Глава 10

Стиснув зубы, он перевалился через борт… и шлепнулся на мокрое, но твердое. Было похоже, будто вся вода разом ушла, обнажив гладкое склизкое морское дно. Ну ничего себе! Отливы, конечно, случаются, но не так внезапно.

Мысль о том, что все это ему кажется, Обр отмел сразу. Песок был самый настоящий, сырой и холодный. Грудь болела, мучительно ныли замерзшие ноги. Он закопошился, как краб, пытаясь встать, приподнялся на руках. Вокруг по-прежнему бились волны, шипели, оставляя за собой грязную пену. Почти перед самым носом зябко переступали запачканные песком узкие ступни, красные от холода босые пятки. Рядом с ними уверенно стояли большие мужские башмаки, мягкие, хорошей кожи, с завязками у щиколоток.

Хорт некоторое время пялился на эти завязочки, а потом поднял голову, и челюсть отвалилась сама собой. Прямо перед ним обнаружилась Нюська, похожая на только что выловленного из воды недоутопленного котенка. В этом, конечно, не было ничего особенного. Но рядом с Нюськой, твердо расставив длинные ноги, стояла ее золотая мечта – красавец-жених, высокий и статный. Одет он был, правда, не по-княжески. Штаны, безрукавка, серая от влаги рубаха. Любой рыбачок из Усолья мог бы носить такое. Но зато мокрых белых волос за спиной моталось столько, что хватило бы набить средних размеров подушку, а лицо…

По лицу Обру захотелось немедленно врезать. Никто на свете не имеет права расхаживать с такой наглой рожей.

Красавчик держал Нюську за обе лапки, да еще и ко рту их поднес, видно грел дыханием. А уж смотрел… Смотрел он на нее так, что Обр понял: просто врезать – мало. Таких надо убивать. Без пощады.

Но дурочка тоже хороша. Парень был намного выше, и она глядела на него снизу вверх, запрокинув голову, прямо тянулась, как цветок к солнцу, даже на цыпочки привстала.

Та-ак. Не просто убивать, а с особой жестокостью, по способу дядьки Ольгерда.

Парень счастливо улыбался, будто невесть какое сокровище нашел, и что-то втолковывал дурочке сладким голосом. Мягко так, будто сытый кот мурлычет. А потом, змеище подколодный, обнял за плечи и потянул за собой. До этого дурочка все кивала, соглашалась с каждым словом. А тут вдруг воспротивилась, замотала головой.

– Не трожь ее! – хрипло прорычал Хорт и резко встал с твердым намереньем первым делом расквасить красавчику нос.

Это было ошибкой. В глазах потемнело, и земля, качнувшись, ушла из-под ног.

* * *

Ему отчаянно терли уши, а потом принялись лупить по щекам. Обр зарычал, немедленно дал сдачи и без промаха угодил по всхлипывающей Нюське, которая возилась рядом, пытаясь привести его в чувство.

– Где он?

– Кто?

– Ну такой… весь из себя… князь твой…

– Чего? – ошарашенно спросила она, отстранилась, давая оглядеться, и Хорт тут же понял, что сморозил глупость.

Он сидел на дне карбаса, по самые борта ушедшего в песок. С обеих сторон узкой песчаной косы было море. Чудом уцелевшее кормовое весло болталось в воде, как хвост дохлой рыбы. Волны перекатывались через узкую полоску земли. Коса тянулась на юг, к лесистому берегу, такому далекому, что деревья над светлой линией прибоя сливались в одну серо-зеленую полосу. Кругом ни лодки, ни человечка, на песке никаких следов.

– Как мы сюда?..

Нюська пожала плечами, улыбнулась растерянно.

– Выкинуло, значит. – Обр поскреб в затылке, провел ладонью по лицу, отбросил назад мокрые волосы. – Во, я ж тебе говорил, не потонем! Не судьба мне утонуть.

Ухватившись за борт, рывком поставил себя на ноги, поежился от сразу налетевшего ледяного ветра, мельком подивился тому, что не так уж и мерзнет, еще раз осмотрелся. Пустое всклокоченное море. Ни единого паруса. Лишь беляки идут рядами до самого берега. На берегу ни дымка, ни крыши. Только лесистые холмы, дюны, далекие горы в сером тумане. Внезапно Хорту страшно захотелось на берег, в лес, в темную шелестящую тень. Морем он был сыт по горло.

– Где мы, не знаешь?

Девчонка покачала головой, возвела к серому небу задумчивые серые очи.

– Несло нас вроде на юго-восток, а потом повело, закрутило. Очнулась я уже тут.

– Ага. А вот интересно, щас у нас что: утро или вечер?

– Утро, наверное.

– Почему?

– Не знаю.

– Ну ладно, не век же здесь сидеть. Только бы до леса добраться. Лес и прокормит, и обогреет.

– Пошли, – с готовностью согласилась Нюська, повернулась и вдруг всполошилась, запрыгала, замахала руками.

Обр пригляделся. Далеко-далеко бледным пятнышком маячил, качался в волнах косой парус.

– Помогите! – пищала она.

– Тихо! Чего разоралась?

– Так там же… так вон они…

– А ты знаешь, кто они? Может, там солдат полная лодка.

– Ой! Мы же далеко уплыли.

– А если недалеко?

Лодка понемногу увеличивалась в размерах. Уже стало заметно, как дружно поднимаются и опускаются черточки весел.

– Так, – сказал Обр и, скривившись от боли, сдернул с руки кольцо. В кровь содрал намятую под ним мозоль. Раньше надо было от него избавиться. – Свое тоже давай.

– Зачем? – удивилась Нюська, торопливо шарившая в лодке, разыскивая драгоценный платок. Нашла и пригорюнилась, разглядывая грязную, мятую, насквозь мокрую тряпку.

– А вот зачем, – хмыкнул Хорт, стянул с ее пальца свободно болтавшийся железный ободок и, широко размахнувшись, зашвырнул оба кольца в море.

Молодая жена ахнула, вывалилась из лодки и вроде бы попыталась схватить его за руку.

– Дура! По ним нас в два счета узнали бы.

Вспомнив об особых приметах, он заглянул в лодку. Нож не пропал. Торчал из лавки на прежнем месте. Обр выдернул его, рукояткой вперед сунул растерянно хлопавшей глазами Нюське.

– Эй, очнись! Гляди на меня. Седую прядь видишь?

Она кивнула.

– Режь под корень, чтоб духу ее здесь не было.

Нюська поняла, поднялась на цыпочки, зажала в кулак слипшиеся волосы. Обр наклонился, чтоб ей было удобней, и пробубнил в холодное ушко:

– И не вздумай ляпнуть, что мы муж и жена.

– Брат и сестра? – тихонько предположила дурочка.

– Нет. Вообще чужие. Не похожи мы, да и ни к чему это. А как в одной лодке оказались… Придумай что-нибудь, ты умеешь.

Драную смертную рубаху Обр стянул через голову и наскоро закопал в песок. Мерзнуть без рубахи долго не пришлось. Лодка приближалась и скоро закачалась совсем рядом. Широкий и крепкий шестивесельный карбас с приспущенным парусом. Шесть жилистых мужиков на веслах, седьмой у правила на корме, восьмой на носу. Все они махали руками и что-то орали. Хорт понял: не хотят подходить поближе. Боятся тоже угодить на мель.

Нюська кинулась было в воду и взвизгнула. Злое море есть Злое море. Вода по-прежнему была ледяная. Обр крякнул, подхватил дурочку на руки и медленно пошел к лодке. Силенок у него все-таки сейчас было маловато. «Либо волной сшибет, либо ноги сведет от холода», – обреченно подумал он после десятка неуверенных шагов. Но все же дошел, добрел по пояс в воде, передал «сестру» в протянутые руки. Потом и его самого перетащили через борт, пихнули на дно, в скользкую кучу свежевыловленной рыбы, накинули на плечи чью-то еще теплую робу, сунули в руку флягу с отчетливым сивушным духом. Обр задержал дыхание, сделал вид, что пьет. Он знал: доверять нельзя никому, тем более чужим. Тут жди любой подлости.

Закашлялся напоказ, выдохнул и прохрипел: «Откуда идете?» Оказалось, из Кривых Угоров, что под Городищем. Это ему ничего не говорило. Выразительно посмотрел на Нюську, по уши закутанную в другую робу. Та шмыгнула носом и принялась врать. Глаза ясные, голосок тонкий. Врет и сама в это верит. Не всякому такое дано. По ее словам выходило, что они жили в каких-то Еланях, что под Новой Крепью. Мол, Обр подрядился ее в эту самую Крепь отвезти в базарный день, поплыли, а тут ветер, буря…

Дальше уж и ничего выдумывать не пришлось. Мужики кивали, сочувствовали, дивились только, что они уцелели. Один сказал, что до Новой Крепи отсюда чуть не месяц ходу, ежели при хорошем ветре. Другой пробурчал, мол, их Угорам повезло, что эта буря стороной прошла. Потом вспомнили как три года назад Высокие Гривы снесло начисто.

– А хоть бы и нас снесло, – проворчал кто-то, – тогда б полюдье платить не пришлось.

– Ага, – возразили ему, – князь наших дел не разумеет. Снесло, не снесло, а полюдье подай вовремя.

Снова все покивали, соглашаясь, а Обр порадовался, что не выпил ни капли. Выходило, что они все еще на земле князя.

– Слышь, парень, а че там горело-то? – спросил рулевой.

– Где? – лениво пробормотал Хорт, изо всех сил старавшийся не глядеть на волны.

– Да на косе, где вы сидели.

– Ниче не горело. Чему гореть-то. Сырое все.

– Вот и я говорю. Нечему там гореть. Помстилось, значит.

– Всем помстилось? – возразил кто-то из гребцов. – Все видали. Яркий огонь, белый, как на маяке. Мы только оттого к косе и двинули, поглядеть, чего это.

Обр пожал плечами и прикрыл глаза. Век бы это море не видеть! Скорей бы берег.

 Повелитель прохаживался вдоль стола, постукивая ручкой лопаточки по губам, посматривал на доску. Цель, к которой он шел годами, медленно, осторожно выигрывая одно сражение за другим, была близка. Фигуры, сильные и слабые, связанные невидимыми узами, готовы служить ему. Впрочем, большинство из них пребывало в счастливом неведении, полагая, что просто живет. Так оно и было. Они жили, плодились и умирали, как бессмысленный скот. Он же тихо строил из их жизней нечто высшее, что должно послужить отдаленной, но прекрасной цели.

Глава 11

Берег оказался самым обыкновенным. Причалы, растянутые для просушки сети, корка крыш над бурыми горбами дюн. Ни дать ни взять Малые Соли, только вместо колокольни серая от времени деревянная часовня на крутом бугре.

Под навес с длинным столом для чистки рыбы набилась куча народу. Похоже, вся деревня сбежалась поглядеть на выловленных утопленников. Никаких солдат. Обычные смерды в вонючих робах и серых армяках, дедок с клюкой, несколько женщин с широкими обветренными лицами, любопытные мальчишки, которые все норовили пробиться поближе к Обру и жавшейся к нему девчонке. К этому времени Хорт снова начал мерзнуть, и ненасытный желудок опять напомнил о себе. Стараясь не думать о еде, он лежал с закрытыми глазами и усердно прикидывался, будто ничего не соображает, но чутко прислушивался к тому, как рыбачки обсуждают, что с ними делать. С приободрившейся по пути к берегу Нюськой разобрались быстро. Растолкав мужиков, перед ней встала руки в боки сухопарая тетка в мужских сапогах, высоко подоткнутой юбке и длинном глухом переднике.

– Он тебе кто? – сварливо спросила она, нависнув над девчонкой.

Обр замер.

– Никто, – прошептала Нюська.

Все-таки и дурочке можно что-то втолковать. Если, конечно, постараться.

– Коли так, нечего тебе здесь среди мужиков торчать. Что делать умеешь?

– Стирать, готовить, за скотиной ходить, за детьми тоже, рыбу потрошить, солить, на солеварне тоже могу, – принялась старательно перечислять Нюська.

– Вот и славно, – слегка смягчилась тетка, – со мной пойдешь.

Дурочка заколебалась было, покрепче вцепилась в рукав Обровой робы, но Хорт незаметно подтолкнул ее, и она послушалась, ушла с суровой теткой, хотя то и дело оглядывалась, смотрела отчаянными глазами. Ничего. Прислугой быть ей не привыкать. Баба эта явно не подарок, но все ж кормить, небось, будет.

Обр же доверия никому не внушал, хотя изо всех сил прикидывался слабым и несчастным и даже пробормотал несколько слов, чтобы дать понять, мол, он свой брат. Рыбак, рыбацкий сын. Припомнив свое второе, крещеное имечко, назвался Лексой.

В конце концов, дооравшись до хрипоты, мужики порешили снести его в дом артельного старосты. И правда, снесли, сунули в камору, где по летнему времени обитали сыновья старосты. Три дня он провалялся на старом, видавшем виды тюфяке, укрытый плащом, до последней нитки пропахшим рыбой, и какой-то теплой рванью, некогда, в незапамятные времена, бывшей овчинным полушубком. Валялся просто так, чтоб не приставали. Никто и не приставал. Верили, что ему худо. И то сказать, человек, которого отпустило Злое море, мог и заболеть, и помереть, никто бы не удивился. Кровоподтек в том месте, где шибануло веслом, и вправду был страшенный. Но болело не шибко. И застывшие ноги отошли, слушались как миленькие.

Обр тихо гордился своей живучестью, но вставать не торопился, благо еду приносили и хлеба давали вволю. Нюська не появлялась. Зато к концу третьего дня заявился староста, уселся на крыльце и завел пространную речь о неком Федуле, который справлял именины и досправлялся до того, что слетел с собственных полатей, крестец зашиб, согнуло всего, а нынче дует обедник^[17], самая путина^[18], рыба идет косяком, весло воткнуть можно, так оно стоять будет, а Федул гребец был каких поискать, да вот согнуло его, а завтра хошь не хошь в море идти надо, потому что обед-ник дует и рыба прям сама в сети ломится.

Из всего этого Хорт понял, что даром кормить его больше не станут. Уродоваться с веслом вместо незадачливого Федула он не собирался. Стало быть, надо уматывать отсюда. Он согласился, что южный ветер дует как по заказу, согласился и с тем, что без шестого гребца на карбасе никак невозможно, старосту почтительно спровадил и завалился спать как можно раньше. Проснулся, как и хотел, еще до восхода, затянул покрепче завязки на пожертвованной кем-то латаной-перелатаной рубахе, сверху накинул чужую же робу, подогнул рукава, чтоб не мешали. Шапки и обувки у него не имелось, зато имелся нож да сбереженная со вчерашнего дня краюха хлеба. Нож он привязал к поясу, краюху затолкал за пазуху. Припомнил, что всего неделю назад так же собирался, чтобы уйти от Нюськи. Имущества за это время не прибавилось. Хотя теперь у него есть нож. Да и злобы накопилось в избытке. На всех Хортов хватило бы.

Обр потихоньку выбрался из каморы, поглядел на серое море, на десяток больших и малых карбасов, качавшихся у причала, решительно повернулся ко всему этому спиной, подставил лицо мягкому южному ветру и зашагал прочь по единственной улице.

Да и не улица это была вовсе. Так, одно название. С одной стороны растянутые на козлах сети, кочки, низкие кустики козьей ивы, за кустами – дюны в пучках жесткой, ко всему привыкшей травы. С другой – приземистые дома, похожие на пузатые черные лодьи, как попало выброшенные на изрытый оврагами берег.

При домах чахлые огороды. На здешнем песке все росло плохо.

Изгороди хлипкие, две жердины вдоль, десяток потоньше, наискосок. Видно, городили не от людей, а от коз. Коров в Угорах не держали. Хороших покосов не было, а покладистые здешние козы соглашались глодать не только иву, но и сосновые ветки. Сразу за деревней начинался лес, в котором этого добра хватало. В общем, все как в Усолье. Вот только дома похуже, черепичных крыш нигде не увидишь, все кроют осиновой дранью. И почему-то никто ничего не запирает. Так, накинут щеколду, чтоб козы не разбежались. Хорт мог бы в одну ночь обчистить всю деревню. Даже собаки тут… Лохматые, пыльные, ленивые твари. Брешут только от скуки. Не-ет, в родном Усолье не то. В тех же Белых Камнях у каждой двери по семь замков, заборы такие, что три дня оборону держать можно, а собачки любого порвут, только дай им волю.

И девки здесь лиц не заматывают. Простоволосые, ясное дело, не ходят, но всякая норовит подвязаться покрасивше, на свой манер.

* * *

Вспомнив о девках, Обр тут же увидел одну, поднимавшуюся от колодца в овражке. Колодец этот, единственный, поил всю деревню. Вода в нем была невкусная, а после сильных бурь так и вовсе горькая. Но здешние привыкли, не замечали. Девка, согнувшись, тащила коромысло с двумя здоровенными ведрами. Хорошая примета! Значит, будет ему удача.

Хорт не раз видал, как в Усолье бабы по полчаса болтают, покачивая на плече коромысло с этакой тяжестью. Но встречная девица так бы не смогла. Уж очень хлипкая. Не поймешь, то ли ведра ее вперед тянут, то ли она их. Того и гляди переломится.

Приглядевшись, он выругался, скатился по крутой песчаной тропке, ухватил упруго качнувшееся коромысло, с натугой поднял, утвердил у себя на плече. Скривился, наскоро оглянулся, не видит ли кто. Носить воду – дело бабское, а для Хорта так и вовсе зазорное. Увидят – засмеют.

А дурочка обрадовалась, засияла как солнышко.

– Ты ко мне шел, да?

Обр поглядел на небо, без нужды поправил коромысло.

– Так мой дом в другой стороне. Только к нам нельзя. Тетенька Костылиха рассердится.

– Смотри, как бы я не рассердился, – прошипел Хорт, притомившийся на крутом подъеме, – такую тяжесть пусть сама таскает.

– Так я ж не бегом, как ты. Я потихонечку.

– Значит, так, – Обр пинком распахнул вдовью калитку, с размаху плюхнул ведра у крыльца, – ежели я еще раз тебя с этим увижу – сломаю.

– Что сломаешь? – перепугалась Нюська.

– Коромысло. О спину твоей Костылихи.

Дурочка всплеснула руками, заговорила быстробыстро:

– Да она меня не заставляет. Я сама. Воды-то много надо. Тут и огород, и скотина. Козы у нее. Она сыр варит, в город возит, с этого и живет. Лодки нету у нее. Муж в море пропал. Ты не думай, она добрая.

«Угу. Добрая-предобрая. Прям как те в Малых Солях», – подумал Хорт.

– Она говорит, – продолжала тараторить Нюська, – тебя Северин в артель гребцом хочет взять. Пойдешь?

– Пойду, – соврал Обр, – куда я денусь.

А тут и тетка Костылиха, легка на помине, выкатилась из-за угла с полным подойником и сразу же вызверилась на Обра:

– Ты чего здесь забыл?

Этого гордый наследник Хортов и сам не знал. По-хорошему ему уже следовало добраться до леса, а не возиться здесь с чужими ведрами.

– Чего к девке лезешь?

Он прищурился, молча окинул тетку знаменитым хортовским взглядом, от которого в Усолье спадали с лица самые крепкие парни. Но на драконоподобную Костылиху взгляд нисколько не подействовал.

Непуганый тут народ и оттого наглый. Пришлось прицельно плюнуть в теткину капусту, развернуться и уйти. За калиткой он подзадержался и услыхал, как тетка выговаривает Нюське.

– Не вздумай его сюда приваживать!

– Да я не приваживала, он проведать…

– Проведать! Коли он тебе чужой, так и ходить нечего. Все равно он тебе не годится. Ты погляди на него. Смотрит, будто укусить хочет. Повадка волчья, рожа разбойничья.

Что в ответ на это чирикает девчонка, Обр слушать не стал. Повернулся и пошел к лесу. Ноги проваливались в холодный песок, южный ветер качал сети, трепал кусты, ерошил волосы.

* * *