После школы я не дал себе опомниться, а как можно скорее помчался домой. Сквозь сугробы, по протоптанной узкой дорожке, вглубь снежного коридора, бежал я как дичь на открытом пространстве под дулом охотника. Я всем нутром чувствовал свою незащищенность, уязвимость, я знал, что опасность подстерегает повсюду. Почему-то я начал петь: «Вдруг как сказке скрипнула дверь…»

Я проскочил под большим деревом, с которого мне на голову когда-то упал снежный ком, мимо завалившегося деревянного забора, мельком взглянул в сторону парка, где одиноко покачивались фонари-старожилы, и оказался на финишной прямой: до дома оставалось всего полсотни метров. «Сколько лет я спорил с судьбой…». Но легче не становилось. Мне везде мерещилось какое-то шевеление. Вокруг, незаметно для остальных, но не для меня, бурлила жизнь, постоянно сменяя декорации. Я чувствовал, как нечто бежит на шаг позади, мы гнались с наперегонки. Мне казалось, ОН вот-вот схватит меня за лодыжки. Я так больше не мог: не выдержал, оглянулся и… споткнулся.

Падая, я инстинктивно выставил руки и по локоть увяз в снегу, постепенно углубляясь всё сильнее. Не чувствуя опоры, я продолжал проваливаться в сугроб, как в зыбучий песок, словно под ним зияло черное бесконечное пространство. Говорят, тонущий человек не кричит, а только нелепо барахтается и уходит под воду молча. Я же «тонул» не молча. Но быстро. Поэтому единственное, что успел выкрикнуть: «Мама!». В следующую секунду сугроб с головой проглотил моё отчаянно сопротивляющееся тело. Последнее, что я услышал перед погружением, было звонкое отчетливое «цык». Этот понедельник я запомнил как мой последний день в школе, мой последний день нормальной жизни.

Когда меня нашли, я лежал без движения в собственноручно разрытой яме, с разбитыми в кровь ладонями. В отчаянной попытке выбраться наружу, я буквально вгрызался ногтями в промерзлую землю, превратив сугробы вокруг в кровавое месиво. Они сказали, что я пребывал в шоковом состоянии, не моргая, не двигаясь, а только смотрел невидящим взглядом, издавая странные щёлкающие звуки. Я понимал, о чём они говорили. Выглядело это всё, прямо скажем, как сумасшествие. Странно, пугающе, необъяснимо. Я б и сам ужаснулся, став свидетелем подобного зрелища.

А дальше всё по накатанной: будто б уже когда-то с кем-то всё это было, будто б вселенная знала, как действовать дальше. Местные провинциальные «специалисты» обрадовались чему-то новенькому в моем лице, хотя, по правде говоря, они абсолютно не знали, что со мной делать. Особенно в свете того, что я продолжал молчать о сути моей проблемы, боясь еще больше усугубить ситуацию, устраивал истерики при любой попытке вытащить меня на улицу. Слух о новоявленном сумасшедшем быстро разошелся по району, нас с мамой стали сторониться. Меня тут же перевели на домашнее обучение: кому нужен подросток «с сюрпризом», да я и сам был этому рад.

Несколько лет до окончания школы каждой зимой меня ждали либо южные неврологические санатории, либо четыре стены моей зашторенной комнаты. После девятого класса меня окончательно записали в психи, навеки освободили от армии и выпустили на вольный учет у психиатра с обязательной ежегодной комиссией. Мама в этой связи постаралась договориться со всем миром и в конце-концов выпросила для меня место у знакомой владелицы небольшой гостиницы на море, так сказать, быть на подхвате за еду: работу без перспектив, без денег, без снега.

***

Сейчас у меня, можно сказать, всё отлично. Особенно я ощущаю, как жизнь бьёт ключом в такие теплые деньки, как сегодня. Несезон на морском побережье – отличное время года. Люблю, боготворю! Птицы щебечут не переставая, почти нет туристов, море волнуется, но без перегибов. Дурман вечнозеленых витает во влажном воздухе, проветривая мысли и освежая чувства. И никогда-никогда в наши края не приходит снег, что делает это местечко раем на земле.

Работать, конечно, в такие дни ох как лень, зато постояльцев не много. Сегодня – всего одна семья. А вот, кстати, и хозяйское такси подкатило с очередными. Как всегда, классическая парочка, с ребёнком лет шести. Мамаша бестолково суетится, неразборчиво тараторит, в то время как папаша, глаза да борода, периодически отвешивает фразы типа «красота тут у вас», звучно вдыхая воздух и улыбаясь сквозь обильную растительность на лице. Мальчик же отстранённо играет сам с собой, забравшись с ногами в тележку для багажа, которую я скоро качу по территории.

– Так, мы на месте, – говорю я своим подопечным, заношу их чемоданы в номер. – Хорошего отдыха!

Я сразу удаляюсь, не ожидая чаевых. У нас это не принято, да и нужно торопиться: через полчаса меня ждут для разгрузки продуктов на кухне, а до этого нужно успеть навести марафет в хозяйской машине. Убирая в салоне, на заднем сидении вижу нечто, похожее на Петрушку, видимо, потеряшка того мальчонки. Делать нечего, несу находку в номер. Стучу в дверь. Тишина. Стучу снова – открыто. Заглядываю: в комнате – никого, и только слышен шум воды в ванной.

– Извините, – кричу я с порога и дверную щель. – Игрушку вашу принёс.

– Вечно теряется! – слышу раскатистый мужской голос. – Подождите минуту.

Нетерпеливо мнусь в коридоре, с несуразным шуршащим сизым скоморохом в руках, рассматривая игрушку от нечего делать. Похоже, самодельная, вся в нитках. Очень хочется побыстрее слинять, дел невпроворот, а постоялец тянет резину. Уйти уже нельзя, ещё нажалуется хозяйке. Наконец, из проёма высовывается лохматая голова.

– Вот спасибо, дружище! – смеётся мужчина (я его с трудом узнал!), чисто выбритый, помолодевший лет на десять. Чем-то тревожно знакомым отдает его наружность, но думать об этом некогда. Тороплюсь. – Еще минуту, пожалуйста. Я отблагодарю.

Я отнекиваюсь, что это пустяки, но он не слушает, возвращается в номер, оставив дверь нараспашку, попутно рассказывая, что игрушка ценна как бабушкин рукодельный подарок (я так с самого начала и подумал). Пока он копошится в чемодане, я чувствую себя неловко, но не могу оторвать взгляд от его профиля. Странная шевелюра, похожая на стог сена, длинные, почти женские ресницы, водянистые глаза, изгиб губ будто б в постоянной ухмылке. Меня пронзает гадкая мысль, что этот тип очень похож на… И тут он цыкает!

Вы знали, что существуют бесконечные коридоры? Я не знал. Вмиг гостиничный коридор, вопреки всем законам физики, удлиняется подобно тесному чреву удава, а в внутри я, испуганный, затравленный зверь, попавший в невообразимую смертельную ловушку. Я бегу, кажется, падаю, встаю и снова бегу. Будто б не было всех этих лет. Будто б я – снова мальчишка среди сугробов, мчусь по заснеженному лабиринту, боясь упасть и увязнуть с головой. Мне не скрыться, не уйти от него на этот раз. Нет больше правил, а ОН есть. Близко, совсем рядом! Я знаю, я ощущаю затылком, мочкой уха его знакомое ледяное дыхание. Злосчастный коридор мне не преодолеть никогда. Мысли пургой проносятся в голове, ноги словно прилипают к ковролину. Руки трясутся от смертельного холода, в ушах – беззвучный ледяной крик.

Страшно встретить призрака, особенно там, где не ждёшь. Страшно до безумия! Одно дело зимой, среди сугробов, я давно смирился с этим, но здесь – вечное лето. Как это возможно? Что изменилось? Что ОН за существо, которое так запросто может быть «везде-везде», несмотря на отсутствие снега? «Бежать», – только и крутится в моей голове. – «Уезжать, куда глаза глядят. Прятаться. Скрываться до конца своих дней».

Спотыкаясь, задыхаясь, трясясь, невероятным усилием воли я гоню шатающееся тело, без оглядки, без отдыха. Не помню, как оказываюсь в своей каморке. Дышу. Смотрю на запертую дверь. В окне никого. Надо собрать вещи, документы. Сумка. Бросаю в неё всё, что попадается под руку. Снова гляжу в окно и тут же невидимый, но ощутимый удар в сердце: ОН с женой и сыном не спеша идёт на обед в столовую. Как ни в чём ни бывало. У него, видите ли, обычный семейный выходной, не более того. Непринужденно улыбаясь, он держит мальчонка за руку, а жену – за хрупкие плечи. Милая семейная идиллия, какой ещё поискать. Не похоже, что кто-то собирается за мной гоняться. То есть как это? Может, это ловушка? Ничего не понимаю.

Сажусь на кровать подумать, не отрываясь от окна. Мне точно надо успокоиться, всё взвесить. Постепенно паника ослабевает, сменяясь сильным недоумением. Может, я ошибся? Может, это кто-то другой? Или память на пару со страхом проделывают со мной злую шутку? Не бывает, чтоб человек воскрес. Бывает, что он умер и стал сугробом. Бывает, когда сугроб пытается отомстить, сделав из тебя себе подобного или что-то в этом духе. Но стать обратно человеком – это уж слишком. Ну, знаете ли, я – не сумасшедший. Нет, по документам как раз-таки такой. В своё время мною интересовалось немало разного рода «специалистов», пытавшихся задушить мою логику в крепких профессиональных объятиях. Но диагноз – это формальность, в данном случае явная ошибка, никак не отражающая суть происходящего. Я-то знаю, как обстоят дела на самом деле. Этот тип – точно кто-то другой, немного похожий на того мальчика, «гусёнка». Надо успокоиться и понаблюдать, без спешки, без безумных решений. Кругом люди, я – уже не ребёнок, могу за себя постоять. Если рассуждать здраво, то здесь я как будто, почти, наверное, в безопасности. Звонок! Вздрагиваю!

– Ало! Ты куда пропал? Идешь на разгрузку? – жужжит в ушах всегда раздраженный голос повара.

– Извините, бегу, – бормочу я, слыша, как с той стороны уже повесили трубку.

Пожалуй, некоторые в гневе будут пострашнее сугробов.

***

Весь день я наблюдаю за ним издалека. Сначала ОН спокойно обедает с семьей, о чем-то шутит, таскает хмурого сына на плечах. Мальчик же без особых эмоций вертит любимую игрушку в руках, не обращая внимания на все старания отца, временами зыркая в мою сторону, впрочем, как во все остальные тоже. Затем они шагают к морю, а я украдкой провожаю их взглядом, пытаясь увидеть во всём тайный смысл. Если и есть в них что-то странное, так это, пожалуй, слишком идеальный вид счастливой семьи. Не раз я наблюдал парочки, стремящиеся на людях быть образцовыми, но на поверку являющими собой что-то совсем противоположное. Может, здесь именно так?

Ближе к вечеру меня припахивают намывать окна в холле первого этажа. Сквозь стекло снова вижу новых постояльцев, идущих на унылое вечернее кино. Полируя окна, слежу за их отражением за моей спиной. Мальчик с мамой устраиваются на креслах, периодически теряя попкорн на пол, а ОН отделяется от своей маленькой компании и устремляется в мою сторону. Вижу в стекле его приближение, но он сворачивает чуть влево, к столу, чтоб налить себе чашку чая. «Тянет, зараза». Слежу за ним боковым зрением, изображая, что мытьё окон – дело моей жизни. Знаю, чувствую, он смотрит на меня, видимо, думая с какой стороны подкатить.

– У вас всё хорошо? – слышу у себя за спиной. Началось.

Сердце ёкает и, видимо, больше не бьётся. Вдвойне усерднее тру и так кристально чистое стекло. А я, было, понадеялся, что на обдумывание ситуации у меня будет ещё ночь. Ну, или на побег. Что делать? Скоро оглядываюсь – вокруг другие постояльцы, случайные прохожие за забором, под деревом собака чешет ухо. Мир выглядит почти дружелюбно, как и мой собеседник.