Почему-то первым своим серьёзным увлечением Ирина считала всегда Вовку Даренко. Вот тогда точно – страсти кипели нешуточные. Случилось это в её шестнадцать лет… Пусть земля ему будет пухом! Нет его давно. Говорят, что Вовку отстрелили свои же братки… Слухами земля полнится. Ничего удивительного, ведь перед своим исчезновением он плотно сидел на герыче… На героине то есть. Видок перед исчезновением у Даренко был просто жуткий.

Ирина помнила их последнюю встречу. Помнила, как отшатнулась от окликнувшего её лысого, страшно худого мужика с ввалившимися щеками. Она узнала своего бывшего возлюбленного только по глазам…

– Как у тебя дела? – спросил Вовка.

А Ирина дар речи потеряла, потому что от жизнерадостного качка, с которым она встречалась в школе, а потом пересеклась после развода с первым мужем, в перестройку, осталась только тень.

– У меня всё хорошо. Выхожу через месяц замуж, уже заявление в загс подано, и переезжаю жить в Москву, – поспешила отчитаться Ирина, чтобы отгородиться стеной и прекратить любые поползновения в её сторону.

Девушке было стыдно находиться рядом с бывшим возлюбленным. А на них уже оглядывались: роскошно одетая красавица беседует с законченным наркоманом, стоящим уже не одной, а двумя ногами в могиле. Ирина всерьёз его испугалась, хотя знала наверняка, что ничего плохого Вовка ей никогда не сделает. Но нарики – это уже не совсем люди.

– Ты хоть его любишь? – спросил Даренко.

– Будущего мужа? Конечно, люблю, иначе бы я за него замуж не выходила, – ответила Ирина полушёпотом, опустив глаза в пол, будто совершала святотатство, ведь она знала, что Вовка любил её всегда.

Или девушка опустила глаза, чтобы не видеть столь разительной перемены в нём? А Вовка взял её за подбородок и заглянул в лицо, будто прощаясь. Только она не догадывалась, что видит Даренко в последний раз.

– Я рад за тебя. Будь счастлива, – сказал он, как напутствие, и быстро вышел из магазина.

Подруги Ирины, оставшиеся жить в городе детства после школы, рассказывали ей, что все Вовкины любовницы походили на неё, как две капли воды. Только зачем ей это знать? Разве что – потешить самолюбие. Ведь никто не бросался на помощь Ирине ни много лет назад, ни сейчас, никто не прикрывал её собой в трудную минуту, и поэтому какая разница, чьи там любовницы и на кого похожи. Мужчины – странные существа, не с планеты женщин, с другой планеты. Не потому ли писательнице до сих пор приходится разжёвывать мужу в его недолгие приезды в Россию каждую произнесённую фразу, иначе он понимает её с точностью наоборот?

А в юности в Ирину были влюблены полшколы. Проводить её до дома и поднести портфель каждый из мальчишек почитал за счастье. Где вы, провожатые? Куда подевались? Только большинство прежних девочек из Советского Союза никаких вольностей себе не позволяли, кроме поцелуев. Ирина относилась к их числу, хотя порой вела себя «на людях» несколько вызывающе, что рождало кучу нелепых слухов и перетолков. Она интуитивно прикрывала нахрапом, а иногда и открытым хамством, свою уязвимость и незащищённость в полубандитском подмосковном городке. И лишь значительно позже Ирина поняла, что эта уязвимость свойственна тонко чувствующим натурам. Кто же знал тогда, что в ней родилась поэтесса, а в будущем – романистка?

Давно это было. Наверное, в прошлой жизни… Или в позапрошлой?

Оказавшись через неделю в подмосковном городе, Ирина позвонила Олегу, который пригласил её прийти к нему на работу. Странное свидание… Не находите? Или это и не свидание вовсе, а деловая встреча сценариста с режиссёром?

Дочь Мариша гостила у отца в Германии, а посему Ирине не пришлось врать, куда направляется её мамочка, на какую-такую встречу. Да и о чём врать-то? Никакого продолжения не намечалось.

«Ну, сходим в ресторан, – размышляла писательница. – Повспоминаем всласть школу и наши прогулки при луне… И на этом, видимо, закончим».

Тем не менее, перед дочерью светиться почему-то не хотелось, сохраняя хотя бы видимость чистых отношений между мужчиной и женщиной в том виде, в котором Ирина сама предпочитала их рассматривать. Хотелось возвышенных чувств, возвышенных отношений…

Ирина и в свои сорок пять лет оставалась непревзойдённой идеалисткой и максималисткой, как шестнадцатилетний подросток. Ей всегда всего было мало: мало любви, мало заботы, мало проявляемых к ней чувств, потому что сама отдавала любимому мужчине всю себя до последней капельки крови. За это её мужчины и ценили, и любили не менее сильно, чем она, но жить рядом с такой максималисткой было невозможно. Ирина и сама понимала это.

ЕЁ БЫЛО СЛИШКОМ МНОГО. КАК И ЕЁ ЛЮБВИ – БЕСКРАЙНИЙ ОКЕАН, КОТОРЫЙ УТОПИТ, ЕСЛИ НЕ БУДЕШЬ ОТДАВАТЬ СТОЛЬКО ЖЕ ВЗАМЕН. А МУЖЧИНЫ НА ТАКОЕ НЕ СПОСОБНЫ. ОНИ ВСЕГДА ОСТАВЛЯЮТ ЧТО-ТО ДЛЯ СЕБЯ.

Супруг, уставший в какой-то момент от непомерных, на его взгляд, запросов жены, постоянно твердил: «Будь проще». А запросы-то эти были вовсе не материальными, а духовными. Ирина хотела любви и никогда не просила каких-либо роскошеств. Все подарки муж преподносил по собственной инициативе, и даже не к круглым датам. А они были один другого круче… Откупался, что ли? На своё пятидесятилетие, например, он подарил Ирине золотое колье с бриллиантами и сапфирами… Но это было в счастливый период супружеской жизни, возврата к которой нет и быть не может, потому что она ничего не хочет упрощать. И прощать тоже не хочет.

«Хочу любви! – говорила мысленно Ирина любимому когда-то мужу. – Хочу ярких красивых отношений! И считаю, что вполне их заслужила. А грязь по постелям собирать… Зачем?»

Но вернёмся к странному свиданию, назначенному Олегом Ирине на работе, которая, к слову сказать, располагалась в нескольких минутах ходьбы от её подмосковной квартиры. Крестовский назначил встречу днём. Ирина уже собиралась выйти из дома, как за окнами ливанул тропический дождь. «Разверзлись хляби небесные над головами грешников», – по-другому и не скажешь. Или провидение подавало знак – остановиться?

«Глупости! – подумала расхрабрившаяся не на шутку Ириша. – Что Олежка меня – съест?»

Но, не пройдя и десяти шагов от подъезда, балансируя зонтом, она поняла, что потоки воды, проносящиеся с шумом вдоль тротуаров, не преодолеть. Ирина зачерпнула бы полные кроссовки и потом сидела бы с мокрыми ногами. Недолго раздумывая, она набрала телефонный номер Олега:

– Привет. Это я. Ты на машине? – Ирина же не знала, водит ли Крестовский машину или ездит на работу на общественном транспорте.

– Да, – услышала она краткий ответ.

– Я уже вышла из дома, но поняла, что мне до тебя не доплыть. Тут такой дождина! Ты не подъедешь к торговому центру рядом с моим домом? Я буду ждать тебя на ступенях.

– Сейчас подъеду, – услышала она в ответ и встала под козырёк.

Олег появился минут через десять на джипистой машине, в которую так трудно забираться женщине. Муж Ирины тоже предпочитал шкафы на колёсах. Причём, чем больше шкаф – тем лучше. Обычно этим комплексом страдают невысокие представители сильной половины человечества… А почему другие передвигаются на джипах? Ирина не сильно задумывалась, хотя дочь Маришка высказалась недавно, что собирается после восемнадцати лет водить исключительно джипы. Пусть с отцом решают эту проблему. Но Ирина порадовалась: за дочь ей будет гораздо спокойнее, если Маришка освоит джип, а не станет рассекать по Москве на двухдверной хрупкой букашке.

Сейчас в московском гараже пылился отцовский огроменный Нисан Пафайдер, который Маришка и рассматривала, как первый свой автомобиль через полтора года, когда получит права на вождение транспортных средств, пройдя в гимназии вождение, подкреплённое теорией. У них это официальный урок. А почему Пафайдер пылился? Да потому, что муж Ирины пользовался машиной только в свои нечастые посещения столицы России, прилетев из Европы. Его бизнес предполагал постоянные перемещения по миру, и в какой-то момент супруг решил «упростить» своё существование, обзаведясь ещё одной семьёй в Берлине. Но это совсем другая история…

А во время московских вояжей, подъехав к дому на джипе, муж обычно наблюдал за Ириной со стороны, как за подопытным кроликом, пока она устраивалась на переднем сиденье махины-Пафайдера. Нет бы помочь, руку подать, открыть дверь, подсадить… Об этом не было и речи!

Похоже, с Олегом та же история и те же проблемы… Или это беда всех водителей джипов? Сейчас Крестовский за Ириной так же, как и её муж, пристально наблюдал с высоты своего водительского сиденья, а чувствовала она себя при процедуре усаживания неловко перед чужим человеком. Отстранённость и непринуждённость давались нелегко, несмотря на то, что Ирина физически развитый человек. Наконец-то угнездилась, избегая двусмысленных фраз, объятий и поцелуев, хотя подобные приветствия вполне в духе творческих людей. Ведь они оба – творческие, надо понимать…

Подъехав к работе, Ирина с Олегом вышли из машины. Она и раньше знала, что в этом здании заседает местная «культура», но не входила туда ни разу, хоть порывалась. Не любила Ирина старые, доживающие свой век постройки, от которых веяло тленом и запущенностью, как их ни ремонтируй и ни облагораживай. Своего кабинета – слава Богу! – у Олега не оказалось, а около входной двери его поджидала странная облезлая девица, похожая на моль. Крестовский её поприветствовал, и они, уже втроём, двинулись в сторону общей комнаты.

Наступил обеденный перерыв, поэтому в помещении, перегруженном письменными столами, почти никого не было. Втроём расположились вокруг Олежкиного рабочего места, заваленного бумагами. Ирина привыкла к крутым офисам, а здесь всё было… Как бы помягче сказать? Не комильфо! Её любимое выражение вполне обрисовывало общую картину. Отметила для себя, что и компьютер у Крестовского – так себе, старенький. А что она хотела от муниципального заведения?

И начался чисто рабочий разговор о каком-то предстоящем выездном фестивале на лоне природы, который должен проходить через месяц. В основном беседовали Крестовский и девушка-моль, а Ирине отводилась роль стороннего наблюдателя их милого воркования…

С подругой детства Олег говорил о постановках шоу вообще и об открытии ежегодного культурного сезона в ноябре в частности, к сценарию которого Ирина могла бы приложить руку вкупе со своими драгоценными – не боясь этого слова! – мозгами. На одном таком «открытии» она однажды побывала. Так, ничего особенного, что-то вроде капустника, за исключением того, что Татьяна Вениаминовна лично завершала выступление самодеятельных коллективов исполнением классического произведения за роялем. Это приятно удивило: не каждый деятель культуры может исполнить классику. Но каким боком сама Ирина окажется вовлечённой в процесс? И в каком качестве? И нужна ли ей эта головная боль?

Свой сценарий «Скамейка» Ирина прихватила с собой и вручила Крестовскому, когда рассаживались за столом, но он небрежно бросил его в кучу бумаг, что красноречиво говорило: Олег на него и не взглянет в ближайшее время. А жаль! Ирине интересен взгляд профессионала…

Если бы не страстно откровенные взгляды Олега, бросаемые иногда в её сторону, Ирина почувствовала бы себя в этой ситуации немного неловко, ведь девушка-моль выпрыгивала из своей невзрачненькой оболочки чуть ли не в объятия Крестовского, что вызывало некоторое подозрение о существовавших между ними близких отношениях. Хорошо, что Ирина человек неревнивый.

И вообще: всё походило на какой-то сюр. Писательнице подумалось: «И куда это опять меня занесло из моей вполне обеспеченно комфортной и причёсанной жизни? Что за нищебродство такое?»

Олег решил наконец переключить своё вниманием на Ирину и рассказал, что мюзикл будет заказной, на тему революции. Ведь в этом году исполняется девяносто пять лет этому событию.

«Интересно, а как будет отмечаться столетие? Выносом тела Ленина из Мавзолея? Или демонстрацией трудящихся на Красной площади с кумачовыми транспарантами и стягами а-ля Маяковский? Кстати, это вполне можно внести в сценарий… Да, за основу можно принять знаковые, узнаваемые на раз символы революции», – мозг Ирины включился независимо от того, придут ли они с Олегом к единому знаменателю, чтобы поработать вместе над сценарием мюзикла.

Интересно, кто заказчик? Олег в телефонном разговоре с Ириной обмолвился о существовании заказчиков… Уж не коммунисты ли? Ничего против них Ирина не имела. Её папа долгие годы был секретарём партийной организации одного НИИ, но… Тема революции Ирину сразу насторожила, поскольку отношение к Великой Октябрьской у нынешних россиян неоднозначное в свете открытых архивов.

Да что говорить, для самой Ирины потрясения начала прошлого столетия, мягко говоря, выглядели чернушно. В особенности после того, как она занялась архивами своей семьи и выяснила, что её двоюродный прадед, голоштанный красноармеец, застрелил прилюдно своего родного брата-меньшевика всего лишь за глупую и нелепую шутку, отпущенную в его сторону.

Хорошо, что это дикое событие не затронуло Ирининой прямой генеалогической ветви, а то бы проклятье вдовы аукалось на близких родственниках и век спустя. А по маминой линии прабабушке Лукерье Золотой с мужем Гаврилом перед Октябрьской революцией 1917 года пришлось бросить налаженное хозяйство – чайную на Литовском проспекте в Питере – и драпать в деревню под Тулой. Но на этом их злоключения не закончились: по вине родного брата Гаврилы, убеждённого большевика, они лишились всего успешно вывезенного из Северной столицы имущества. Так что к революционным переменам в семье Ирины особый счёт, хоть и не высказываемый вслух. Но Ирининых родственников хотя бы обошли репрессии, коснувшиеся чёрным крылом семьи её супруга, проживающего сейчас в Германии.

Олег начал рассуждать о сценарии и сказал, что хочет поставить во главу мюзикла строку из песни Виктора Цоя: «Перемен, мы ждём перемен!» И закрутить сюжет вокруг этой фразы. Ирине сразу вспомнилось, что в песни Цоя влюблена старшая дочь Майя, но для самой Ирины тексты спорны. Перестроечное поколение наркоманов она не понимала: как можно так бездарно гробить свою жизнь? Но сейчас звучала неоднозначно строчка из песни: «Перемен, мы ждём перемен!» Кто и каких перемен ждёт? Может, для мужчин и необходимы постоянно какие-то глобальные перемены, революции и войны, но для беспартийных обывателей вроде Ирины нужна стабильность в жизни. Их поколение и без того окунулось в тухлую водицу перестройки по горло.

Но, как ни странно, тема революции для Ирины оказалась особо актуальна и близка сейчас, поскольку последние месяцы писательница занималась сбором материалов о Зинаиде Райх, жене Сергея Есенина, а потом и Всеволода Мейерхольда.

Противоречиво и полярно противоположно подавались одни и те же факты биографии Райх, перетаскиваемые, перекопируемые далёкими от литературы людьми, эксплуатирующими известные имена лишь для увеличения числа собственных подписчиков на страницах интернета. Поэтому Ирине пришлось серьёзно пройтись по первоисточникам. Но понятнее личность Зинаиды Николаевны так и не стала, поскольку любые суждения по прошествии почти века субъективны.