Глава 9

Яркий слепящий луч зажег под сомкнутыми веками небольшой пожар. Обр вскочил и только чудом не вывалился за борт. Несколько мгновений он в ужасе озирался. Проспал! Вокруг только небо яркой утренней синевы и волны, бесконечные волны.

А… вот он, берег. Чернеет надежной полосой далеко на юге. Опасно далеко. Обр плюхнулся на лавку и торопливо повернул лодку к юго-востоку. Сколько же он проспал? Должно быть, не очень долго. Солнце стояло совсем низко. Злое море яростно сверкало золотой рябью, но даже это сверкание казалось холодным.

От перепуганных трепыханий Обра проснулась Нюська, села и, конечно, первым делом схватилась за голову.

– Ой, а где…

– Что где? – решил поразвлечься Обр. – Берег вон, никуда не делся. А если ты Морского змея ищешь, так он уплыл уже. Как тебя увидел, так сразу и слинял. Я, говорит, таких тощих не жру.

– Где мой платок?

– А, платок… так он того, развязался и улетел. Морской старухе обновка будет.

– Ой, а как же я теперь… – и смотрит с таким ужасом, будто осталась не без платка, а без головы.

– Ладно, – сжалился Обр, – на, получай. Я его спас, не дал погибнуть в пучине.

Дурочка шутку не поддержала. Вцепилась в мятую тряпку и принялась торопливо наматывать на голову. Обр наблюдал за этим без особого одобрения.

– Слышь, а зачем все это?

– Что зачем?

– Платки эти ваши. Городские девки хоть кружевные носят, прозрачные, а по деревням все до носа закутаны – от семилетних до семидесятилетних.

– Ну как же без платка-то, – рассудительно возразила успокоившаяся Нюська, прищурилась на солнце из-под руки, поглядела на берег, тщательно разгладила полотняные складочки. – Без платка никак нельзя. Вдруг кто из Хортов заметит.

– Ну и что?

– И украдет. Схватит и увезет в проклятое Укрывище.

Обр поперхнулся. Что бывает с теми, кого привозят в Укрывище, он знал очень хорошо. Не всем так везло, как Германовой Катерине. Ох, не всем.

– Хорты властны над телом и душой своих холопов, – надменно вымолвил он, – а тебе и вовсе поздно заматываться.

– Почему?

– Потому. Я Хорт, и я тебя увез.

Нюська наморщила лобик, призадумалась, чинно уселась, прикрыв подолом босые ноги, поглядела на Обра.

– А ведь верно…

Подумала еще немного, строго сведя тонкие бровки, вздохнула печально.

– Только неправильно все это.

– Что неправильно? – зевнул Обр

– Все. Я думала, все не так будет.

– А как надо-то? На коне тебя воровать? Мешок на голову, перекинуть через седло? Придушить еще можно для верности.

– Нет. Зачем воровать? Я думала, будет так. Вот сижу я на крыльце… или нет, лучше иду по улице… А навстречу он.

– Кто?

– Мой жених.

– Какой еще жених? – безмерно удивился Обр.

– Такой. Высокий и статный. Волосы светлые, глаза синие-синие.

Обр, смекнувший, что это все одни девичьи глупости, хрюкнул, но от смеха все-таки удержался. Впрочем, Нюська, вся в мечтах, ничего не заметила.

– И вот подходит он ко мне, берет за руки и говорит: «Наконец-то я тебя нашел. Больше ничего не бойся. Для тебя я сделаю все, что захочешь».

В этом месте Обр не выдержал и все-таки заржал в голос.

– Где ж ты таких видела? – спросил он, едва переводя дух.

– Нигде, – покорно согласилась дурочка, но ручонки стиснула, а глаза стали круглые и вроде уж мокрые.

– «Сделаю все, что захочешь!» Ха, как же! Все вы, бабы, захребетницы. Только о том и мечтаете, чтоб из мужиков веревки вить и жилы тянуть.

Истину эту поведал Обру Маркушка, а Маркушка редко бывал не прав.

На это дурочка ничего не ответила, лишь пристально разглядывала дальний берег, будто надеялась именно там обнаружить синеглазого придурка, способного ляпнуть такую глупость.

Обру вдруг стало обидно. Подумаешь, белые волосы, синие глаза.

– Я за тобой не бегал, – зло бросил он, – сама навязалась. Сидела бы лучше дома, ждала своего красавца.

– Они бы тебя убили.

– Тьфу!

Опять двадцать пять. Однако крыть было нечем.

Он тихо выругался и потянул из-под лавки полупустую торбу. Оставшиеся ватрушки были разделены по справедливости. Две Обр взял себе, две сунул Нюське. Она пыталась всучить ему третью, но он гордо отказался, хотя вполне мог съесть и третью, и четвертую, и пятую. После еды стали слипаться глаза. Он попробовал помочь горю, перегнувшись через борт и поплескав в лицо морской водой. Водичка оказалась обжигающе холодной. Такая убьет в два счета, быстро и верно, как стрелы Хромуши.

К несчастью, умывание помогло ровно на пять минут.

– Поспи, – сказала Нюська, – ведь всю ночь просидел.

– Ночь – волчье время, – проворчал Обр, растянулся на дне лодки, под голову сунул пустой мешок, накрылся плащом и тут же заснул.

* * *

Проснулся он бодрым, хотя спал не очень долго, и зверски голодным. Напился, тщательно заткнул бочонок, чтоб не пропало ни капли драгоценной влаги, свирепо потряс мешок, надеясь извлечь какие-нибудь завалящие крошки. Нюська, поглядев на это дело, принялась выбирать тянувшуюся за кормой веревку. Вскоре из воды показалась сетка, полная рыбы.

– Вот. Обед.

– Ну и как ее… Где мы тут костер разожжем?

– Ее сырую можно. Многим даже нравится, если с солью.

Соль в лодке припасливого Гладыша, конечно, нашлась. Обр сел у правила и принялся наблюдать, как Анна ловко потрошит рыбу, нарезает тонкими ломтиками.

– Далеко еще до того креста?

– При таком ветре завтра к вечеру будем.

День был яркий, хотя по небу с запада на восток тянулись ряды облаков, то и дело закрывали солнце. Летучие тени скользили по воде, которая то вспыхивала, то погасала, делалась тусклой и серой.

– Хорошо бы пристать где-нибудь на ночь.

Моря Обр не боялся, но предпочел бы хоть немного побыть на чем-нибудь таком, что не швыряет тебя поминутно то вверх, то вниз.

– Не… Я же говорила. До самого креста сплошные скалы. Крест на то и поставлен, что, мол, приставать можно.

– Все-то ты знаешь. С чего тебя только подурушей прозвали?

– А я нечуй-траву искала.

– Чего-чего?

– Ну, трава такая. Не знаешь, да? Растет на дальних островах, где никто из людей не бывал. Там, за окоемом. По осени вянет она, ветер ее срывает и носит по воздуху. Может и в нашу сторону занести. Кто найдет ее, тот будет ведать погоду, повелевать ветрами. Все по его приказу будет: и дождь, и вёдро. Захочет – шелоник подует, захочет – полунощник.

– Что-то я не слыхал, чтоб у нас в Усолье такие водились. То есть колдунов-погодников полным-полно, только пользы от них – кот наплакал.

– Ту траву найти очень трудно, потому что она, как от корня оторвется, становится невидима. И найти ее сможет только слепой, да и то если прямо на нее босой ногой станет. Тогда ему все и откроется.

– Так ты ж не слепая.

– А я глаза завязывала и после осенних бурь по берегу ходила, искала. Днем работать надо было, так я ночью.

– Босая?

– Босая. Все думала: вот буду владеть ветрами, прикажу им отыскать отцов карбас и пригнать домой. Да и людям облегчение было бы. На ловлю ходили бы без помех, возвращались бы при попутном ветре.

– Не нашла?

– Не, не нашла. Мне уж потом сказали, что она только слепым от рождения открывается.

– Значит, ты зимними ночами босая гуляла по берегу, да еще и глаза завязывала. Да… Такое в Малых Солях нескоро забудут. Быть тебе подурушей веки вечные.

– Да я тогда и вправду немножко не в себе была. Только ты меня не жалей. Дурочкой быть хорошо.

– Правда, что ли? – невнятно пробормотал Обр, запихивая в рот кусок рыбы.

– Ага. Вот люди рассказывают, жила-была одна дурочка, не то у нас, в Малых Солях, не то в Белых Камнях. А другие говорят, что и не у нас вовсе, а где-то под Новой Крепью.

– Угу. Верю. Дурочек везде сколько хочешь.

– И вот нагадали ей, когда она еще девчонкой была, будто выйдет она за князя, княжеского сына.

– Хм.

– И будто придет тот князь за ней на новой лодье с красным парусом.

– Вранье. Красных парусов не бывает.

– Не бывает. А она поверила. Каждый день ту лодью ждала, все на море глядела.

– Пока не померла от старости, – бодро предположил Хорт, обсасывая косточки.

– Нет! – торжественно заявила Нюська. – Она дождалась!

– Ух ты!

– Ранним утром приплыла большая лодья под красным парусом, сошел на берег прекрасный князь, княжеский сын, и говорит…

– Чего он ей сказал, я уже знаю, – не стерпел Обр, – дальше что было?

– Ничего. Он ее увез.

– Угу. И выкинул в первом же порту, или просто отправил на корм рыбам, или продал кому-нибудь.

Нюська посмотрела так, будто у него внезапно прорезались лосиные рога вкупе с кривыми волчьими клыками.

– Ты совсем глупый, да? Вовсе ничего не понимаешь?

В ответ Хорт только улыбнулся и положил в рот последний кусок рыбы.

– Не, я умный. Я точно знаю, благородные на деревенских дурочках не женятся. Никогда.

– А сам женился! – запальчиво возразила Нюська.

– Иначе они бы меня убили, – проговорил Обр тонким противным голосочком. Он и сам не знал, зачем дразнит глупую девчонку. Так, от скуки.

Скучно было нестерпимо. Ветер по-прежнему дул ровно, понемногу усиливаясь. Ряды облаков сомкнулись в одно сплошное серое поле, из которого по временам побрызгивал легкий дождик. По правому борту все тянулся скалистый берег с белой полоской пены, которая издали казалась совсем безобидной. Но даже неопытный Хорт понимал, что близко лучше не соваться.

Нюська помалкивала, хмурила бровки, косилась обиженно. От скуки Обр вырезал на лавке крест, потом стрелу, принялся было вырезать родовой герб Хортов, но тут девчонка заверещала: «Беляки прямо по носу!» Пришлось хвататься за правило, огибать невесть откуда взявшиеся скалы, верхушки которых в облаке белой пены едва торчали из воды. К скалам от берега тянулся длинный мыс, похожий на корявую руку. После него береговая линия резко пошла к югу.

Стемнело. Но настоящего мрака не было. Так, сероватые сумерки. Часы ночного бдения и плащ снова поделили по-честному, на двоих. Но, конечно, дурочка и не подумала его будить. Пригревшийся возле нее Хорт спал крепко. Проснулся только под утро, попытался припомнить, каким образом его голова оказалась на Нюськиных коленках, высунулся из-под плаща. Небо вновь было ясным, солнце еще не взошло, но над берегом поднималась, сияла цепь розовых, золотых огней.

– Это че такое? – забеспокоился он. Непонятного Обр не любил. Все непонятное могло быть опасным.

– Горы, – сонным голосом отозвалась Нюська, – я давно уж смотрю. Белые горы. В Усолье их не видно, хотя говорят, наши горы – отроги этих.

– А светятся почему?

– Сказывают, там, на верхушках, снег лежит и никогда-никогда не тает. Это он от солнца такой.

– Дура! Солнца-то нету.

– Это для нас нету. А там, на горах, вовсю сияет.

Скоро солнце поднялось и для темных скал и холодных волн Злого моря. Горы потускнели, погасли.

На завтрак пожевали подсоленной, слегка завялившейся рыбки. Запили невкусной стоялой водицей.

– Меньше полбочонка осталось, – озаботилась Нюська.

– Ты ж говорила, к вечеру у креста будем.

– Кто знает. Это же Злое море.

* * *

Так начался второй день. Очень скоро небо опять затянуло. Ветер нынче был какой-то неровный: то вовсе стихал, то задувал так, что снасти стонали как живые. Обр сидел у правила, поглядывал то на небо, то на далекую цепь горных вершин и, наконец, решился растолкать Нюську, прикорнувшую у мачты.

– Слышь, не спи. С погодой что-то не то. В случае чего я один не справлюсь.

– Тогда давай разговаривать, – сонно хлопая ресницами, согласилась Нюська.

– Ну, расскажи еще чего-нибудь.

– Про что рассказать-то?

– Давай хоть про горы эти.

– Про горы… А смеяться не будешь?

– Нет. Ври в свое удовольствие. Только занятно ври.

– Ладно. Там на горах, на белых снегах живут снежные птицы – Лебединые девы.

– А что они там делают?

– Летают.

– Со скалы вниз головой?

– Ты же обещал.

– Ладно-ладно. Не буду.

– У них крылья есть. Вот такие.

Со стороны моря низко и совершенно бесшумно, едва шевеля белыми крыльями, плыл над водой буревестник, самый большой, из тех, что никогда не садятся на землю.

– Паршивая примета, – припомнил Обр.

– Красивый. А примета и вправду плохая. Не выпустит нас Злое море.

– Ты рассказывай давай. Зачем они летают? Тоже, небось, предвещают пакость всякую.

– Нет. Они добрые. Увидеть их – к счастью. И помогают они во всякой беде, унимают скорби, лечат болезни. Сами ищут, кому помочь, и взамен ничего не просят.

– Хм. Ты, конечно, ври, но ври осторожней, чтоб хоть малость похоже на правду было.

– Так я не вру. Люди видели. Вот ты Белый луг знаешь?

– Ну, знаю. Это возле Вересковой кручи, за Волчанским бором.

– А знаешь, почему он белым зовется?

– Так это каждый дурак знает. Цветы там эти…

– Да. Белые колокольцы. Цветут от весны до самого снега.

– Ну и что?

– А люди помнят, когда там не было ничего. Пустошь и пустошь. Вереск, да кострец, да колючки всякие.

– Ну, семечко ветром занесло, от него и пошло все.

– Может, и ветром. Игнат из Белых камней рассказывал. Брат его родной коз в тех местах пас. Как-то под вечер – он как раз костерок запалил, ужинать собрался – ни с того ни с сего ветер поднялся при ясном небе, да такой сильный, что прямо с ног валило. Костер потушило, шапку с мужика сорвало. Побежал он за шапкой, поймал. Обернулся, смотрит – на пустоши люди. Много. Старые, молодые, дети малые. Кто сидит, отдыхает, кто стоит, на море смотрит. Одеты все просто, по-дорожному, в плащах теплых, но видно, не деревенские. Говорят тихо, медленно, будто горе у них, такое горе, что на белый свет глядеть не хочется. Брат Игнатов решил было, что мерещится ему, да тут один из них, главный видно, подошел, поклонился, попросил продать молока. Мол, дети у них устали, проголодались. Ну, подоили их женщины коз, детей напоили, спать уложили. Брат Игнатов костер зажег, посидел с мужчинами. Только про себя они ему ничего не рассказали, а больше расспрашивали как и что, да какая жизнь у нас в Усолье. А жизнь у нас известно какая. Слева Хорты, справа князь.

– Хортов не трогай!