– Завтра будет непростым, – сказал он. – Отдохни, я пока посижу.

Кента не стал больше спорить и лег, подтянув к груди колени. Хизаши перевел взгляд на огонь, и тот, будто в утешение, выдохнул вверх тонкие горячие язычки. Хизаши смотрел на них, и мысли замирали, подчиняясь незатейливому ритму огненного танца.

На рассвете, как и договаривались, покинули гостеприимный старый дом и отправились тем же путем обратно, на другую сторону холма. После ночного дождя трава была мокрой, пыль на дороге превратилась в грязь, и стоило выглянуть весеннему солнцу, как испарения наполнили воздух влажной духотой. Город уже проснулся, рабочий люд занимался делами, открылись торговые лавки, готовились к дневному наплыву посетителей идзакаи. С высоты холма все это видел лишь Хизаши, чье зрение превосходило обычное. Если спускаться, то сейчас, пока улицы не наводнили толпы праздно шатающихся.

Первой их компанию покинула Чиёко.

– Я больше не могу скрываться от семьи, – сказала она на прощание. – В Ямато наступают темные времени, и итако пора вмешаться. Если духи способны дать подсказку, как побороть демона, я узнаю об этом и найду вас.

– Береги себя, – пожелал ей Кента. Взгляды, которыми они обменялись, могли означать что угодно, но Хизаши уже достаточно поднаторел в понимании человеческих чувств, чтобы увидеть за ними сокрытое. Юная шаманка сделает все ради Кенты лишь за одну надежду на взаимность, это стало очевидно не прямо сейчас, но прямо сейчас Хизаши понимал ее, как никто другой, и как никто – завидовал, ведь его собственное будущее надежды лишено. Зависть – это тоже чувство, присущее людям, так что он может собой гордиться.

После ухода Чиёко все будто бы выдохнули с облегчением. Хизаши не сомневался, что, по меньшей мере, Мадока и Кента постоянно были озабочены ее безопасностью. Мыслей Юдая он не знал, но сам лично не считал шаманку той, за кого стоит переживать. О них бы теперь кто побеспокоился.

– Постойте, – вдруг остановил их Сасаки и предостерегающе поднял руку. Лисий колокольчик на его красном браслете тревожно закачался. – Что-то приближается.

Тут он опередил Хизаши, потому как следом за этими словами и он уловил ауру множества ёкаев, несущихся им навстречу со стороны города. Они не казались опасными, но их окутывало облако страха, а вот это уже настораживало.

– Кошка? – удивился Кента, и тут из густой травы выглянули кончики раздвоенного хвоста, и нэкомата с разбегу прыгнула Кенте на руки и вцепилась когтями в одежду и, судя по запаху крови, в кожу. Следом за первой набежали и остальные, не меньше десятка ёкаев – целая стая!

Учида напрягся, у него с нэкоматами и бакэнэко отношения не сложились, а вот Кента опустился на корточки и поманил перепуганных кошек рукой.

– Хизаши, ты только взгляни!

Нэкоматы окружили его, будто надеялись найти защиту, и Кента торчал из массы пушистых вздыбленных тел, кажется, ничуть не обеспокоенный такой опасной близостью. На Хизаши они отреагировали шипением, хвосты принялись стегать по бокам.

– Да я гляжу, – хмуро отозвался он, отступая на шаг, чтобы избежать удара когтистой лапой. – Надеюсь, ты не собираешься тащить их всех за собой? Эй, ты, блохастый комок шерсти! – Хизаши шикнул на особо наглую нэкомату. – Только тронь меня!

Юдай призвал ки, и она заставила кошек отпрянуть. Та, что вцепилась в Кенту, грозно взвизгнула и попыталась взобраться выше, и Кента со смешком перехватил ее под лапами и ссадил на землю.

– Они не причинят нам вреда, – успокоил он, – разве вы не видите, что они напуганы?

Арата опустился на колени. К нему нэкоматы отнеслись не так благосклонно, но протянутую руку не укусили. В Кёкан явно учили чему-то особенному, потому что после переглядываний с главной в стае выражение лица Араты изменилось.

– Они вынуждены покинуть город и его окрестности из-за того, что кто-то очень сильный и страшный поселился поблизости, и все, кто к нему приближался, менялись.

– Дичали, – мрачно протянул Учида.

– Ёкаи послабее стремятся поскорее убежать, а те, кто посильнее, надеются побороться за территорию. – Арата опустил голову. – Глупо. У них не получится.

Хизаши посмотрел на шипящую на все лады стайку нэкомат и почувствовал то, что чувствовали они: непонимание, ярость, страх, желание выжить. Кошки – хитрые существа, а двухвостые и того хитрее и умнее. Хизаши не думал, что однажды доживет до дня, когда ёкаи будут искать помощи у оммёдзи, но то, что выгнало их из города, страшило сильнее потенциального изгнания.

– Демон точно в долине Хоси, – Учида бросил взгляд в ту сторону.

– Там много экзорцистов, – не слишком уверенно заметил Арата. – Они должны справиться с одним единственным противником.

Его сомнения понятны. Согласно легенде, победить демона задача не из простых, наверняка в заточении он набрался не только ярости, но и сил.

Самая крупная из нэкомат встала на задние лапы и открыла рот с острыми иглами клыков.

– Мы чуем дыхание Ёми, – сказала она, снизойдя до человеческой речи.

Остальные кошки заволновались, задергали усами, и все как одна повернули морды назад. Хизаши уже смотрел в том направлении, и тонкий, пока едва уловимый запах скверны, вонь, проникающая сквозь аромат свежей травы и влажной земли, долетел до него издалека. Вспомнилась деревня Сотомичи, отравленная ядовитыми испарениями преисподней, и он понял, что ждет не только долину Хоси, но и близлежащие города и селения. Если бы он был тем, кого оммёдзи отправили во тьму, чего бы он хотел даже больше, чем выбраться на свет?

Мести.

И самое страшное, Хизаши не мог до конца осудить Хироюки за это желание. Ведь разве он сам не такой же? Разве не жажда мести руководила его мыслями и поступками, толкнула на опрометчивый шаг, который причинил Кенте такие страдания?

– Хизаши? – теплые пальцы коснулись запястья. – О чем ты думаешь?

Кента стоял рядом и заглядывал в лицо. Нэкоматы пошли дальше, прочь от угрозы, а они пятеро должны были сделать ровно наоборот.

– Хироюки хочет отомстить. Не знаю, чего он добивался изначально, но, если верить не только общепринятой легенде, но и рассказу Ниихары, его обманули и одолели даже не трое на одного, а целая армия оммёдзи. И вот он унижен, побежден и низвергнут на долгие двести лет.

– Звучит так, будто ты ему сочувствуешь, – пробормотал Мадока.

– Нет-нет, продолжай, – поддержал Кента. – Ты считаешь, он вернулся, прежде всего, отомстить тем, кто его низверг?

– Они давно мертвы, – покачал головой Учида, – это бессмысленно.

– Для людей, может, и да. Но кто, как не ты, знает, что за грехи отцов отвечают их дети?

Взбунтовавшийся ветер поднял на вершину холма затхлый запах застоявшейся воды и гниющих растений с удушливой сладостью мертвых лилий. И тот же ветер, точно маленький ребенок, подхватил побелевшие волосы Хизаши, обрадовавшись новой игрушке, и спутал длинные пряди.

– Ему все равно, что те самые оммёдзи мертвы, – продолжил он. – В мире осталось полным полно других.

Хизаши ничем не мог доказать свою правоту, но все, и он сам, чувствовали – из них сейчас именно он способен понять врага лучше кого бы то ни было. Дело ли в нечеловеческой природе или родственной связи, но, глядя вдаль, Хизаши видел не переплетение улиц и крыши домов, а лицо Хироюки, знакомое до последней черточки и одновременно чужое, и читал в нем чувства, когда-то наполнявшие и его. Несправедливость заставляет сердце черстветь. Несправедливость, растянувшаяся на столетия, превращается в глухой доспех, под которым бушует настоящее адское пламя обиды и ненависти.

Хироюки вышел на тропу войны, и в этот раз у него гораздо больше шансов сойти с нее победителем.

Следующими их покинули Сасаки Арата и ставшая снова невидимой Аканэ. После встречи с напуганными нэкоматами он решил оставить друзей и лично сообщить обо всем в Кёкан. Его отпустили из школы для спасения Куматани Кенты, и с этим делом он неведомо как, но справился. Но ситуация изменилась, теперь одного ученика недостаточно, чтобы предотвратить катастрофу, и Сасаки обещал сделать все, от него зависящее, дабы убедить в этом своего главу.

– Я не прощаюсь, – сказал он непривычно серьезно, даже строго. – И вы, прошу, дождитесь моего возвращения в целости и сохранности. Уверен, в Кёкан не останутся равнодушны и непременно окажут помощь. Только дождитесь.

– Главное, чтобы они не выдали нам еще одного недоученного ученика, – фыркнул Хизаши, хотя на самом деле был растроган и малость опечален расставанием.

– Сам-то больно доученный, – поддел Мадока и от души хлопнул Сасаки по плечу. – Счастливого пути! Пусть он будет быстрым и легким.

Затягивать не стали, и сразу же Арата вернулся на тракт и двинулся в обратном направлении, к Лисьему лесу, на что у него уйдет не один день, если только какой-нибудь тэнгу^[1] не возьмется ему помочь. Они же четверо приготовились спускаться в самое пекло, и хорошо, если это было лишь красивым оборотом речи.

В Ёсико пока не догадывались о нависшей над ними угрозе и жили обычной жизнью, ну, может, более шумной, нежели до начала Досинкай. Первый же встреченный ими человек сообщил, что торжественное открытие соревнований назначено на завтрашнее утро, а еще – что участники и их сопровождающие расположились в нескольких богатых рёканах поближе к долине Хоси, выкупив их целиком.

– В этом году особенно много оммёдзи собралось, – похвастался житель Ёсико. – Такая честь для города.

«И прибыль», – подумал Хизаши.

В них никто пока не заподозрил экзорцистов, а патрулей они успешно избегали. Останавливаться в рёкане, даже самом дешевом, было небезопасно, да и едва ли этой ночью им придется хоть немного вздремнуть. Вызнав место, где расположилась делегация из Дзисин, юноши покинули город, обогнув долину Хоси по широкой дуге. Солнце уже давно взошло, и весеннее тепло прогрело воздух и высушило вчерашнюю влагу. Но не было в природе того мирного удовлетворения, что разливается вокруг по весне, напротив – зрело нечто жуткое, зловещее, и птицы не нарушали тишину пением, и даже ветер не колыхал листву и не гонял волны по свежей траве. По дороге в сторону долины неспешно катились торговые обозы, чтобы поскорее завершить последние приготовления к торжеству. Должно быть, уже утром на арену выйдут представители школ-участниц и министерства оммёдо из столицы, а также кто-то из светской власти.

Идеальное время и место, чтобы заявить о себе. «Хироюки, как же давно ты готовился к этому?»

– Я пойду к Морикаве-сэнсэю и…

– И тебе снесут башку, – осадил Кенту Хизаши, очнувшись от невеселых мыслей. Вечно он рвется вперед всех, будто умереть за идею – его смысл жизни.

– Я могу пойти, как в тот раз, – заикнулся Мадока, однако Учида его предложение отверг.

– Теперь мы тоже под ударом. После того как я узнал про сговор Фусин и Дзисин, я не могу никому доверять.

Тут уж Хизаши смолчать не сумел:

– Не больно-то ты и раньше был доверчив.

– Еще не поздно отрубить тебе голову, Мацумото, – пригрозил фусинец, – или на худой конец язык.

Ответ был ожидаем и оттого ничуть не повеселил. Хотя чему тут удивляться? В их положении мало что способно вызвать даже легкий излом губ. Хизаши посмотрел на Кенту и заметил, что тот… улыбается?

– Ты повредился умом? – спросил он.

– Я вдруг подумал, что рад слышать вас всех, даже если вы ссоритесь.

Хизаши словно влепили пощечину. Они не особенно это обсуждали, но Кента обмолвился, как ощущал себя, будучи запертым внутри собственного тела, и тогда голос его сочился горечью и страхом. Когда-то Хизаши пытался вообразить, каково это – быть пленником духового оружия, стать частью холодного металла. Одна мысль об этом наполняла его гневом и ужасом, и судьба распорядилась так, что испытать схожие чувства довелось не ему.

– Ты так задумчив и тих, – все с той же улыбкой проговорил Кента. – Я бы очень хотел, чтобы вернулся прежний Мацумото Хизаши, всегда недосягаемо уверенный во всем.

– Я бы тоже хотел, – проронил Хизаши и отвернулся. Невыносимо было смотреть в его глаза и видеть сочувствие, которого не заслужил. И такой веры в себя не заслужил тоже.

В любом случае никто не пошел в рёкан, рискуя жизнью, но нужно было узнать, там ли Морикава или Сакурада, и Мадоку все же отправили следить за входом. Из них четверых менее приметная внешность досталась ему и, отчасти, Кенте, но последнего не стоило отпускать одного, в этом Хизаши был тверд и непреклонен. Впрочем, никто и не собирался с ним спорить.

Мадока отсутствовал полдня, за это время они трое не перемолвились и словом, расположились под деревьями на пригорке и установили слабую, рассчитанную на новичков, защиту, чтобы не привлекать внимание, случись тут нежданные прохожие, но и не встревожить оммёдзи. Хизаши угнетала эта осторожность, будто они мыши, пытающиеся прошмыгнуть под носом у кота. От нечего делать он принялся размышлять, каким образом составить записку для Морикавы, чтобы тот догадался об отправителе.

– Эй, Кента, – позвал он.

– Да?

Он повернулся так быстро, словно только и ждал, когда с ним заговорят. Хизаши, оказывается, успел позабыть, какой он еще ребенок порой. Хотя… разве не все вокруг для Хизаши должны быть детьми?

– Что между тобой и Морикавой общего? Такого, чтобы вы оба поняли его истинное значение?

– Я не знаю, – пожал плечами Кента и откинулся на древесный ствол. Раскидистая крона бросала на его задумчивое лицо ажурную тень, а солнечный свет играл в зелени глаз. – Может… стихи?

– Стихи? – засомневался Хизаши. – Что в них особенного?

– Стихи – это слова, которыми говорит сердце, – Кента явно цитировал кого-то. – Так мне сказал учитель по дороге в замок Мори. Помнишь? Мы проезжали мимо озера с грустной историей, и учитель так вдохновенно рассказывал о своей жене.

– Ты запоминаешь странные вещи.

– Это драгоценные воспоминания, Хизаши. И я очень рад, что сумел сохранить их.

– Не время для сентиментальности, – возразил Хизаши из одной только вредности.

– Нет, как раз самое время. Хизаши, – Кента посмотрел ему прямо в глаза, так что не отвернуться, не спрятаться, – мы же вместе дойдем до конца, правда? Что бы ни случилось?

– Разве ты не будешь говорить что-то вроде «спасай себя и беги»?

– Больше не буду. Не стану спрашивать, о чем ты думал, когда шел за мной, но скажу, о чем думал я в темноте. Я говорил с тобой, и лишь эти воображаемые беседы помогали мне держаться.

– Прекрати…

– И если ты захочешь сбежать, чтобы спастись, винить не стану. Но я верю, что нам суждено выжить вместе или умереть вместе.

– Прекрати же, – прошипел Хизаши, чувствуя себя неловко. – Фусинец услышит.

– Я слышу, – раздалось с обратной стороны дерева, где дремал Учида.

– Боги, какой стыд!

Хизаши захотелось спрятать горящее лицо за веером, но пришлось ограничиться тем, чтобы закрыть его ладонью. Кента уже беззаботно хохотал, сдержанно хмыкал Учида, невидимый отсюда, и губы невольно растянулись в улыбке, глупой, неуместной, но приносящей облегчение.

Когда солнце склонилось к горизонту, вернулся Мадока с новостями. Оммёдзи из Дзисин предпочитают трапезничать в одном и том же заведении и вечером едва ли изменят традиции. Двое молодых учителей среди них тоже есть.

– Отлично, – обрадовался Кента. – Осталось придумать, как привлечь их внимание.

– И не попасться патрулю или своим же, – добавил Хизаши.

Совместными усилиями составили план, который устроил всех: Кента в сопровождении Хизаши (он же решил никуда не отпускать Куматани одного) притаятся поблизости от идзакаи, наблюдая со стороны, а Мадока найдет городского мальчишку, чтобы передать послание. Кента не потратил на него много времени и, кажется, остался доволен результатом. Мадока спрятал листок за пазуху и отправился обратно в город.

А вместе с закатом выдвинулись и они с Учидой. Тот собирался найти своего наставника из Фусин, по его словам, стоящего доверия. Говорил он, правда, так, что не оставалось сомнений – в случае неудачи предателя не ждет ничего хорошего.

На улицах вечернего Ёсико было не протолкнуться от гуляк, собравшихся как следует отдохнуть в дни проведения Досинкай. Кто только не приехал поглазеть на состязания лучших оммёдзи! Воочию увидеть магию, что они творили, ощутить, как закипает кровь при виде яростных сражений, и, самое главное, понаблюдать за процессом изгнания злого духа или акумы, не боясь за свою жизнь.

Хизаши был даже рад, что избежал «чести» потешать толпу, которая в ином случае обозвала бы его колдуном или, знай правду, попыталась убить.

– В этих обносках мы мало отличаемся от бродяг, стекающихся сюда в надежде на заработок или подачку, – сказал Кента, прижимаясь к стене темной узкой подворотни меж высоких домов. И он был прав, вонючее тряпье прятало их от брезгливых взглядов лучше колдовства. Хизаши передернуло, но тут как раз из дверей идзакаи под красный свет фонарика вышел Морикава. В его руках был листок бумаги, значит, мальчишка, подкупленный монетами Учиды, проник-таки в заведение. Морикава озирается, хмурится обеспокоенно, трет переносицу, а потом вдруг уверенно идет в их сторону.

– Что-то не так, – занервничал Хизаши и отступил на шаг. И тут же, буквально за миг до того, как ледяной металл прижался к изгибу его шеи, ощутил чужое присутствие. Поздно, слишком поздно.

– Учитель! – испуганно воскликнул Кента, мечась взглядом от одного к другому.

– Беги, идиот! – рыкнул Хизаши, и заточенная кромка едва не вспорола кожу.

Он собрался во что бы то ни стало выиграть Кенте время, но обездвиживающий талисман прижался к затылку, лишая сил. В первый раз Хизаши ощущал на себе действие офуда против ёкаев, и унижение оказалось настолько велико, что он едва не взвыл. И этот меч – Гэкко – он узнал, его владелец Сакурада Тошинори. Они были так наивны, полагая, что могут довериться кому-то в Дзисин!

– Кента-кун, ты делаешь успехи, твои стихи трогают сердце, – сказал Морикава и кивнул. Давление на затылке ослабло. Обернувшись, Хизаши столкнулся взглядами с Сакурадой и понял, что их неприязнь целиком и полностью взаимна. Обездвиживающий талисман рассыпался пеплом в руке учителя, а меч с неохотой вернулся в ножны.

– Морикава-сэнсэй, – выдохнул Кента. – Вы же верите нам?

– Вы еще ничего не сказали.

– Но…

– Не здесь, – хмуро оборвал их Сакурада. – Встретимся на восточном выезде из города как отобьют девять ударов^[2].

– У нас мало времени, – возразил Хизаши. – Утром случится непоправимое!

– Уж не вашими ли усилиями? – прищурился Сакурада.

Хизаши стиснул зубы, чтобы не нагрубить, и тут его осенило: учитель использовал офуда, потому что знал, что перед ним ёкай? Насторожившись, он отошел ближе к Кенте.

– Мы обязательно все расскажем, – порывисто начал Кента, – но прямо сейчас важно другое. На церемонии открытия Досинкай случится что-то ужасное.

– Что-то? – уточнил Морикава.

– Демон случится, – мрачно ответил ему Хизаши. – Это достаточно ужасно?

– Демоны не такая уж редкость, – хмыкнул Сакурада, поглаживая ножны, – а вот ёкаи-экзорцисты это да, это диковинка, каких поискать.

– Тоши, – зыркнул на него Морикава.

– Что, Тоши? Этот ублюдок водил нас за нос почти три года! Мне что, похвалить его за это?

Сакураду аж затрясло, и он мог бы изрядно напугать даже старших учеников Дзисин, но уже не напугает их двоих.

– Я не виноват, что вы такие слепые и самоуверенные, – процедил Хизаши. – И, кстати, было не особо и сложно.

Сакурада таки начал вынимать меч, и Морикава вскинул руку.

– Довольно! Что вы устроили? Удивляться тут нечему, Ниихара-сэнсэй предупреждал нас. Кента-кун, есть ли шанс, что вы ошибаетесь?

Тот покачал головой.

– Я видел его даже ближе, чем вижу сейчас вас, и он был полон ненависти.