Кольцевая

– Ну что… асфальт дробить умеем?

Честно отвечаю:

– Нет.

– Это хорошо, что честно сказал… а то прискачет такой орел, я и то могу, и это могу, а как до работы пойдет, так и хвост поджимает…

Молчу.

– Чего скис-то… научим, не впервой.

Догадываюсь:

– Это отбойным молотком стучать?

– Им самым, дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дыр…

– Голова заболит…

– А ты как хотел, на работе всегда голова болит… голова не болела бы, так не платили бы столько.

Наконец, спрашиваю:

– Сколько?

Дядька называет сумму.

– Вау…

– А ты чего хотел, хозяин у нас щедрый, не чета некоторым… Ну пошли…

Идем в рассветный туман, где-то пробивается сонное чириканье, гулкое мм-у-у-у-у, где-то шуршат шины.

– Ну что… вот здесь долбить будем.

Дядька идет к полотну шоссе, ставит знак дорожных работ.

– Ну давай… вот так молоток держишь… теперь долби… давай… потихонечку… да чего ты боишься его, не сожрет он тебя, чего ты в самом деле?

Хочу отшутиться, а вдруг сожрет, не отшучиваюсь.

Голову пронзает грохот молотка, спрашиваю себя, почему у дятла голова не болит…

Палит солнце.

Клубится пыль по дороге.

– Устал?

– Есть маленько.

– А то давай отдохнём. Время есть еще.

– Сколько?

– Да вся жизнь.

– Я серьезно.

– И я серьезно. Куда торопиться-то…

Вечереет.

Смотрю на дорогу, вернее, на то, что от неё осталось, глубокий поперечный провал делит дорогу надвое.

– Это зачем? Трубу будем прокладывать?

– Увидишь… отдыхай пока…

Отдыхаю пока. Смотрю на вереницу машин, которые так и стоят, так и ждут незнамо чего. Не нравится мне, как они на меня смотрят, не нравится, отворачиваюсь, ухожу к холмам, с вершин которых видны окрестности, хоть посмотрю, где мы находимся, пока туман не выпал…

Оглядываюсь.

Не верю себе, с ума я сошел, что ли…

Очень похоже.

Нет, не сошел с ума, всё так и есть, длинное шоссе, замкнутое в кольцо, вереница машин, насколько хватает глаз, и вдоль дороги – города, города, города, сходу и не поймешь, то ли это разные города, то ли один и тот же город. Нет, вроде один и тот же, начинается на самом горизонте, поднимается из пепла, растет – и снова падает, разрушенный войной.

– Любуешься?

– Это чего?

– Кольцевая, чего… замкнулась, вишь…

– Вижу.

– Вот так и крутятся… Свергнут кого, потом опять поставят, только-только города отстроят, и опять по новой бомбы на город бросать…

Молчу. Не верю. Не понимаю.

– Отдохнул?

– Вроде да.

– Вот и молодца, давай дальше работать.

Спрашиваю еще раз:

– Трубу прокладывать будем?

– Да нет, тут не трубу, тут другое…

Спускаемся с холма, уже почти темнеет, светлой остается только дорога в сиянии фар.

Ждут автомобили.

Ждут люди за рулем.

Ждут.

– Ну, давай… хватайся с той стороны.

Дядька хватается за край шоссе. Хватаюсь за асфальт, не понимаю, что мы будем делать.

– Тяни… потихонечку.

Тяну – дорога поддается удивительно легко, несу её, как легкую скатерть, сам пугаюсь этой легкости.

– Ты тише там, не урони… выпустишь, не поймаешь потом…

– Держу, держу.

– Все вы так говорите, а потом как отпустит, потом ищи-свищи…

Не отпускаю. Тяну полотно шоссе дальше и дальше в темноту ночи.

Чуть погодя понимаю, что дорога кажется легкой только сначала, – чем дальше, тем труднее волочить, останавливаюсь, перевожу дух, дядька терпеливо ждет меня, приговаривает что-то, что легче бы без остановок дойти…

Хочу спросить, до чего дойти, тут же вижу, отрезок дороги далеко впереди, шоссе уходит вдаль, к парящим в небе мегаполисам на горизонте, к чему-то легкому, полупрозрачному, космическому…

– Вот туда и тащим… это продолжение дороги нашей, – кивает дядька.

– Понял… а… а кто нашу дорогу замкнул?

– А черт его знает…

– Может, сама?

– Может… ну давай… присоединяй осторожно…

– Пришить, может? Или еще чем скрепить?

– Не боись, сама прирастет… вот так…

Прикладываю дорогу, смотрю, как она притягивается к полотну будущего.

– Ну, вот теперь…

Дядька не договаривает, слышу оглушительный вой сирен, как кажется – со всех сторон.

– Началось, – шепчет дядька, добавляет несколько слов, которые говорить нельзя.

– Что началось?

– Да что, известно что… – дядька отчаянно машет рукой все еще неподвижным машинам, – э-э-эй, сюда давайте! Живо! Путь открыт, м-м-мать вашу!

Кто-то замечает дорогу, кто-то давит на газ, две, три, четыре машины едут вперед…

Надрывается сирена.

Дядька орет:

– Живее!

Добавляет еще пару словечек, которые говорить нельзя.

Что-то происходит, что-то опускается с неба, какие-то тени, какие-то всполохи, не двигаться, вы окружены, всем оставаться на местах… Кто-то хватает меня, сбивает с ног, катимся с кем-то по склону холма…

– Вы… вы чего?

– Чего-чего, сейчас бы арестовали нас на хрен…

– К-кто бы арестовал?

– Кто, эти, кто… дорогу-то мы им раскурочили, вот они и злые как черти…

– А что, нельзя было раскура… раскурочивать?

– Нельзя, конечно… они дорогу замыкали-замыкали, мы тут напортили все…

– А нам чего теперь будет?

– Ничего не будет, не боись, не увидят нас… Ох, забегали-забегали, замаются сейчас петлю-то снова запетливать…

– З-зачем… запетливать?

– Зачем-зачем, чтобы в будущее не пустить, что непонятно-то…

– А зачем в будущее не пустить?

– А это ты у них спроси… чш, куда поперся-то, так и бошку с тебя снимут…

Прячусь в кустах, смотрю, как эти сверху снова разрывают дорогу, снова тащат шоссе назад, замыкают в петлю.

Успеваю заметить и еще кое-что.

А дядька заметить не успевает, сжимает мое плечо:

– Сколько их было? А?

– Десять… не, вру. Двенадцать.

– Отлично. Проскочили.

Говорю зачем-то, сам не знаю, зачем:

– Трое на машине, трое на велике ехали, один пешком…

Ладно, ладно, неважно… ехали медведи… на велосипеде…

Смотрю туда, где только что было продолжение трассы – дорога тает в тумане, исчезает.

– Черт…

– Ничего… всегда так бывает… человек десять перейдет, и хорош…

Дядька разливает чай.

Смотрю на календарь на стене, не понимаю.

– Чего-то с календарем у вас…

– А чего?

– Две тыщи двадцать восьмой.

– Ну, что ты хочешь, сколько лет прошло…

Молчу. Здесь нужно что-то сказать, только я не знаю, что.

– Ничего… Счас, передохнем, успокоятся они, мы дальше пойдем долбить…

Хочу спросить, кто они.

Не спрашиваю.

– Да черт их знает, кто они…

Вздрагиваю.

– Я же не вслух сказал.

– Да все одно и то же спрашивают.

– А что… до меня другие были?

– Были, конечно.

– И…

– Что И… подстрелили их всех… эти там…

– Да вы чего?

– Чего-чего, думал, нас тут пор головке гладят? А вот фиг тебе… Чего побледнел, боишься, домой иди… Я серьезно, здесь выжить, это мужество какое надо…

– Ничего… выдержу…

– Ну, смотри…

– А это… А мы сами туда не пойдем?

Показываю в ту сторону, где продолжается шоссе.

– Не-е, парень… мы тут нужнее…

Киваю, нужнее так нужнее.

– Ничего… как-нибудь потихоньку… переведем людей… сколько сможем… спать ложись давай, завтра продолжим…

Осторожно спрашиваю:

– А… а завтра мы к какому времени дорогу снова соединим?

– Ишь ты, шустрый какой… может, вообще не соединим, если непогода какая будет…

– А если не будет?

– Ну… часикам к шести…

– Ага, ясно…

Ухожу в комнатенку, которую мне выделили, чтобы спать, осторожно проскальзываю в комнату, которую дядька мне отвел для ночлега.

Прислушиваюсь.

Открываю окно, бесшумно выбираюсь на улицу, в холодок ночи, достаю телефон.

Вызваниваю хозяина.

Длинные гудки.

Жду.

– Ну что вы там, нашли урода этого, который дорогу режет?

Это начальник. Вот так, ни тебе здрассьте, ни тебе до свидания, это на нашего шефа похоже…

– Не… не нашел.

– А чем вы занимались вообще, позвольте узнать?

– Чем… искал его.

– Пока вы его искали, он еще раз дорогу разрезал, тринадцать человек сбежали!

Ёкает сердце, значит, тринадцать.

– Ищите хорошенько…

– Ищу.

– А то, может, подкрепление прислать?

– Да что подкрепление, я что, с одним человеком не разберусь?

– Ну, смотрите у меня…

Хочу ответить – буду смотреть, не успеваю.

Короткие гудки.

Набираю другой номер.

Жду.

– Алло.

– Завтра… часам к шести к шоссе подходите.

– Мне одному подходить?

– Чего одному, все подходите… кто хочет…

– Да мало желающих что-то… добрая половина только храбрятся, а как до дела дойдет, так в кусты.

– Ну, хоть сколько-то, уже хорошо… Ну, давай.

– Давай.

Короткие гудки.

Осторожно пробираюсь обратно в окно, вытягиваюсь на постели.

Светится шоссе на горизонте в лучах фонарей.

Хороший автор

Вчера был метеоритный поток.

Сильный.

Крепко тряхануло, очень крепко, в другом случае я бы подумал, что все, хана кораблю.

В другом.

Но не в этом.

Знаем же, что автор о нас позаботится, ну как о нас, не обо всех о нас, конечно, из второстепенных кто-то, может, и умрет, но не из главных. Правда, поди, разбери, кто из нас главный, кто нет, вроде всё вокруг Эллы с Аланом крутится, да кто их знает.

Побоялись, конечно, не без этого.

Ничего, обошлось.

А как не обошлось, автор о нас заботится, на то он и автор, чтобы вести наши судьбы, продумывать все до мелочей. У него, должно быть, и план где-нибудь расписан, что да как дальше с нами будет. Это я так считаю. Алан, правда, уверяет, что автор сам толком не знает ничего, пишет, как душа попросит, куда фантазия заведет.

Вот так мы с ним и спорим.

А сегодня мимо черной дыры прошли. Элла, правда, сказала, что здесь черных дыр быть не может, автор маху дал. Ну да ничего, с кем не бывает, это же книга приключенческая, а не трактат по астрофизике.

Так-то автор ничего, нормальный, вроде и в космосе разбирается, и в космонавтике. Не то, что некоторые, кто скажем, про крестовый поход пишет, а сам на лошади не сидел никогда. Мы даже порой думаем, автор сам у нас летал куда-нибудь. А что, всякое бывает.

Хороший у нас автор. Сейчас же вообще никто про космос не пишет, сейчас всем колдунов и драконов подавай, и всякое такое. А этот про космос пишет. Так, глядишь, люди снова к космосу потянутся, не все же в смартфоны смотреть. И задумал так хорошо, половина людей на корабле дежурит, половина в анабиозе спит.

Сегодня Элла умерла.

От Эллы вообще никто такого не ожидал. Про неё же думали, что главная она, главная героиня. Второстепенным умирать можно, а главным нельзя. А она вот как, взяла и умерла. Спать легла и не проснулась. Страшно так.

Да все страшно было. И когда второстепенные герои вот так же во сне умирали, тоже страшно было, но не так страшно.

А тут Элла.

Главная.

Ну, мы так думали, что она главная.

Похоронили с почестями, автор постарался, понял, что жалко нам Эллу, похороны на три страницы расписал, некролог, кремацию, все такое.

Хороший у нас автор.

Очередной всплеск эпидемии.

Как-то странно даже, всплеск эпидемии, а автор об этом два слова чиркнул, мне даже времени не дал трупы осмотреть, отчет написать. И то правда, если каждый раз автор расписывать будет, как у нас люди умирают, читать скучно будет.

Все-таки смотрю умерших, сегодня их двое, женщина средних лет, и Алан. От Алана тоже никто не ожидал, что он умрет. А вот нате вам. Составляю отчет, кожные покровы чистые, на шее справа две красные точки…

– Капитан… можно?

Капитан смотрит на меня, думает, сразу меня с корабля выкинуть, или подождать.

– Срочное что-то?

– Ну да. Тут вот что… я посмотрел… эпидемия всегда на полнолуние начинается.

– Какое ты здесь полнолуние видишь, парень, окстись…

Ну, не здесь… ну на земле в это время полнолуние должно быть.

Оба вздрагиваем при слове – на земле. Уже и забыли, как оно там, на земле. Даже странно, вроде десять лет землю не видели, вроде здесь уже можно от тоски головой об стенку биться, а ничего не чувствуем. Похоже, автор и не понимает, что здесь надо на стенку лезть, автор, поди, дома сидит, на Земле. Или у него какая-нибудь отдельная глава будет про то, как мы по Земле истосковались.

– И чего?

– Ну… в следующее полнолуние опять нужно чего-то ждать.

– Это автор тебе сказал?

– Не… это до меня до самого дошло.

– Ты погоди, не торопись, вперед автора не беги. Автор разгадку эпидемии через двадцать глав задумал, а ты уже сейчас всё разгадаешь.

– А в это время люди будут гибнуть? Да?

– А куда деваться… Не бойся, автор у нас что надо, он нас в беде не бросит…

Да, автор у нас что надо.

По крайней мере, ни один из людей в анабиозе не погиб. Вот сейчас хожу, проверяю, температуру, давление, всё при всем, все живы-здоровы, никто не умер.

Никто не умер…

Только сейчас до меня доходит, что вирус, или что там, поражает только тех, кто не спит.

Тех, кто не спит…

Надо проверить…

Думаю, а не погрузить ли нам в сон всех – тут же передумываю, откуда я столько ледяных саркофагов возьму, если у нас их здесь нет…

Шаги.

Там, в стороне. Отчаянно думаю, что мне делать, вот что значит, автора рядом нет, подсказать некому…

Осторожно выглядываю из-за ледяных гробов, вижу капитана, роется в моих отчетах, что он там забыл…

– Парень… ты чего мне не сказал-то?

Парень… у меня даже имени нет, я уж точно не главный герой…

– Что не сказал?

– Да вот… про красные точки…

– Автор не велел…

– Про полнолуние, значит, автор не велел, так сказал, а про точки молчок?

– Я не думал…. Что так важно…

– Не думал он… индюк тоже не думал… или наоборот, думал… не помню. Ты мне вот чего… где у нас там чеснок хранится?

– Колбаски с чесноком жарить будем?

– Ага, из тебя… Пора уже, откормили на славу… ты не слушай, это я шучу, а то вон, племяннице моей какая-то сволочь про фигуру что-то там вякнула, девка себя голодом уморила…

– Не, я не такой.

– Это молодец, что не такой… ну давай… чесночок неси.

Делать нечего, несу чеснок…

– И чего ты притащил? Расщедрился… Весь неси.

– А на Земле Обетованной что сажать будем?

– Парень, если сейчас чеснок не достанем, вообще хрен до Земли Обетованной долетим.

Выволакиваю чеснок, сколько есть, капитан тащит деревянные перегородки не пойми откуда, стенку шведскую, что ли, разобрал…

– Принес? Ну, молодца… теперь поможешь мне…

Не выдерживаю:

– Да что случилось-то вообще?

– Что, что… понял я… кто тут главные герои… Догадался я… что не мы…

Смотрю, как капитан открывает первый саркофаг. Спохватываюсь: