– Да уж, свойственная творческим людям черта. Ты будешь её ждать здесь? Я спрашиваю потому, что я в срочных делах, мне нужно согласовывать встречи, и тебя в мой планер не учитывала на сегодня. Она может остаться у друзей до завтра.

– И что же мне делать? Как мне её вызвонить? Она же не берёт трубку и не отвечает неизвестным аккаунтам….

– Напиши от себя. Или, знаешь, напиши ей письмо от руки. Запечатай. И оставь его здесь. А я передам ей, когда она вернётся.

На моё конструктивное предложение последовал его поток русских ругательств. Некоторые вариации были открытием даже для меня – человека, варящегося в модной индустрии и знакомого с терминами смежных областей (ругаются несколько знакомых видеооператоров).

В процессе написания, Лирний очень старался (я чуть-чуть сделала видео на телефон – того, как он писал, конечно же – незаметно, и, может быть, Тивентию это когда-нибудь повеселит). Где-то минут через сорок у меня на кухонном столе лежало письмо для Тивентии в наглухо запечатанном конверте (я даже поскребла его немного ногтем, но если открыть, то будет чересчур заметно, и она может обидеться).

От неожиданного гостя остался запах дорогого одеколона, который я пыталась угадать.

Вечерело, она до сих пор не появлялась. Я включила телевизор в гостиной и дремала на маленьком диванчике перед ним (письмо Лирния я положила себе в боковой карман шерстяного пуловера, застёгнутого на все пуговицы). Потом взяла полистать, так, ради интереса, пожелтевшую тетрадку с загнутными краями, листов в сто, которую обнаружил в нашей двери, Лирний. Тетрадь была озаглавлена: «Для памяти, расходов и размышлений. Янгна Г. Закревская».

*

Действительно, на страницах причудливым образом сочетались расчёты текущих расходов за воду и электричество, и оригинально нарисованные гелевой ручкой лица людей, и стихи, вырезки полезных советов из газет, и записи выделенных пунктиром событий из жизни. Последние страницы поразили как удар молнии: на них в деталях, в разных геометрических пропорциях, расчерченная по линейке, была изображена брошь «Звезда Гармонии» и все её возможные вариации. Из описания, сделанного тут же, следовало, что это вещь чрезвычайно старинная, и представляет собой семейную реликвию Закревских. Расписывались подробно все драгоценные камни, инкрустированные в неё: по массе, огранке, сиянию и талисманным свойствам. Это же очень дорого стоит! Я метнулась в гардеробную за своей Звездой, оставшейся приколотой к оторочке воротника моего пальто. Да, она была искусно сделанным повтором: можно было бы поверить в её подлинность. Не хватало только инициалов «Я.Г.З.», на обратной стороне броши. В конце самой последней тетрадной страницы, в самом низу страницы мелкими выписанными буковками (так часто начинаешь писать, когда не хватает места на странице, и ты пытаешься вместить фразу, которую требует само это место) приписка: «Всё отдано 3 июня 2016 года Перезвону Потапину, во благо его выздоровления от лёгочной хвори».

*

В тот момент, когда я пробежала это место глазами (зачем-то всё ещё не переставая снимать видео «для себя» на L-PAD, он был на подставке, тут у меня, рядом), в двери зазвенели ключи, и на пороге появилась Тивентия –такая, что я поняла: сегодня она была у Матиарта и летала на Парнап. Настроение её не угадывалось, но выглядела она устало. Я быстро положила найденные записи её прабабушки под диванные подушки: обеспокоенная её нервным подавленным состоянием, я не хотела ничем травмировать, и намеревалась сначала подробно поговорить об этом, хотя бы, с Матиартом.

– Тивентия, как настроение? Что скажешь?

– У меня всё хорошо. Ничего нового.

– В наличии есть сырный пирог. Давай поужинаем, а ты расскажешь, как прошёл твой день, если хочешь, конечно.

Она согласно кивнула, но как-то вяло.

– Да ладно, что случилось? Лирний опять звонил? Или в Вашей с ним размолвке появилось что-то ещё?

– Да нет, за исключением того, что он моет окна, у нас на фирме, с той стороны, где у нас веранда, или как это ещё называется? В общем, там не высоко; и там он строит мне смешные рожи, и делает вид, что падает или что его сейчас утащит акула. Паясничает, и сценки мне показывает, мне когда-то нравилась его музыка, и такой его юмор, сейчас – нет, он стал каким-то злым и тупым, и от этого его превращения жутко. И позвонил. Нашими рекламными площадями интересуется: внимательно выслушал мой рассказ по скрипту. Я глянула на его страничку: кажется, с его девушкой у них полное понимание и взаимодополнение. Чего ему ещё надо? Я просто не смогу предоставить ему таких условий, в которых он сейчас. Это выглядит так, как будто он ждёт от меня каких-то первых шагов и решительных действий. Но он совсем мне не подходит, и даже если гипотетически…. (она проговорила всё это быстро, как скороговорку, и у неё на лбу выступили крупные капли пота, говорившие о том, что у неё сильно повысилась температура).

– Тивентия, не надо. Это не твои проблемы. Думай побольше о себе. И не старайся не расстраиваться.

– Ты говоришь прямо, как моя бабушка.

– Я рада. И да, кстати. Не хотела говорить тебе ничего заранее, и хотела уточнить. Но, раз речь зашла, проговорюсь: кто-то сегодня оставил тетрадку с заметками твоей прабабушки – почему-то в моей двери. И там, смотри: я протянула ей разворот страницы с рисунками этих талисманов, Звёзд Гармонии. Что бы это могло значить?

– Я сама теряюсь в догадках. У моей прабабушки был набор украшений со звёздами, очень дорогой и передающийся по наследству по женской линии– он исчез. Нам было невероятно жаль этого дорогого гарнитура драгоценных Звёзд, и, видимо, Матиарт знает об этом гораздо больше нашего: не исключаю, что у него просто такой же, похожий набор из драгоценных застёжек в форме звёзд, который вдохновил его на научную деятельность, я начинаю понемногу понимать его. Но ты, ведь, пойдёшь к нему вместе со мной? В понедельник? Пойдём вместе, и спросим? Да, же?

– Понедельник у меня занят. Но посмотрим. Надо выбрать день, тем более, я сама к нему собиралась.

Мы отобедали свежайшими сырными пирогами, она переела и её, кажется, стошнило в ванной. После этого, мы договорились о том, что выберем день после понедельника, и она пошла наверх, к себе.

*

В ту ночь разразилась гроза, по-настоящему мощная, сверкающая, весёлая, свежая, весенняя. Конечно же, я снимала видео с балкона на мамин L-PAD. Мама весь вечер была поглощена изучению какой-то информации в Интернете, и ей было явно не до меня – она только лишь, между делом отметила, что завтра придут смотреть квартиру очередные возможные покупатели квартиры.

Я выглянула из окна в тот момент, когда пахло предгрозовой свежестью, и с пространства балкона было видно, как первые крупные капли ударяют по жестяному подоконнику и дальние полосы хлещущей с неба воды приближаются, принося с собой прохладу, и превращаясь, наконец, в обложной дождь – я спешно складывала просохшую гигантскую скатерть Матиарта. Я смотала её жгутом, положив прямо на пол, и она, похожая на большого питона, переваривающего добычу, заняла добрую половину комнаты. Пришлось предпринять все возможные попытки, чтобы отринуть мысль о возможном и требуемом в этой ситуации глажении, но всё же начать искать глазами утюг в надежде на то, что, хотя бы ему «не были приделаны ноги» нашими неутомимыми, алчущими чужих хозяйских вещей, квартирантами. Видно, им было не важно какие хозяйские вещи присвоить, не доставало и мелочей: крючков для вешания полотенец в ванной, и старинных забавных значков на дверях, изображающих забавных упитанных малышей, вроде амурчиков с классических картин; например, на одном из этих значков один такой мылся в душе, на двери кухни – другой такой был изображён в поварской униформе с большой поварёшкой в руках, помешивающим приготовленное им только что блюдо.

Как бы то ни было, я снимала видео разыгравшейся стихии на L-PAD. На горизонте, на всей видимой протяжённости – от леса до самого искусственного моря Обского, производного от реки, – возникли сгустки тёмных туч, освещаемые естественным ритмом сияния молний. Надвигающаяся стихия казалась ближе и реалистичнее, и не была похожа на привычную мне, которой практически не видно за люминесценцией больших городов. Все события, с момента моего приезда, каждый день впечатляли, я постоянно сопоставляла их с воспоминаниями из детства, почти десятилетней давности. Было чувство, что по мироощущениям нахожу себя похожей на мальчика из ностальгического фильма: кажется, герой там вспоминает детство, придя в дом, где оно прошло. И всё вокруг в старом доме для него знакомо и не знакомо: он пьёт горячий чай из кружки, оставляет её на столе, и запотевший след на глянцевом столе, оставленный отпечатком кружки, медленно исчезает.

В небе перемещались мерцающие лампочки – было похоже на то, что пассажирский лайнер кружил в ожидании разрешения о снижении.

For note:

Я подумала обо всём том, что ещё предстоит по возвращению в Камсу и в Штаты, обо всей моей неостановимо-путешествующей европейской жизни, в чём-то сходной с цыганской (наверное, сходство в постоянных кочевых перемещениях и наращиваемых навыках умения торговаться по контрактам); об изучении новых языков, о моделлинге, о знакомствах с новыми креативными фотографами и коллегами; обо всех удивительных, непостижимых и опасных городах мира, где ещё только предстоит побывать за карьеру модели – нет, пока я не смогу это оставить, ни за какие сокровища мира, даже за цену истинной любви. Страстное мечтание о романтике и дальнейшей возможности создания семьи с Матиартом сильно охладилось где-то внутри, после случайно услышанных подробностей о нём, прозвучавших из разговора Тивентии, которая говорила о любимом учителе, не зная о моём возможном присутствии. Всё это оставило после себя горечь послевкусия. То, что мы считаем для себя временным и незначительным – чаще всего, самое постоянное и основное, что только может быть в нашей жизни. Верно и обратное.

For note:

Ровно год назад мы с двоюродной сестрой приехали на фотосессию к чрезвычайно талантливому фотографу Тарт-Элу, в Горной-стране. Следование за ним на Instagram, сформировало мою внутреннюю солидарность со многими его творческими концепциями. Я была потрясена этой страной, сосредоточением в одном географическом месте разных прекраснейших природных стихий: сухого тепла – похожего на дружеское объятие, воздуха – свежего, до головокружения, и каждый день меняющихся на глазах морских настроений, и гор, протянувшихся до горизонта, и средневековых полуразрушенных башен – вплетённых в природные ландшафты, и почти уже не отличимых от них.

На той серии снимков Тарт-Элу запечатлел меня в золотисто-голубом просторном парео, на пляжах приморского городка; и на фоне морских брызг, каменистых уступов, и отполированных солнцем мостовых, и на крышах замков, которые, казалось, были выстроены по проекту песочного сооружения с ребристыми краями наверху – именно таких, которые, обычно, строят на берегу пятилетние дети.

Он остался доволен нашей совместной работой, и отправился дорабатывать фотографии и договариваться о них с журналами, не намеренный продолжать наше дальнейшее общение. Потом, по своим рабочим делам, уехала моя сестра Дарина, а я решила ещё немного отдохнуть в стареньком отеле, не менявшимся, наверное, с 1980-х годов. Он находился в двух минутах ходьбы до скалистого берега Адриатического моря, которое с первых шагов показывало отдыхающим свои глубины; я даже сильно поцарапала ногу, во время спуска с железной лестницы в воду, удивительно пахнувшую свежими огурцами, как только может пахнуть настоящее море.

Было немного одиноко, но, можно было вдоволь наедаться инжиром и ежевикой, которые продавали, тут, на каждом шагу, стройные, загорелые и суровые женщины с общей неуловимой особенностью во внешности, дающей отсылку к статуе древнегреческой Медеи.

Совершенно невообразимым – казался факт существования, совсем поблизости, – в десяти шагах левее от отеля, самого крупного и цивилизованного нудистского пляжа на побережье. Примерно, за месяц отдыха ни я, ни мои спутники не увидели ни одного нудиста за пределами вверенной ему территории; это создавало яркий европейский контраст на фоне, во многом, несгибаемого и упрямого характера местных.

Но однажды, во время ранней прогулки в мягкой рассветной теплоте, вышагивая по каменистой дорожке ещё задолго до завтрака, я встретила его – настоящего нудиста, загорелого, высокого и поджарого; он стоял на уступе, в своём первозданном виде, и вглядывался в сине-зелёное море. И я уже хотела тихонько, не тревожа его, удалиться, как он повернулся (!), и, глядя в глаза, с интонациями певца, философски заметил:

– Судьбоносные встречи с точкой принятия решения внутри них всё равно будут случаться в нашей жизни, как бы мы не стремились избегать и оттягивать их.

– Тем более, что есть судьбоносные встречи, которые приносят положительные изменения в жизнь, и радость и счастье, – решила вторить я.

– Вы так считаете? Уверяю Вас, это не так. Судьбоносные встречи с решением внутри меняют мировоззрение человека кардинально и безвозвратно. И редкие исключения, те, кто остаётся доволен ими. Счастливы ими только непонимающие принятия последствий, или так называемые: «канатоходцы», которые получают чувство драйва в том, что сосредоточены на равновесии своего движения. И только потом, уверяю Вас, они получают метафизический ответ от решения судьбоносной встречи.

– Но, ведь, выбранное решение может быть правильным.

– Выбранное решение всегда неправильное. И нам остаётся только поле избеганий в поле возможностей, и столкновение с неизбежностью, как с бурей. А пока – пока есть время, можно прислушиваться к Воссоздающей Природе и Морю, как высшим сущностям. (И на этих словах, он повернулся обратно к обрыву на скале, по направлению к волнам, так, как он находился до моего появления, и нашей короткой беседы).

– Подождите, мы же разговаривали на русском? Вы философ? Как Вас зовут, откуда Вы? Надеюсь, Вы не собираетесь прыгать с обрыва?

– Да нет. Я – Кокос. Просто Кокос. Или монах Продроп из монастыря неподалёку. Как Вам больше нравится.

*

For note:

И я прислушивалась к природе: целый день прогуливалась по горной тропе, нависшей над бескрайней Адриатикой. Она тянулась от скалистого Мала плажа, где встретила неожиданно бездонная вода и надо было быть осторожным, шагая в неё; и дальше над морем по кромке тропы с кедровым настилом, протянувшейся в два или три километра, до Велика плажа, действительного огромного и песчаного, но с довольно мелким морем: нужно идти как минимум километр, чтобы дойти до глубины. Тут недалеко, по направлению к Велика Плажа, я познакомилась со светловолосой девушкой, похожей на солистку легендарной поющей группы; она жила в туристической палатке в розовом цвете, на которой была нарисована новая популярная кукла, модный принт сезона.

Палатка была расположена в тени соснового леса, который начинался влево от дорожки, тогда как резко вправо был скалистый обрыв и Адриатическое море. Новая знакомая, она представилась мне, сказав, что её зовут «Фрагил», и мы отлично провели несколько вечеров, плескаясь в море, увлечённые друг другом, а потом решили, что было бы интересно, познавательно и весело – отправиться посмотреть монастыри. Туда мы отправились вместе с Фрагил на большом омнибусе, и почему-то я взяла с собой только немного евро – для того, чтобы по дороге купить lunch-box и две бутылки с чистой водой, моя новая близкая знакомая и вовсе, как выяснилось, не взяла с собой денег.

Путешествовать по местным историческим достопримечательностям было самым лучшим решением, и мы начали с посещения древнего города христианских святынь; там я купила восемь штук разных чёток на подарки, и потратила больше евро, чем планировала.

Кажется, здесь была времянка, пещера, в которой жил несколько веков назад горный святой. Думаю, это точно, что нет ничего более постоянного в мире, чем то, что человек считает для себя временным. И постоянное – тоже часто временное.

Там, действительно, ощущалась невероятная энергетика. Может быть, это просто личное чувство взрослеющего и ищущего себя в этом мире человека? Не знаю.

Я купила ещё одни чётки из маленьких морских раковин, потому что девушка в лавке сказала, что это будет прекрасное материальное воспоминание об этом месте; и прошла в толпе туристов к пещере, где когда-то жил древний (скорее всего, это был какой-то ветхозаветный святой).

Вокруг было довольно много людей, и все они хотели поклониться этому святому месту, не обращая внимания на соседа по автобусу, мужчину средних лет, атеиста, громко утверждавшего, что если посчитать все мощи во всех святых местах (посвящённых одному святому), то, выясниться, что у многих из них было по тринадцать рук и девятнадцать ног.

Я была благодарна внимательному молодому послушнику, который встречал нашу туристическую группу в дверях: он без слов понял, что мне тяжело и одиноко, и что-то меня гнетёт; мы не разговаривали, но я часто вспоминаю взгляд его чистых понимающих глаз, когда мне в чём-то психологически тяжело.

Потом, мы с Фрагил двинулись, вместе с группой туристов на омнибусе, смотреть древний монастырь, расположенный высоко в горах, оказалось, что добираться туда необходимо неожиданно долго, и вода у нас заканчивалась, но это ещё можно было выдержать – работали прохладительные системы омнибуса, но когда гид попросил остановить автобус, и сказал, что: «у кондиционера перегрузка, и надо бы дать ему отдохнуть, всё-таки сорок градусов жары».

Все вышли из омнибуса, и только когда гид сказал о том, в какой степени сейчас жара, только тогда туристы её по-настоящему ощутили (и я очень была зла сама на себя потому, что потратила те немногие деньги, которые сегодня с собой взяла на сувениры для родных, и мне не хватало тогда даже на бутылку воды в жару).

Мы выдержали это неудобство, потому что гид сказал, что в монастыре есть прекрасный источник родниковой воды – это обстоятельство вселило надежду. Омнибус заработал, и мы продолжили движение по дороге в гору. Мы добрались до основания горы, и там выяснилось, что дальше омнибус не идёт, и необходимо покупать билет на подвесной трамвайчик, который идёт к вершине, денег у меня не оставалось. И мы с Фрагил решили идти наверх пешком. Она громко поддержала моё намерение: «Зачем же тогда ехать на святые места, если потом не подниматься на них самим?», и этой своей фразой она сформировала группу примерно из двадцати человек от всего омнибуса, которые захотели подниматься к монастырю вместе с нами, пешком в сорокоградусную жару. Этот подъём дался нам, на диво, легко – солнце как будто специально спряталось за облаками, когда мы поднимались по горной каменистой тропинке (и у нас с Фрагил давно закончилась питьевая вода!), но тогда, во время подъёма жара совсем не ощущалась. И только когда мы поднялись к роднику у стены монастыря, солнце продолжило создавать жару, такую же, что и была, до начала нашего спонтанного пешего подъёма. Мы собрались возле родника, пили воду, набирали её про запас с собой и чувствовали состояние чуда, (чудесного подъёма), которое только что произошло. После туристических прогулок по монастырю, нам разрешили взять несколько монеток для того, чтобы спуститься по канатной дороге, и забраться на места в омнибус.

For note:

На обратной дороге мне было весело с Фрагил. И ещё я много вспоминала об отце. Он был настоящим протестантом, «со всей протестантской этикой и духом капитализма», как он любил повторять, причём на русском языке, с его «невыведенным» акцентом. Но ему нравились также и некоторые русские обычаи, несколько раз мы приходили в ближний храм. Но всё же, образа семьи у меня явно не сложилось: обрушилась какая-то размеренность, проявились непроговорённые слова. Наверное, потому что на фоне усложняющейся жизни и ускорении жизненных ритмов тогда казалось немного неуместно говорить о глубоко личных душевных уязвимостях, да и в русском менталитете это считается непринятым и смешным. И я пыталась для себя тогда понять закономерность о том, что люди, выросшие в мировоззренчески разных культурах…. Им свойственны расставания.

For note: