В просторной гостиной бежевые шторки опущены. Я раздвинула плотные занавесочки, толкнула давно некрашеные створки окошек, и предзакатные лучики солнца впустили согревающий свет в эту унылую пещерку. А потом я увидела папу, сгорбленного, с безжизненным выражением на лице сидел он в плетеном кресле-качалке, смотрел в одну точку и щелкал кнопочки на пульте от телевизора. Я обняла его – острая щетина обожгла шею, но я рядом и хочу, чтобы он знал это.

Местный музыкальный канал крутил видеоклип суперзвезды Рози. Раскрашенная певичка в мехах и бриллиантах воет так, что хоть ушки затыкай. И в нее влюблен мой Патрик? На заднем плане мелькнули знакомые лица – встречалась с ними в баре Солмера. Так и вижу, как при любых подозрительных людях в черный уголок подвала летят гитарки, из комбиков выдергивают провода, драммер теряет палочки и в спешке набрасывает на барабаны и звенящие тарелки полотенца, грязные тряпки. Хлопают, скрипят дверцы шкафов и ящиков, на затертой спинке диванчика вокалист с ехидной ухмылочкой расправляет голубое или розовое одеяние с блестками и стразами. В считанные минуты музыканты превращаются в артистов балета. Силиконовая Рози вытягивает кульминационный припев. Папа не шевелится и лоб его не морщится. Как смотрел в потолок, так и смотрит.

В углублении, где расположена кухня, суетилась блондиночка лет тридцати. Позднее она вошла в комнату с подносом и испуганно отскочила к стенке, едва заметила меня.

– Дочь, – я спешно объяснила свое присутствие. – Дверь была открыта…

– Полли, – представилась девушка. – Подруга мистера Анри. – Она поставила поднос на стеклянный столик на низких ножках и упала к ногам отца – он что—то обронил.

– Заколка, – Полли показала кусочек коричневой пластмассы. – Не расстается с ней. И не признается, чья. Я была с ним, когда это случилось.

Я ищу, куда бы сесть. В просторной комнатке нет кресел. Только продавленный диванчик в запыленном углу. Спинка прикрыта пледиком с пестрыми кисточками. Я взяла три крайние и начала плести косичку. Кларисса научила.

– То есть вы давно знакомы?

– Да, – ответил тонкий голосок. – Это случается с ним, периодически. Несколько дней погрустит и в себя приходит. Нынешняя депрессия затянулась. Но вы не думайте, он нормальный, просто не разговаривает, а так понимает все и, кажется, спускается по ночам в таинственную комнату. – Полли спрятала заколку в кармане фланелевой рубашки и укутала неподвижные ноги папы клетчатым одеялком. – Часто слышу, как скрипят ступеньки. По-мышиному. И каналы он переключает, если цвет картинки раздражает.

– А своя семья у вас есть?

– Родители далеко. До знакомства с мистером Анри была ведущим специалистом в бюро при городском департаменте. А когда приступы стали затяжными – уволилась и всю себя отдаю ему одному. – Полли вздохнула.

Значит, реагировать может. Я схватила с журнального столика запасной пультик и прибавила громкость. Рози извивалась как кошечка под веселую и зажигательную мелодию. Папа, не меняя положения, переключил канал.

Полли ушла на кухню, а я подбежала к нему и заглянула в глаза. После окончательного разрыва с мамой он купил инструменты для записи новой пластинки. Не вышло. Ни Мон, ни Фелл, ни Макс не смогли уговорить его приступить к работе, а после поехать в гастрольный тур. Он нашел банальную причину послать друзей – а в чём смысл?

Кажется? Шторки колышет сквозняк, и воздух их надувает. Шумит вечерний проспект, жена во дворе ругает мужа – обронил пакетик с молоком. Папа шевельнул пальцем, а потом сморщенные губы его слабо, неуверенно, но приоткрылись:

– Напоминаешь мою помощницу Весту. Она выводила меня из депрессии, а твоя мать искусно туда загоняла.

– Папочка! Как же я рада!

– Зачем приехала? – прошептал он и закашлял.

– Я застала их, дважды. Кеннет Пен гладил мамину руку и уговаривал развестись…

– Давно знаешь об их отношениях, что ж тут удивительного? – Папа осторожно почесал затылок. – Мон говорил, ты нашла группу… Дочь… Сделай одолжение, не говори о матери больше. И не стоит Мону доверять секреты. Он сдал тебя. Как и ты, Мон считает, что я способен перевернуть музыкальный мир во второй раз. – Папа сделал попытку улыбнуться. В итоге снова закашлял. – Только время «Анри—легенды» ушло.

– Неправда. Мои друзья играют песни Группы, а люди поют их в баре, как и много лет назад!

– Если кто—то и сохранил старые пластинки на память, то благодарен им.

– Конечно, проще всего отгородиться и ныть, – возмутилась я.

Папа нахмурился – я умела давить на больной мозоль.

– Скажи, ты задумывалась о последствиях? Мама не такая всемогущая.

– Смотри!

Я показала отцу носок, найденный под ковром.

– Я буду молчать при Полли. Не рассказывай ей, – папа принял прежнее положение.

Я отнесла носок в ванную комнату и бросила в плетеную корзинку.

– Я постираю, не стоит беспокоиться, – Полли тенью возникла за спиной. Странно как—то посмотрела и дернула кривой бровью. Черные волосики выступили на бледной коже. Эта девица в обтягивающих легинсах и свободной маечке с пальмами мне уже не нравится. Все лезет и лезет с расспросами и замечаниями, как будто папа ее собственность.

– Вы… вы…

– Я – связь Анри с внешним миром: продукты, обеды, компакт—диски, фильмы – все на мне.

Полли усадила меня на диванчик в гостиной и опустила со спинки покрывало. Сама – опять на кухню. Отец – спиной. Вижу его заросший затылок. Что—то не так, не пойму.

– Вот, выпейте.

Полли протянула мне кружку с дымящимся напитком.

– Чай с жасмином… Ой, смотрите, а там гитара над полкой висит. Акустическая. Его любимая. Вечерами он играет. Если в настроении.

– «Стимми». Мы подарили ему. Помню, что залезла под столик в кабинете мамы и слушала, как она торопит по телефону менеджера с доставочкой.

– А еще мистер Роджер был здесь недавно. С бумагами приехал. Кинул их на пол и ну сыпать бранными словами. Анри никак не реагировал на грубость. Словно не с ним разговаривали.

Ужасно хочется, чтобы Полли замолчала или сменила тему. На столе лежат бутербродики. Я смотрю на аппетитный хлебушек с сырком. Слюнки текут, но взять не решаюсь… Полли целует губы отца.

– Вернулся…

– Хочу популярности! – громко заявила я. Рука папы шевельнулась на подлокотнике. Он попросил Полли развернуть его кресло. А потом я увидела налитые светом глаза, но свет этот рассеивался в пространстве гостиной, и не было в нем теплоты. – И для начала разреши мне выступить на фестивале. Дядя Мон и твои секреты выболтал.

Папа откашлялся и попросил Полли принести ему воды. Она тут же сорвалась на кухню.

– Сначала докажи, что достойна быть в ряду участников. И не только мне.

Криста. Студентка

Соседка уехала на дачу к парню, а я погасила свет в небольшой комнатушке и теперь наслаждаюсь темнотой, тем, как она поглощает, опускается на руки, плечи, щекочет кожу и шевелит волосы. Воображение рисует странные картины. Всегда повторяющиеся. Пасмурный день. Машина мистера Грина на стоянке. В забрызганном дождем стекле детские ручки. Окно приоткрыто. Крохотные пальчики, сгибаясь, тянутся к отцу. Мистер Грин улыбается, почти касается коленями влажной земли, чтобы дочка смогла как следует напутешествоваться в его шевелюре. Оклик жены… Поцелуй… Короткое прощание. Мистер Грин уходит.

«Он» как бы рядом, но его и нет. Вчера мы случайно встретились, и я сказала себе – не судьба быть вместе. И жена у него – красавица. Умеет ходить на каблуках—шпильках, и все в карман учительского пальто фотографию дочки сует, а потом откинет густые кудри, соберет в хвост, загадочно посмотрит, схватит его галстук, притянет к себе и отпустит. «Он» любит свою семью, ценит, уважает. Как и я в нем – каждую черточку на лице, поседевшую от ссор бровь, полузакрытое веко и вечно падающую на лоб челку. А сегодня… Сегодня мистер Грин прошел в паре миллиметров. Наши локти почти соприкоснулись. Он держал портфель перед собой – молния сломалась, и боялся обронить бумаги… Нет, нет… Спокойно. Он лишь наваждение, мечта, «предмет обожания»…

Настойчивый стук. Первая мысль, кто? Все разъехались на выходные. Неохотно поднимаюсь с колен. Вытираю рукавом соленые от слез губы и, хлюпая тапками, бегу открывать. На пороге Морган и Фома. Друзья просят впустить их, но я не позволяю войти.

– Идем на кухню.

– Альби передала?

– Передала, – я спрятала в нагрудном кармане джинсового сарафана конверт и взяла чайник из навесного шкафа.

В полуосвещенном коридоре выкрашенные в темно—зеленый цвет стены эхом отражают голос Моргана. Он с воодушевлением расхваливает трехнедельные каникулы в стране, где много солнца, песка и моря. Фома «приземляет» друга – живописными картинами они будут наслаждаться в студии, которую арендует Альберта.

– Тихо у вас, – заметил Фома.

– Выходные. А у меня работа.

Хочу сказать – книгу пишу, да Альберте же сдадут.

Фома включил свет, Морган занял единственный стул с кривой спинкой и увидел исчерканное студентами объявление, приклеенное прозрачным скотчем к мусоропроводу. Я поставила на плиту чайник, и синее пламя вспыхнуло под ним.

– Вахтерша подсказала, в какой комнате ты живешь, – Морган покачнулся на своем стуле и чуть не упал. – Местная знаменитость, оказывается. Статьи печатают. За порядком следишь – всех на этаже построила. Бездомных животных подкармливаешь. Ежемесячно унижаешься и просишь богатеньких отщипнуть от родительских кошельков крохи, чтобы в праздничное воскресенье порадовать детей в приюте сладкими пряниками…

Время вдруг остановилась… В нашу тесную кухоньку зашел мистер Грин. У него рабочая комната на этом этаже. Не знаю, что думал мистер Грин в тот момент о друзьях Альберты, кем посчитал, я не смогла определить, что творилось в учительской голове, но Морган осекся, закашлял. Фома заторопился выскользнуть из кухни, а мой «предмет обожания» геройской хваткой из раскрашенного комикса схватил бедного гитариста за горло и, прижимая к грязной стенке, велел выкладывать правду – кто они такие и что забыли поздним вечером в студенческом городке.

– Мы никто, – сдвинув брови пробормотал Фома.

– Прекратите, мальчики билеты на самолет ждут, – вступилась я за друзей. – Альберта попросила им купить. Помните, она приходила к вам на лекции? Только Альби улетела в Южную Страну. Морган и Фома поедут туда же.

Мистер Грин отпустил Фому, и бедный бармен отскочил от него на безопасное расстояние.

– Я с вами, – вдруг промолвил мой «предмет обожания». – Ваша подруга, Криста, обещала интересный материал. Хотелось бы его получить.

Свисток закипевшего чайника завыл в кухне с прокуренным потолком. Не могу шевелиться, но все же я протянула руку к выключателю, и синие огоньки погасли. Лицо Моргана вытянулось, Фома как—то обмяк, а я пылала от ярости, прекрасно понимая, зачем «предмету обожания» туда ехать.

– С директором о командировке по телефону договорюсь – в понедельник ждите замену. А вы! – обратился он к Моргану и Фоме. – Быстро скинули номер рейса и время вылета.

Нетерпимая боль засела внутри. Она жгла, разлагая все вокруг. Помню первые занятия с обручем. Пластмассовые шипы впивались в кожу и живот синел на глазах. Но я отказывалась останавливаться. Закрывала глаза и крутила, крутила до последнего, хотя по щекам рекой бежали слезы. Но секунда… минута… Я выполняла упражнение до победного конца.

Альберта. Наследница

Писклявые гудки разбудили в половине девятого. Одеялко сползло с моего лица. В полудрёме я нажала на клавишу «ответ». Помню, что с нетерпением ждала рассвет, а сейчас – вдруг ощутила холодок. Страх сковывал изнутри. Что нас ждет?..

Совсем расслабилась в компании папы! Особенно, когда поняла, что он не утратил способности удивлять публику. На вчерашнем ужине в ресторане отец спокойно «поглощал» горячее и вдруг бросил вилку, нож, встал и, приметив рояль, спрятанный от глаз посетителей пальмочкой, направился туда. Он выгнал изумленного пианиста и заиграл свою мелодию. Сентиментальные дамочки отвлеклись от душевных бесед, одновременно раскрыли ридикюльчики, вынули оттуда белоснежные платочки и принялись вытирать влажные от слез щечки. Папа захлопнул крышку рояля внезапно. В зальчике воцарилась мертвая тишина. Охранник привел управляющего. Отца хотели вывести, но он лишь ухмыльнулся и напомнил, что его ждет остывшее горячее…

В детской комнате раздражающие звуки – черно-белая кошечка ходит по клавишам отцовского пианино. Сгоняю ее. В углу пустая двухэтажная кроватка с синим матрасом, у желтых шкафов скрипят распахнутые дверки, у стеллажа лесенка. Поднимаюсь на последнюю ступеньку, снимаю с верхней полочки коробку. Внутри письмецо на мое имя. Рассматриваю подозрительный конверт, хочу прочитать адрес отправителя, но распечатать послание не удается – дверь в комнату резко открывается. На пороге мама. В фартуке? Странно…

Концертный зал с отличной акустикой. Зрительских мест меньше, чем обычно бывает и амфитеатра с балконом нет. Струнный оркестр исполняет старинную сонату. Вдруг Туртан выводит из-за кулис певицу Жюли, свою женушку. Опустившись на согнутое колено, он громко ей аплодирует.

Над оркестром гаснет свет, скрипки молкнут. В черных колонках звучит запись популярного радио-хита. Жюли улыбается и как бы «поет». В темноте зала крик недовольства:

– Хотим музыку. Музыку хотим!

Жюли не меняется в лице, только головкой дёрнет, глазками сверкнёт, вот-вот засмеется. Подходит к пианисту и выгоняет его, та же участь постигает скрипачей, трубача, дирижера…

Зрители в растерянности покидают зал, а Жюли бегает и вопит:

– Куда же вы? Только начало!

Падает занавес, будильник…

– Альби, ты встала? – кричит папа.

Такой сон не досмотрела из—за него! Я переоделась и вышла в гостиную. Отец завтракал – уплетал пиццу, которую испекла Полли. С виду кажутся более счастливыми, чем властная маман и ее паук-сожитель. Полли подала ему еще один кусочек, а заметив меня, вздрогнула, оторвалась от папочкиных губ и выпрямила закутанную в пледик спинку.

– Завтрак? – спросил отец и двинул подносик на край стола.

– Нет, пусть она сварит мне кофе и приготовит творог со сливками. И положит туда свежих ягод.

Полли приподнялась, но папа не позволил ей уйти.

– Морган и Фома прилетели. Друзья. Ты помнишь, что играл вчера? Сможешь повторить? Я им доверяю.

Папа бросил недоеденный кусок пиццы и, кажется, собрался меня игнорировать.

– Хорошо. Я не способна к красноречию, как дядя Мон. Подождем. Мне повезло, что твой лучший друг страстно желает возродить Группу в золотом составе.

– Ты и Мона позвала?

– Отправила ему письмо от твоего имени.

Папа схватил руку Полли. Одета она была в тёмные джинсы и серый свитер. Русые волосы были распущены и слегка касались плеч.

– Объясняю для непонятливых – время Группы ушло, – упрямо заявил мой папулечка. – Если вздумала записать пластинку – студия и инструменты в полном распоряжении. Отныне я живу по новому расписанию – обед с Полли, футбол, хоккей, выступление в баре или казино. Оказывается, я азартен. Грешу, делаю ставки и выигрываю. Хоть бы раз проиграть! Нет. Мне везёт!

– Почему ты отказываешься принять удачу как данность?

– Пока Пен там… ничего не изменится. С ним легче же коварные планы по захвату власти вершить… Знаешь, я с радостью подпишу бумаги. Устал играть на публике счастливого безмолвного муженька в лентах!

Папа втолкнул Полли в спальню и хлопнул дверкой так, что у меня волосы поднялись. Я бросилась к телефону. Наследник поднимет страну, голосят журналисты. Хорошо, что Эдди мой брат и я могу просить о большем, чем просто голословно требовать опустить ценник на продукты.

– Слушаю, – сонным голосом ответил мой брат.

– Мне нужна помощь! Совсем запуталась! – воскликнула я. – Пока мама носит титул, папа не вернется.

– Не понимаю, – голос брата оживился.

– Что непонятного! – удивилась я. – Группа поможет с записью диска. Отошлю его. Ты проследишь, чтобы маман послушала, прослезилась, вспомнила о былых чувствах и забыла о «муженьке номер два».

Мне показалось, что Эдди усмехнулся.

– Альби, пусть родители сами разбираются.

– Они ведут себя, как дети, – я решила попробовать пиццу. Взяла кусок, теплый и аппетитный. Пиццу не люблю, но домашняя показалась мне довольно вкусной.

– Ты в Городе?

– У папы…

– А как же лекции? Мать не перестает восхищаться тобой. Всем подругам грамоту показала. И газету со статьей.

Кусок пиццы едва не застрял в горле. Я откашлялась, быстро попрощалась и бросила трубку.

Эдвин. Наследник

Элис требует оценить наряды, которые ей подобрали на закрытую вечеринку магната Джона из Южной Страны. А у него, наследника, совершенно другие мысли в голове. Навязчивые, доводящие до внутреннего протеста, истерики.

– Как тебе? – прощебетала Элис и показала поясок очередного платья. Эдвин поднял глаза, пышная юбка вздулась куполом, так сильно растянула ее Элис. Он похвалил длину, фасон, расцветку, качество ткани…

– Модные репортеры оценят, – сказала Элис и закружилась по комнате.

Знала бы, что ему дела нет до мнения журналистов.

– Путеводители и программа мероприятий, – вдруг произнес он. – Элис, я хочу побывать у скал. Здесь пишут о легенде – поющие скалы с острыми вершинами открываются людям честным и добродетельным…

– О, – Элис отпустила юбку и теперь тянет руку. – Дай гляну…

Легкий смех, шелестят глянцевые страницы, приятное касание… Элис задела мягкой тканью запястье… Кеннет Пен подал матери бумаги. Она за столом. Щелкнула колпачком ручки и взглянула на него, «врага». Пен прищурился. Мать поставила подписи – враг ликует, прячет документы в тяжелом портфеле.

Утром Эдвин решил говорить с матерью. Нашел ее в парке. Было тихо. Он шагал по каменистой дорожке к оранжерее. Прозрачную крышу недавно отремонтировали. Солнце нагревало стекло. Под присмотром садовника в голубой панаме мать перекладывала в плетеную корзину цветы, отобранные для посадки в клумбы. Заметив его, она обронила разноцветную охапку на деревянный стол.

– Здравствуй, сынок, – поздоровалась мать, подошла ближе и стянула перчатки. – У вас званый обед, не забыл?

– Успею, – ответил Эдвин. – Нужно поговорить прежде.

– Завтракал?

– Перекусил.

Они расположились на скамейке в тени раскидистого дерева. Эдвин мучился. Напряженно думал, как подступиться к деликатной теме. Сомнения не позволяли задать один единственный вопрос прямо.

– Как самочувствие, сынок? – спросила мать и ласково погладила его покрытый испариной лоб. Эдвин грубо оттолкнул ее. Она сбила его с мысли.

– Почему не прогонишь его?

Легкий ветерок шевельнул кудрявый волосок у нее за ухом. А она как сидела, выпрямившись и теребя точеными пальцами ткань юбки, так и сидит.

– Много лет назад я вытягивала из бабушки правду. Пришло время, я получила ответы. Кеннет Пен ЕЩЕ нужен нам. Почему? Узнаешь вскоре сам. Фрэнсис Бойл учил тебя, наставлял, оказывал влияние. Ты познавал теорию, а реальное… что ж смотри, наблюдай. Давить не стану.