– Покажем тебя Кхад, порекомендуем, она присмотрится пару дней, а потом, скорее всего, примет.

– Кто примет? Куда примет?

Кошка переглянулась с Хриссэ и оба расхохотались.

– Мы – кхади, – сказала, наконец, девчонка. – А она – наполовину Вечная.

– Это кто говорит? – удивился Хриссэ.

– Теотта. Не слышал ещё?

– Уже слышал, – усмехнулся он.

– Это что, – неуверенно начал Нар Кьё, – вы, как это называется, подводники?

Хриссэ снова рассмеялся.

– Слово дурацкое, – пояснил он обернувшейся Кошке. – Вроде как да, – это уже илирцу. – Но, я думаю, скоро всплываем.

Мост кончился и остался позади, коридор с деревянным полом, с саманными стенами и пронзительно синим небом вместо крыши уткнулся в гнилой забор.

– А если я не хочу с вами?

Кошка отодвинула доску, чтобы пролезть, но остановилась, придерживая её и ожидая ребят.

– Не хочешь – насильно Кхад никого не держит, – сказала девчонка и нырнула в щель.

Илирец стоял в нерешительности, когда сзади подошёл Хриссэ и сказал над самым ухом:

– А я вот иногда держу покупки насильно, если покупка с секретом.

Нар Кьё резко обернулся при первых же словах, возмущённый, вышло почти лицом к лицу с Хриссэ. «Почти», потому что Хриссэ был лет на пять старше и выше на голову.

– Тебя подначивать – одно удовольствие, – сказал он. – На самом деле тебя никто не держит, Кошка верно сказала. В кхади не тащат силком, ей добровольно продаются умом, душой и всеми потрохами. А иначе она просто не примет. Потому я тебя даже убивать не буду, если откажешься.

Илирец только потом, дней через десять сообразил, почему Хриссэ действительно не стал бы его убивать. Мало того, что идти Нар Кьё было некуда. Это только он, приехавший в столицу недавно и рабом, не знал, кто такая Кхад и кто такие кхади, а в «Бесенятах» Хриссэ узнали сразу. И если бы его покупка стала бродить по городу и искать работу… Не раньше, чем к концу луны, его либо притащили бы обратно к Хриссэ в знак уважения, либо просто так прирезали бы, от греха подальше… Серого психа из кхади в городе отлично знали. Но пока Нар Кьё этого всего не знал, а только слушал, судорожно пытаясь что-то решить…

– Тебе предлагают хорошую работу, потому что ты – хороший боец, Нар Кьё а-Нле-и-Шатта¹³.

На лице мальчишки явственно читалось крайнее удивление. «Узкоглазым» его сейчас не назвал бы даже самый завзятый ненавистник илирцев.

Доска в заборе скрипнула, и из щели выглянула возмущённая Кошкина голова.

– Что вы застряли?! Два шага осталось – нет, надо здесь встать столбами и побеседовать!

– Идём, – отмахнулся Хриссэ. – Считай, что тебя просто нанимают на очень хороших условиях, – сказал он илирцу, – шагая в щель. – Пойдём, приглядишься и на месте решишь.

Тисса

2272 год, 15 день 3 луны Ппд

Глинянка, Эрлони

Лайя рассмеялась и в очередной раз подумала, что день будет замечательный.

– А чего ты? – с довольным видом возмутился Трепло. – Я серьёзно!

– Ага! – заливалась Лайя. – И в тот раз, когда про крылатую собаку рассказывал, тоже серьёзно было!

– И тогда серьёзно! – кивнул Трепло, взбегая между каменными драконами на мост. – Она просто улетела, пока я тебя звал.

Умник, Синий и Тисса несколько их обогнали и теперь остановились на той стороне, напротив кирпичного особняка с двумя клёнами у ворот. Тисса что-то тихо говорила, трогая мешочек для трав на поясе. Эта Тисса куда больше походила на себя, чем то привидение, которое бродило по дому последнее время.

Умник сказал что-то, и они с Синим громко рассмеялись. Тисса бледно улыбнулась.

– Бедная, – сказала Лайя вполголоса. Трое впереди увидели, что Лайя и Трепло нагоняют, и неспешно пошли дальше.

– Надо было, чтоб она со всеми драться училась, – сказал Трепло, поправляя альдзел у бедра.

– Что ж учиться, если у неё не получается? – возразила Лайя. Мост последний раз гулко стукнул под ногой и кончился.

– А то! – упорствовал Трепло. – Ты себе можешь представить, чтобы так Кошку коричневые арестовали и драли потом в казарме полночи?

Лайя передёрнула плечами и сердито ткнула его в бок локтем.

– Кошку! Ты б ещё «Кхад» сказал! Тиссе сколько ни учись, никогда так не выучиться! Вон, Кошка как Чарека, безухого, в тот раз всухую сделала!

Трепло пропустил большие пальцы под пояс, подбивая ногой обломок корзины на мостовой.

– Первей всего, Кошку бы коричневые не заметили. И меня или тебя бы не заметили. И драться бы ей не пришлось, если б эта белобрысая хоть что-то умела, кроме как лечить.

– Ну, где вы там застряли? – обернулся к ним Синий и заорал дальше: – В носу свербит уже от этого весеннего смердёжа, тут бы скорей из города выйти, а вы еле ползёте!

Закончил он уже с нормальной громкостью, потому что двое прибавили шагу и догнали остальных. «Смердёж» действительно стоял могучий и многогранный: от всего, что зиму хранилось, а теперь оттаяло под первым весенним солнцем. Так что желание Синего удивления не вызвало.

Дальше они молча шли по кирпичным мостовым Глинянки. Умник снял куртку и повязал её на пояс. Ещё не было жарко, скорей, наоборот, но пока только светало, и в этой прохладе чувствовалось будущее тепло. Небо протянулось безоблачное и чистое, умытое вчерашним дождём, и в воздухе, наконец, пахло весной. Не той весной, что свербила в носу у Синего оттаявшей гнилью и дрянью. И не той весной, которая цветёт и гудит насекомыми. Поверх городской вони, делая её неважной, мерцало и таяло что-то безошибочно весеннее, хоть и не смог бы никто из кхади определить, что это и из чего состоит. Но как-то притихли все. Даже Трепло замолчал, поглаживая пальцами лаковый бок альдзела. Лайя глубоко вдохнула и тряхнула волосами – хорошо! Розовое небо набухло зарёй, и по черепице крыш слева потекло утреннее золото, сверху вниз, медленно крася рыжим мох на черепице и пятнами капая вниз, на стены и под ноги.

Синий принялся насвистывать что-то бестолковое, Умник вынул из чехла альдзел и на ходу трогал струны, увлечённо рассказывая что-то Тиссе.

Улица закончилась, и кхади взяли правей, через проулок на Ржавую улицу, к Кирпичному мосту и воротам из города. Нищий на углу оживился при виде прохожих, выставил босые грязные ноги с язвами и загундосил:

– Помоги-и! Помоги-и!

Обходя его, Тисса поскользнулась в грязи и упала бы, не подхвати её под локоть Синий. Лайя, может, ничего и не заметила бы, но она шла совсем рядом и обернулась на резкое движение: Тисса отдёрнула руку так, что чуть опять не потеряла равновесие, и побледнела.

– Ты что, Тисс? – удивлённо спросил Синий. Она кусала губы и молча покачала головой.

– Тебе плохо? – спросил подошедший Трепло. Теперь все уже остановились и смотрели на Тиссу. Она смотрела в землю.

– Ничего, – тихо сказала она. – Ничего.

– Идите вперёд! – сердито сказала мальчишками Лайя. – Давайте-давайте.

– Помоги-и! – гнусаво тянул нищий. Набирал воздуха в лёгкие и снова тянул: – Помоги-и!

Умник пожал плечами и пошёл вперёд, а за ним и остальные. Откуда-то мутно пахло тухлятиной. Лайя вдруг сообразила, что понятия не имеет, что делать.

– Помоги-и! – заунывно продолжал нищий с каким-то ожесточением.

– Тисса… Воды хочешь? – беспомощно спросила она.

Тисса покачала головой.

– Не хочу. Ничего.

Улыбнулась и сказала «Пойдём», но от этой улыбки Лайе почему-то стало жутковато.

До городских ворот они опять молчали. Солнце приподнялось над горизонтом и начало пригревать. Утро уже было теплей всех весенних дней, бывших в этом году, а день сегодняшний обещал быть почти жарким.

Лайя рассеянно смотрела по сторонам, вспоминая, что она знает о Тиссе. Выходило не очень много; выходило, что она вообще почти ни о ком из кхади не знает, кто они были до кхади. Наверняка Лайя знала только, кто пришёл раньше неё, а кто – позже. Вторых было куда меньше, чем первых. Лайю встретил Тень с полгода назад, сказал, что хорошие воры Кхадере нужны, и что Лайя не пожалеет. Она и не пожалела. Работы стало меньше, но более сложной и интересной… Впрочем, дело не в этом. Когда тебе не слишком много лет, и ты совсем одна… Город представлялся Лайе большим хищным зверем, ждущим, когда она ошибётся, чтобы сожрать её. Она всегда боялась. Коричневых, болезней, неудач и безденежья, охотников за рабами, пьяных дворян, подводников и уличной шпаны… Она сама была в подводниках, но мелкой рыбёшкой, и, исчезни она, никто бы не стал искать. От своих пьяниц Лайя ушла, наплевав на дочерний долг, другой родни не знала, а в друзей и церковников не верила.

Пятеро прошли через ворота, не останавливаясь. Стража не обратила на них внимания. Только один солдатик проводил взглядом компанию, но не из смутных подозрений, а из завистливого желания так же уйти из города в первый тёплый день.

Лайя улыбнулась солдатику, подмигнула и дождалась ответной улыбки. Трепло недовольно покосился, но ничего не сказал.

Главное, в кхади она перестала бояться. Из возможной добычи города она стала одной из загонщиков.

– Слушай, – она повернулась к Треплу, – а ты не знаешь, что Тисса до кхади делала?

Трепло немного приподнял брови, но ответил.

– Кажется, у неё дед был лекарь, она с ним и жила. А потом дед умер, Тисса без ничего осталась, а Кхад её почти сразу и нашла. В городе где-то.

– Ясно…

– Чего вы опять отстаёте, голуби? – опять окликнул их Синий. – В другой раз уединяться будете!

Лайя покраснела и прибавила шагу, а Трепло рассмеялся, показывая Синему кулак.

– Сворачивайте уже! – крикнул он вперёд. – Сколько можно по дороге переться.

– Давайте сразу вдоль реки пойдём, – тихо попросила Тисса, когда Лайя и Трепло догнали остальных. – Вам неважно, а лапка только у воды растёт.

Спорить никто и не подумал – хотя бы потому, что с обрыва открывался замечательный вид на город. И потому, что не сообразили, как сыро и слякотно окажется напрямик через лес. На глинистом склоне Тисса ушла вперёд, пока остальные оскальзывались и хватались за деревья и друг дружку, чтобы не укатиться к исходной точке. С наименьшими потерями в ельник выбрались (кроме Тиссы) Лайя и Синий. Синий избрал тактику «тише едешь – дальше будешь» и полз от дерева к дереву мелкими шажками, цепко держась обеими руками и чуть не по минуте обдумывая каждый шаг. Лайя беззастенчиво висла на Трепле, рассудив, что он сам напросился в кавалеры. Трепло, судя по лицу, разрывался между противоположными чувствами: с одной стороны, когда ещё будет случай облапить Лайю, а с другой – с девушкой в одной руке и альдзелом в другой лезть на скользкий склон крайне неудобно. Особенно, при учёте того, что девушкой вниз, равно как и альдзелом, падать нельзя, а очень хочется! Так он и смотрел: то счастливо – на Лайю, то – тоскливо – на Умника, несущего свой альдзел бережно, как святыню.

– Не смешно, Тисса! – почти всерьёз нахмурился Умник, выбравшись на ровное, в ельник. Здесь было зелено и тенисто, не в пример лысым берёзам и ясеням. Белобрысая снисходительно улыбалась, опершись о залитый солнцем ствол:

– Да вы же совсем бестолковые, – сказала она, наклонив голову (пряди мазнули по вискам). – И как ещё никто не упал…

– Да уж так! – гордо сказал Синий, отцепляясь от последнего дубка и ступая на хвою под ёлками. Мокрая хвоя не преминула съязвить, и нога Синего радостно поехала в сторону, опрокидывая мальчишку навзничь. Умник фыркнул, Лайя – следом, и рассмеялись все.

– Да ну вас! – сварливо буркнул Синий, садясь. – О! – тут же отвлёкся он, – гляньте: гриб! Давайте грибов наберём!

Тисса повернулась в указанном направлении, как и все. Из-под хвои действительно выглядывал гриб: огромный прошлогодний маслёнок, невесть как не съеденный зверьём, круглый, жёлтый и засохший в камень.

– Горожане! – заулыбалась Тисса. – Идём!

Пахло влажной землёй, начинающей прогреваться, лежалой листвой и хвоей и свежей смолой. «Знаешь, чем альдзел лучше девчонки? – вполголоса говорил девчонке Трепло. – Он если висит на мне, то висит себе смирно, а не дёргается и не ойкает то и дело!» Лайя заливисто смеялась, хваталась за его локоть и ойкала, оступаясь. Потом мальчишки обнаружили какую-то тропинку и ушли по ней вперёд. Лайя подумала, что с ними в лесу как-то сразу стало людно и шумно. Трещали под ногами ветки и шишки, громко шуршали отодвигаемые лапы елей, и сороки подняли гам, жалуясь на вторжение. («По-моему, нас матерят», – сказал Умник, глянув вверх.) Только Тисса шла легко и тихо, просачиваясь сквозь ветки и не наступая почему-то ни на что трескливое. Её лаолийский костюм – свободные мягкие штаны и короткая рубашка навыпуск без ворота – отчего-то выглядел куда уместней одежды остальных, на городской манер более пёстрой.

– Ты в селе жила, Тисс? – спросила Лайя.

– Ага, – кивнула та. – Мы с дедом только пару лет назад в Эрлони перебрались.

Она потеребила мешочек на поясе.

– Жалко, что он умер. Хороший он был, только пил много.

– Девчонки, идите сюда! – Синий махал рукой с бугра над овражком. – Красота – хоть вешайся!

Лайя рассмеялась… глянула на Тиссу: извини, мол, что не грущу о деде. Тисса как-то беспомощно улыбнулась и пожала плечами, сгоняя с них пятна солнца.

Девочки пошли на зов, и едва выбрались на бугор – как на них обрушились звуки реки. Великий Арн плескался о валуны и лизал глинистый берег, обдавал брызгами наглеющий ветер, синей чешуистой сталью переливался на солнце. И стрижи уже кричали под ногами и прямо впереди.

А чуть левей, вверх по течению, лежала столица, темнея причалами и сияя мрамором храмов и Белого острова. Зубцы массивных башен Веройге вырисовывались на фоне Светлого озера. И мосты, мосты, полоски кружева, связавшего больший остров с меньшим и оба их – с берегами.

– Красивый у нас город, – сказала Лайя и как будто разбудила всех.

– Тут и остановимся. Все за дровами; Синий, давай вон то бревно подтащим, чтобы сидеть…

Тиссу отправили по её прямой обязанности: собирать травы. Остальные быстро натаскали дров (хватило бы до вечера) и стали разводить костёр из сырых веток и ветоши. Прокашлявшись от первого дыма, попытки с пятой разожгли и сели на бревно с видом на реку и город, и дороги от города к востоку и югу, теряющиеся в тёплом и влажном мареве. Умник и Трепло расчехлили альдзелы и затеяли пение – на зависть менестрелям. Лайя зачарованно слушала струны и голоса, щурясь на альдзелдов против солнца. Потом ребята затеяли учить её свистеть. Главным свистуном оказался Синий: и по-простому, и с двумя пальцами, и мелодию высвистать… Лайи хватило только на сиплый и тихий свист, которому никак не удавалось протянуть хоть пять секунд.

А потом ветер донёс запах пролесков, Лайя решила, что их срочно надо собрать, и отправилась исполнять решение.

Букет спустя она вдруг увидела Тиссу. Светлые волосы, убранные назад по-лаолийски, чтобы на висках оставались прядки, золотисто светились на солнце. Тисса сидела на краю обрыва на пятках, бессильно опустив плечи и голову и уронив руки, и плакала. Беззвучно содрогаясь всем телом.

Лайя покусала губы, решилась и подошла к ней, села рядом.

– Тисс… – она протянула руку тронуть подругу за плечо, но Тисса вдруг съёжилась и села иначе, обняв колени.

– Не трогай!

Всхлипнула, вытерла глаза рукавом.

– Не трогай меня, ладно? Я не могу… противно… так противно, ты не знаешь…

Лайя послушно отдёрнула руку, только что за спину не спрятала.

– Лай… Тебе вот в кхади нравится, да? – спросила Тисса, не поднимая лица от колен, из-за чего голос прозвучал глухо.

– Н… ну да… Ещё бы! – недоумённо согласилась Лайя.

– А мне вот нет! – с какой-то отчаянной решимостью сказала Тисса, поворачивая к ней лицо. – Я не хотела! Кто выдумал, что это надо и хорошо?! Это ей надо, а мне ничуть! Вы все хотите убивать, пока вас не убьют. Чего хорошего?!

Тисса говорила яростно, Лайя и не думала бы, что маленькая лекарка вообще так умеет.

– А я не хочу так, чего хорошего! Я не хотела, я вообще не хотела в кхади, не хотела так страшно! Это неправильно, люди не должны так жить, нельзя так! Я не хотела… Тем более, чтоб со мной – такое…

Она прерывисто вздохнула, помолчала и продолжила.

– Кошка успокаивает: их Кхад за меня кастрировала… а чего тут мне успокаиваться? И такая вся Кхад хорошая, за нас горой… А ей плевать на нас, она не за меня, а чтоб её все боялись, а больше ничего ей не надо! Ей на всех нас плевать, какие мы, что мы хотим – лишь бы делали, что ей нужно! Я ей не нужна, ей надо кто-то, чтоб лечил, а я бы умерла лучше! – выкрикнула Тисса в ветер над рекой. Стрижи сочувственно кричали что-то в ответ.

– Она, знаешь, мне что сказала? – тихо сказала Тисса. – Сказала, что если я себя убью, она меня у Кеила¹⁴ найдёт. Думаешь, правда?

Лайя молчала. Близнецы ей рассказывали, как Тиссу вытащили и как она просила, чтоб её убили. А Кхад показала ей то, чего она больше всего боится, и Тисса расплакалась и кричала «нет». И понятно, потому что Кхад умеет, Лайе случилось видеть один раз. Кхад подняла руку, показала ладонь человеку, и ничего не делала, просто сказала, что хочет посмотреть, чего он больше всего боится. И смотрела, а человек упал, и корчился, и кричал, и лицо было такое, что на него смотреть было страшно, и глаза совсем дикие. Лайя раньше никогда не думала, что можно умереть просто от страха, а оказывается, можно…

Но Тиссу Кхад не стала убивать, а только напугала, и сказала потом (Близнецы рассказывали), что самоубийцу с того света достанет.

– Я думаю, правда… – едва слышно сказала Тисса, опять утыкаясь в коленки.

Теотта

2272 год, 27 день 5 луны Ппн

двор «Лисьей норы», Эрлони

– Жил когда-то бог. Это был молодой бог, и он очень хотел чего-нибудь совершить или создать, или разрушить – не важно что, главное, чтоб громко и все услышали. И вот однажды почувствовал он, что изнутри рта что-то в зубы стучится. Выплюнул – оказалось слово. Подумал бог, поразглядывал слово, пощупал и понял, что это имя реки. А если есть река, должны и берега быть. И исток, и устье, и города на реке, и люди, чтобы жить в городах. И сам бог не заметил, как создал Центральную равнину и Великие горы.

– Постой! – влез Нар Кьё, уже откликающийся на имя «Нарк¹⁵», тряхнул головой. («Э-э!» – возмутился Воробей: чёрная волнистая грива хлестнула его по лицу) – Ведь монахи не так рассказывают! Ты откуда это взяла? Рассказал кто?

– Никто не рассказал! – обиделась Теотта. – Я сама так знаю, – и замолчала. Народ зашумел. Кейя дала Нарку подзатыльника, Воробей стал громко требовать продолжение. Кошка шикнула на всех и стала выжидательно смотреть на Теотту. Нейех почесал плечо и снова замер. Теотта обвела неблагодарных слушателей взглядом, сощурилась от солнца и продолжила.

– Всё получилось хорошо, просто мир был неживой. Мёртвый был, – зачем-то пояснила она. – Бог и так уже старался, и этак, а толку – пшик. Совсем уже бог выдохся, и понял вдруг, в чём дело. Жизнь в мире была всего одна, божья, и не у мира, а у бога. И бог понял, что чтоб мир ожил, ему надо умереть. И умер.

– Так я эту легенду знаю! – снова перебил Нарк. – Это дазаранцы рассказывают. У них бог всего один, да и тот мрёт накануне каждой весны, чтоб назавтра ожить…

Теотта зашипела, как вода на сковороде, и потянулась к ножу.

– Ша, – скучно сказал Лорд, заступая между ними. – Нарк, учись молчать у Нейеха. Теотта, драки запрещены с позапрошлой луны.

Теотта по-звериному оскалилась, сверкнув белыми зубами с чёрного лица, и села на место.

– Он не ожил, – неохотно сказала она. – Он совсем умер, навсегда, даже души не осталось.

– Но ведь боги навсегда не умирают? – осторожно спросил Воробей. Бережно накрывая ладонью своего крылатого тёзку, которого нашёл где-то мокрым и полумёртвым пару дней назад.

– А этот умер. А то что ж это за жертва такая: умереть на пару дней, отдохнуть – и обратно? Он хотел, чтоб мир по правде ожил, вот и умер по правде.

– Странно это, – сказал Воробей, ковыряя в ухе.

– Но честно, – неожиданно поддержал Теотту Нейех.

Хриссэ

2272 год, 27 день 1 луны Ппд

лог у правого берега Арна, над Эрлони