. Здесь и там стояли пассажиры, на весу держа в руках капельницы. Под ними ползали врачи. Кому-то били в грудь, пытаясь завести вручную сердце. Кололи вены, накладывали жгуты, накидывали дыхательные мешки. Тамагочи подумала, что здесь стоит стон, крик, плач. Но не слышала этого. В голове звенел высоковольтный звук неподвижного поездного состава.

Внезапно она уперлась в сталь забора. Знак «стоп», и дальше хода нет.

«Северный вестибюль!» – прокаркал рупор сотый раз. Но она не помнила, что это такое. Жестами дежурный пытался что-то показать, потом отнял машинку от лица и заорал:

– Назад! Выход там! Здесь пострадавшие!

Сообразила. Повернула. Навстречу по свободному пути, не останавливаясь, пронесся поезд. Тамагочи ослепили пустые окна, а порыв воздуха чуть не сбил с ног. Она словно очнулась и заплакала. Ей хотелось сейчас же вернуться к Тритону. Но он знал, что она этого не сделает. Значит так и будет. Сквозь бесконечно длинный холл забытых туфель она брела обратно к все убегающему эскалатору, мучительно вызывая в памяти его лицо. Оно исчезло, стерлось бесследно. Она не знала его имени, он не знал ее.