– Да, – кивнул патологоанатом. – Использовали электрический шнур.

– Понятно, – протянула я и заметила: – Но вряд ли он это сделал сам.

– Видите? – осторожно поинтересовался гость.

– Да, – кивнула я.

– Вот и я увидел. Но только не сразу. Синячки эти были замазаны тональным кремом. Это я после, как обмыли его, разглядел. – Я подняла глаза на посетителя: он явно нервничал, и это мне не нравилось. – Вот я и решил к вам сразу обратиться.

– А почему не в милицию? – поинтересовалась я.

– Так мне о вас подполковник Кирьянов сказал, – ответил гость, а я подумала, что непременно выражу личную благодарность товарищу подполковнику за заботу обо мне. – А что там, в милиции? Ну, показал бы я им, – продолжал между тем патологоанатом. – А они ответят, примем, мол, в разработку версию об убийстве. Да только как-то не очень уверенно они это сказали бы. Поэтому я к вам… – Он вздохнул, а потом снова заволновался: – Возьмите деньги, Татьяна Александровна, и найдите, кто его убил.

– А что вы знаете о покойном? – спросила я.

– Я же говорю, мы с ним давненько не видались. Вместе учились, а потом он уехал в Москву поступать в институт. Вот и все. Ну, я вам, конечно, скажу, где он учился, где жил. Вы только помогите. Знаете, какой это был человек? Он всегда меня и с праздниками поздравлял, и сынишке моему помог устроиться на работу в Москве. Мы с ним хоть и не виделись, но связь-то поддерживали. Я ему обязан многим! – В глазах моего гостя появилось отчаянное выражение.

– Ладно, да не волнуйтесь вы так, – вздохнула я. – Я сейчас ничего не могу обещать, но постараюсь помочь.

Что-то тронуло меня в этом неуклюжем большом человеке, так близко к сердцу принявшем гибель школьного друга.

– А вы уверены, что именно это он? – с некоторым сомнением спросила я, вернувшись взглядом к фотографиям.

– А как же! Я что же, Сашку Колесникова и не узнаю? – Он как-то весь сжался, покачал головой, а потом неловко протянул мне конверт, словно бы стесняясь. – Вот, мне сказали, сколько вам заплатить надо. Здесь не все, вы, говорят, сразу-то всю сумму и не берете. – Он глянул на меня исподлобья. – Тут же и адрес, и номер школы. Вы уж того, Татьяна Александровна, помогите…

– Хорошо, – заверила я, взяв конверт.

– Ну, тогда я пойду, не стану вас задерживать. – Он тяжело поднялся со стула. – Я вам позвоню, – говорил гость. – До свидания и спасибо вам большое.

Я открыла дверь, и патологоанатом ушел.

И, только оставшись одна и снова взглянув на фотографии, которые все еще держала в руке, я задумалась над тем, почему сразу согласилась взяться за это дело. Что я, в работе так сильно нуждалась? Нет ведь. Интерес профессиональный? Тоже нет. Тогда почему же я так безоговорочно влезла в это безнадежное с первого взгляда дело? Так и не поняв, почему и зачем, я вернулась в комнату, посмотрела на оставленные гостем деньги, на два адреса, написанные крупным нетвердым почерком на листке бумаги. Это было похоже на гипноз, честное слово. Ну уж если назвался груздем…

* * *

Я села и закурила, обдумывая свои дальнейшие действия. «Работа есть работа», – сказала я себе, зная, что почти все работающие люди говорят себе это, приступая к своим обязанностям. Да, работа есть работа, что тут добавить? Начинать нужно… Но тут я мыслями вернулась к личности патологоанатома и услышала внутри как бы первый тревожный звоночек, требующий разобраться, что именно смущает меня в данной ситуации. Однако я не удосужилась разобраться в причине. К тому же опять зазвонил телефон. Это оказался Сергей, и говорил он еще медленнее и тише, чем в нашу первую встречу:

– Таня, у нас тут случилось несчастье, и нужна профессиональная помощь. Ты не очень занята?

– Профессиональная помощь сыщика? – уточнила я, почти догадываясь, о чем идет речь.

– Да, – вздохнул Сергей. – Но это не по телефону, многое нужно объяснить.

– Приезжай, – пригласила я. – Если это в моих силах, помогу.

– Хорошо, – откликнулся Сергей и добавил: – Буду минут через двадцать.

На этот раз я времени не теряла, успев подкраситься и принарядиться к тому моменту, когда Сергей появился на пороге моей квартиры. Улыбаясь ему, я пригласила войти.

– Привет, – качнул он головой, и этот рассеянный жест согнал с моего лица улыбку. Что бы ни произошло, для него это явно было серьезно.

– Что случилось? – с ходу спросила я.

– Несчастье, – ответил он, опуская глаза. – Понимаешь, иначе это и не назовешь.

– Рассказывай, – попросила я, усаживаясь напротив Сергея за стол.

– Умер мой друг, – начал он после некоторой паузы. – Ты не замечала, Таня, что смерть близких до последнего момента кажется абсурдом? В нее просто не верится. – Он помолчал и закурил сигарету. Я сделала то же самое. – А тут вообще… – Сергей смотрел на свои руки.

Я подумала о том, что такими темпами мы и до утра не разберемся, в чем дело, и предложила коньяку. Сережа благодарно кивнул, и мы выпили. Конечно, это сдвинуло рассказ с мертвой точки, алкоголь почти всегда развязывает языки.

Не вставляя междометий, опуская описание Сережиного тяжелого взгляда и кучи самых разных вспомогательных жестов, лишних в книге, но совершенно неизбежных в жизни, изложу суть.

Нынешним утром в своем гостиничном номере был найден поэт Алекс Высотин. Мертвым. Точнее, удушенным. В качестве удавки использовался шнур электрической переноски. Использован шнур был довольно замысловатым способом – покойный сделал из него две петли: одну из них он надел на шею, а в другую продел отведенные назад руки. Затем, видимо, с силой дернул руки вниз, петля на шее затянулась, ну и результат налицо, как говорится. Я даже где-то читала о таком вот способе. Кажется, в каком-то детективном романе.

Поэту было сорок два года, он являлся президентом Фонда русской поэзии, а также наставником целой поросли молодых многообещающих стихотворцев, которых и созвал в Тарасов на поэтический семинар. Положение тела Высотина свидетельствовало о том, что задушил он сам себя, но мой клиент, а с этого момента, как вы понимаете, я имела полное право называть Сергея Белостокова своим клиентом, был совершенно убежден, что тут не обошлось без помощников, может быть, одного. Хотя у милиции не возникло никаких сомнений в том, что поэту просто расхотелось жить, Сергей настаивал на своей версии произошедшего.

Чтобы покончить жизнь самоубийством, считал он, должны существовать весьма веские причины: банкротство, несчастная любовь, травля врагов, шантаж или что-то в этом роде. Словом, человек должен попасть действительно в отчаянное положение, когда ему могло показаться, что смерть – самый легкий способ решения всех проблем. Однако, по мнению моего клиента, Высотин отнюдь не находился в безвыходном положении. Наоборот, банкротство ему не грозило, с женой ему повезло, шантажировать его было нечем, поскольку славился покойный достойной репутацией, но врагов имел… Дойдя до этого места, Сергей заявил, что сейчас выскажет не только свое мнение, но и мнение других учеников и просто близких поэту людей. У почитателей Высотина сложилась стойкая уверенность, что если кто и мог довести наставника до самоубийства, то только один человек – критик по фамилии Григорьев, который травил Высотина лет пятнадцать по меньшей мере.

Иван Иванович, так было имя критика, строчил злобные пасквили, и к этому даже привыкли. Однако последний сборник Высотина, вышедший за месяц до смерти, был этим критиком просто втоптан в грязь, хотя, по мнению тех же родственников и знакомых покойного, стихи, собранные в книге, явили талант Алекса в новом качестве и с новой силой. Отсюда нетрудно заключить, что такого удара душа поэта не вынесла. Тем более что критик Григорьев приехал зачем-то в Тарасов, хотя никто его не звал, и, скорее всего, встречался с Алексом перед смертью того… Конечно, продолжал Сергей, все это можно считать досужими вымыслами, но оклеветанное имя, а главное – стихи Высотина взывали к мести. Словом, моя задача заключалась в том, чтобы я нашла этого борзописца и узнала две вещи: о чем говорили два человека накануне трагической гибели одного и кто за этим самым критиком стоял. В том, что существовал наниматель, Сергей со товарищи ничуть не сомневались, зная продажность большей части подобного рода писак вообще и Григорьева в частности.

– Пойми, это нужно для того, чтобы предотвратить на будущее подобные случаи, – говорил Сергей с жаром, который трудно было в нем заподозрить, – чтобы не позволять продажным критикам травить поэтов, да и вообще людей искусства. Далеко не у всех психика может такое выдержать.

– Так ты полагаешь, – прищурилась я, – что у Высотина сдали нервы?

– Возможно, – тут же отреагировал он, – ничего в этом удивительного нет. Я сам, когда получил критический отзыв на стихотворение, за которое мне дали премию, чуть с ума не сошел!

– Не думала, что тебя так легко травмировать, – заметила я. – Ты производишь впечатление очень сильного человека, – польстила я, потому что очень хотелось сказать, что производит он впечатление человека равнодушно-высокомерного.

Сергей помолчал, злобно пыхтя сигаретой, видимо, уже сожалея, что открыл мне столь интимную подробность своего характера.

– Разве ты не знаешь, что словом можно ранить больнее, чем делом? – наконец сказал он в своей обычной холодновато-ленивой манере.

– Знаю, – согласилась я. – Не стану спорить и пытаться разубедить тебя в том, что чаще всего к самоубийству приводят более прозаические мотивы. И иногда слова. – Сергей красноречиво посмотрел на меня, но я продолжала, не давая ему возразить: – Тем более если речь идет о человеке, который вышел из сусально-идиллического периода своей жизни, то есть из отрочества. И потом, я заключила из твоих же слов, что он был человеком сложившимся и довольно сильной личностью. Поправь меня, если я не права.

– Да, – упрямей, чем следовало, подтвердил Сергей. – Да, он не был подвержен частой смене настроений и стихи писал по большей части позитивные.

– Вот видишь, – улыбнулась я. – Значит, твой поэт был оптимистом. И, может, я ошибаюсь, но все же осмелюсь предположить, что если кто его и загнал в угол, то вряд ли это сделал критик своими статейками. Впрочем, – тут же поправилась я, – от дела я, как ты понимаешь, не отказываюсь и постараюсь узнать все, о чем ты меня просишь.

– Спасибо, – вздохнул Сергей и как-то сразу расслабился и погас.

Он оставил мне аванс, мы договорились созвониться, и вроде бы все было решено, но только он задержался еще на часок. Мы просто сидели и попивали коньяк, слушали какую-то грустную музыку и почти не говорили. Точнее, мы просто вместе молчали. Иногда это бывает так же важно, как умный разговор.

К обоим расследованиям я приступила на следующий день. Наверное, нетрудно предположить, что сначала я все-таки поехала в гостиницу, где остановился Григорьев и где проживал Высотин. Что же касается друга патологоанатома, то я решила заехать по оставленному мне адресу на обратном пути.