– Пальцы длинные, кисти рук тонкие и сухие, подушечки пальцев левой руки слегка утолщены. Вот здесь, – она погладила его ладонь прохладными пальцами. – Музыкант, это же понятно. Но, какой инструмент? По росту тебе подошла бы больше виолончель, но у виолончелистов отметина на шее чуть дальше и меньше. Значит, скрипач, – засмеялась она, – обыкновенная дедукция.

Он был впечатлен «обыкновенной дедукцией».

– Ладно, Шерлок Холмс, иди сюда. Послушай мою скрипку.

Девушка села на диван и, поставив локти на угловатые коленки, склонилась к скрипке в его руках. Даниель не любил отдавать свою скрипку никому. И сейчас не стал.

А Мирослава замерла, почти не дышала. Лицо её заострилось и побледнело, она долго молчала, глаза засияли ещё ярче.

– Это старинный артефакт, – наконец-то сказала она, – сделан около двухсот восьмидесяти лет назад от вашего времени.

Он сделал вид, что не заметил ошибочных слов «вашего времени». Но то, что девушка назвала его скрипку «старинным артефактом», ему очень понравилось.

Девушка придвинулась поближе.

– Можно потрогать? – спросила она.

– Можно, – нехотя ответил он, но заинтересовался: возраст его скрипки был назван точно.

Девушка осторожно положила ладонь на верхнюю деку и, замерев, прислушалась.

– Это ель, – сказала она. Дерево, растущее в горах Европы того времени. Похоже, что древесину вымачивали. Очень сложный раствор, скорее всего, все ингредиенты и не собрать сейчас. А жаль, можно было бы смоделировать этот процесс.

– Многие пытались разгадать тайны великих скрипичных мастеров, но безуспешно. Никому не удалось. Скрипка – последняя тайна на Земле.

– Это время виновато, за триста лет поменялось многое. Даже если клонировать мастера, который сделал твою скрипку, и реконструировать для него все исходные материалы, у него всё равно не получится такой же инструмент. Воздух стал другой, вода, еда, жучки, которые точили дерево, дожди, которые поливали его, вся окружающая среда изменилась, – она помолчала и дополнила. – Всё это, конечно, тоже можно смоделировать, но трудно, воздух того времени наверняка не сохранился и дожди тоже. Но человеческому гению всё доступно, может быть, клон мастера сделал бы скрипку и получше. Хорошо бы проверить, интересно ведь? – загорелась своей фантастической идеей девушка.

– Интересно, конечно, всего ничего, сделать клон человека, – с иронией сказал Даниель.

– В этом нет ничего сложного, – пожала плечами девушка. – Можно я продолжу?

– Продолжай, – разрешил он.

– Это другое дерево, – она провела пальцами снизу, и даже ухо подставила поближе, – может быть, клён? У древесины клёна стойкие акустические свойства. Дерево покрыто несколькими слоями лака. Несколько раз артефакт ремонтировался, ремонт профессиональный, качественный. Даже такой хороший ремонт несильно, но изменил молекулярную структуру исходника. Я думаю, что эта скрипка, скорее всего, работы мастера, проживающего в государстве Италия в первой половине восемнадцатого века.

– Всё, достаточно, – сказал он, – это скрипка Гварнери, я купил её несколько лет назад. Ты могла прочитать об этом где-нибудь в сети. Об этом много написано.

А она смотрела на него с удивлением.

– Нет, я ничего не читала про эту скрипку. И… я ещё её не дослушала…

– Артефакты не любят чужие руки, – он смягчил отказ.

– Ты прав. В детстве я разбила две старинные вазы в замке… в доме моего опекуна, – вспомнила девушка.

– Тебя наказали? – заинтересовался Даниель.

– Да, опекун приказал высечь меня во дворе дома, – спокойно ответила девушка.

– Высечь? – он удивлённо посмотрел на неё. – Разве это возможно?

– Да, вполне возможно, – подтвердила она. – Но это случилось давно, я уже все забыла. Меня много раз просили не бегать. А я побежала, поскользнулась на гладком полу, задела одну вазу, та, падая, опрокинула другую, и они обе разбились. Старинные вазы, бесценные артефакты, китайский фарфор династии Мин, наполненные неугасимым огнем из священного костра шамана. Вазы были как живые и говорили о прохладных ручьях, о деревьях, склонившихся до воды длинными ветвями, о цаплях и драконах. И за такой урон всего лишь десяток ударов плетью. Адекватное наказание, я считаю, – закончила она совершенно спокойно.

Он пытался понять, что более возмутило его: то, что эту чудесную девушку били плетью или то, что она считает это «адекватным наказанием».

Мирослава прервала его размышления.

– Можно я умоюсь?

– Да, конечно, – Даниель проводил её в ванную комнату.

Он взял телефон, чтобы вызвать для девушки такси. Просмотрел несколько пропущенных СМС и не стал отвечать.

«Провожу её и отвечу», – решил он и выключил звук телефона.

Потом он прошёл к двери, схватил её рюкзачок и быстро просмотрел его. Рюкзак был почти пуст, как он и предполагал. Упакованные в странные светящиеся пакеты пара белья, щетка для волос, зубная щетка, маленькое зеркальце, тюбик помады. Какой-то гаджет, IPad, скорее всего. И всё. Ни документов, ни денег, ни даже телефона.

Скрипнула дверь, он положил рюкзак на место и вернулся обратно.

Девушка вышла из ванной умытая, сияющая, волосы аккуратно убраны за уши. Губы нежные, мягкие, блеска на них уже нет. Глаза переливаются родниковой водой. Она улыбнулась ему своей чудесной улыбкой.

– Мне пора, спасибо тебе, Даниель, – развернулась к двери и…

Не дав ей сделать и шага к выходу, Даниель встаёт с дивана, обнимает девушку, притягивает к себе, гладит по прохладной щеке. Она замирает и не шевелится, смотрит на него, не отводя глаз.

Мысль о том, чтобы отправить девушку восвояси, улетучивается вместе с мыслью, о том, что она совсем-совсем молодая и совсем незнакомая.

Он прижимает её к себе ещё крепче, слышит, как быстро бьется её сердце, видит капли воды на ресницах, стирает их губами. Или это слёзы?

Девушка пахнет молодостью, свежестью, чем-то нежно-цветочным. «Ромашкой, – вспомнил он». Он целует гладкую нежную шею, тонкие плечи, ключицы, опустив руки вниз, забирается под платье, пробегает пальцами по узким девичьим бедрам. Оттянув резинку трусиков, руки движутся дальше к низу горячего живота. Девушка молчит и смотрит на него. Её лицо почти спокойно, лишь слегка подрагивают брови и глаза усиливают сияние.

– Закрой глаза, – просит он, не в силах выносить этот одурманивающий магнетический свет.

– Нет, – отказывается она, – я хочу всё видеть.

Она поднимает ему футболку, сводит обжигающие руки у него на спине.

Так, застыв, они стоят совсем немного, всего минуту, но ему она кажется вечностью. В голове звенело, и он не мог дышать полной грудью.

«Колдует она, что ли?» – подумал он.

Сжав девушку до хруста в ребрах, он накрыл поцелуем нежные губы. Девушка вздрогнула и неумело ответила. От возбуждения бегали мурашки, бухало сердце.

– Пошли, сказал он, – и, не выпуская девушку, будто бы боялся, что она исчезнет, отвел её в спальню.

Комнату бледно заливал свет луны, деревья, оставляя тёмные тени, обмахивали окно ветками. В темноте её глаза сияли ещё ярче.

Он попытался расстегнуть мелкие, почти невидимые среди вышивки, пуговицы на лифе белого платья, но безуспешно. Чуткие пальцы не справились с такой работой.

– Я сама, – сказала она.

Освободилась из его объятий, отошла к окну, встала к нему спиной и, расстегнув пуговицы, сняла платье. Подцепив пальцами, стянула простые белые трусики. Она аккуратно сложила одежду на кресло и повернулась к нему, застыв на месте и давая ему разглядеть себя.

Луна послушно осветила её мягким светом. А она стояла ровно, не шевелясь. Стройная фигура, словно выточенная резцом скульптора, длинные волосы перекинуты на одно плечо, маленькая прелестная грудь, тонкая талия и узкие, почти мальчишеские бедра. Она была чудо как хороша. И видимо знала об этом, стояла свободно, совсем не стесняясь, и смотрела на него почти с вызовом.

– Я ждала тебя, – сказала она, помолчала и продолжила: – ты поцелуешь меня?

Пульсирующая кровь отключила для него весь мир, оставив лишь одно желание. Он быстро разделся, пошвыряв как попало вещи на пол, схватил девушку, толкнул ее на кровать и, закрыв ей рот поцелуем, и не понимая, почему же он так торопится, бесцеремонно навалился сверху и раздвинул коленом ноги. Тонкое тело ее дрожало, она что-то пыталась сказать, но уже ничего не могло остановить его, и он, словно пытаясь уничтожить барьер из плоти, растворился в ней.

– А-а-а, – ответом стал ему стон, полный не страсти, а боли.

Он еще несколько раз дернулся и затих. Нашел в себе силы посмотреть на девушку. Она лежала, придавленная его немалым весом, тяжело и глубоко дышала, из прокушенной губы сочилась кровь, руки и сведенные судорогой ноги дрожали. В глазах её не было света, в них плескались боль и слёзы.

– Черт, – наконец-то дошло до него, – ты, что, в первый раз? – он даже слово не сразу вспомнил. Ты девственница?

– Уже нет, – прозвенел голосок.

– Почему же ты не сказала?

– Разве надо было? Я не знаю правила вашего социума.

Ему захотелось придушить девчонку. Он почти изнасиловал её, а она твердит про какие-то правила.

– Все хорошо, Даниель, – успокаивающе сказала девушка, – я рада, что наконец-то это случилось, и рада, что это был ты.

Он растерялся. Заниматься любовью с девственницами ему ещё ни разу не приходилось и что сказать, он не знал. У него даже и мысли не возникло об этом. Она сама пришла к нему, сама разделась, сама смотрела на него с откровенным вызовом.

– Откуда я мог знать…, – запнулся он.

– Прости, Даниель.

Девушка с трудом вылезла из-под него, села, и уставилась на красное пятно на белой простыне.

– «Вот и сорван твой цветок», – пропела она и, сверкая идеально очерченными ягодицами, пошла в ванную.

Шла она медленно, неловко, дрожала, обхватила руками плечи, сжимала ноги. На спине отчетливо выделялись позвонки и рёбра, вызывая у него острое чувство жалости.

«Цветок, надо же придумать!» – негодовал Даниель.

Он был зол на девчонку и на себя. Он же видел, что девушка необычная и непростая, не надо было связываться с ней, но нет, он поддался на странное очарование, загляделся в сияющие глаза. Ну вот и огрёб проблемы.

Однако девушка вскоре вернулась из ванной комнаты, уже совсем спокойно и мягко ступая по ковру босыми ногами, подошла к кровати. Он опять залюбовался на эту юную наготу.

– Ты такая красивая, – сказал он.

– Ты тоже, – ответила девушка. Она легла рядом, повернулась к нему, прильнула тонким прохладным телом, вновь вызывая отчаянное желание.

– Ты красивый, как эльф.

«Фантазёрка она, фильмов насмотрелась. Сейчас эльфы на пике моды».

Девушка продолжила своё колдовство, волшебство, которым она наполнила этот день, полыхало вокруг неё магическим пламенем. Она наклонилась к нему и провела прохладными ладонями по лицу, но не остудила пожар.

Она что-то сказала или, точнее, пропела непонятные слова на незнакомом языке: «Elenye nandaro».

– Что-что? – не понял Даниель.

– Элени Нандаро – Звёздный Арфист. У эльфов нет скрипок. Они играют на арфе и taladaur^[2].

Девушка шептала ему в ухо, обдавая теплым мягким дыханием. А он уже почти не слышал её из-за бухающих ударов сердца.

– Все хорошо, mela en' coiamin^[3], всё прошло, мне уже не больно.

Она целовала его неумело, гладила по груди, шептала незнакомые певучие слова.

Он провел пальцем по прикушенной, но почти зажившей губе.

«Как быстро зажила ранка, странно», – подумал он.

И это была последняя мысль, а дальше его опять захлестнул поток, и даже тихий стон не остановил его. Очнувшись, он посмотрел в затуманенные глаза, однако свечение пробивалось даже сквозь туман, ослепляя его. Девушка опять прикусила губу, и было не понять – от боли это или от страсти. Она лежала под ним молча, горячие руки её обнимали спину, в глазах блестели слёзы. Он стер слезинки губами, потом расцепил её руки, лег рядом. В пустой голове гулял ветер, думать не хотелось, он и не думал. Спустя несколько минут посмотрел на девушку. Она уже спала. Лицо её осунулось, заострилось, и побледнело, под длинными ресницами залегли глубокие тени. Спала она тихо, положив, как ребёнок, ладошку под щёку и выглядела ангелом. Чувствуя непривычную, давно забытую нежность, он подобрал упавшее на пол одеяло, укрыл её, лег рядом и вскоре уснул.