Глава 3

Следующий день, который так сладко обещал накануне стать первым днем моей свободы, да к тому же еще выпал на воскресенье, начался с оплеухи.

Не обремененная никакими обязательствами, я проснулась гораздо ближе к обеду, чем к завтраку. Потом еще примерно час боролась с искушением не покидать постель до вечера: в квартире было, мягко говоря, не жарко, и вылезать из-под уютного одеяла не хотелось. Выгнало же меня оттуда смешанное чувство голода и долга: я вспомнила, что вчера не вынимала почту. Стало быть, в любом случае требовалось одеться и спуститься к почтовому ящику. Или, может, черт с ней?..

Тяжело вздохнув, я потянулась к небольшому замшевому мешочку, лежащему на прикроватной тумбочке. Гадание на двенадцатисторонних цифровых костях – мой традиционный, проверенный способ ориентирования в сложных жизненных ситуациях. То, что нынешняя «сложная ситуация» сводилась к дилемме «вставать – не вставать», нисколько меня не смущало. Вернее, я в этом себе даже не призналась.

Ну-ка, косточки, что вы мне напророчите? Хорошо бы – «письмо любовного содержания, которое принесет счастье»… Ах! Увы, увы… Даже в первый день свободы нет мне покоя!

«19 + 1 + 33». Символы означают «увлечение делом». «Живой интерес к нему не позволит лени проникнуть в вашу жизнь».

Ладно уж: не позволит так не позволит. Принесу эту маленькую жертву. А потом не спеша напьюсь кофе и подумаю, каким бы таким делом мне увлечься.

Я накинула шубу прямо на халат и спустилась на первый этаж. Забрав почту, я развернулась обратно к лифту, и тут за моей спиной хлопнула дверь подъезда.

– Танюша, это ты? Подожди, дорогая!

Это была Альбина Михайловна в своем зеленом пальтишке с бурым песцом, который бегал по тундре, должно быть, еще в прошлом столетии. Ее глаза за толстыми стеклами очков казались еще больше выпученными, потому что были заплаканы.

– Танечка… Варвара Петровна…

Соседка ткнулась носом в воротник пальто и беззвучно затряслась, привалившись к исписанной стенке подъезда.

– Что вы, Альбина Михайловна, что вы… Да что произошло-то?!

Подсознательно я, конечно, сразу догадалась. Но как не хотелось услышать, что вчерашние мои смутные предчувствия в кафе оказались «в руку»!

– Умерла… моя Варенька-а-а…

– О боже мой… Когда же? Как?!

Я прижала Альбину Михайловну к своей груди.

– Вчера… вечером. Врач… сказал. Сердце-е-е…

– Ну, успокойтесь же, этим делу не поможешь. Кто ее нашел? Когда?

– Андрюша, внук. Забежал сегодня… утром. Лекарство принес… Бедный мальчик!

Женщина снова зарыдала.

– Вот она… судьба! Только что мы с тобой… о ней говорили… Думали… как ей помочь, и вот… Уже ничего не ну-ужно-о…

– Альбина Михайловна, я вас умоляю! Своими слезами вы Варвару Петровну не воскресите, а вот себя в могилу свести можете. И кому от этого будет лучше?! Пожалуйста, постарайтесь успокоиться и расскажите все толком.

Я правильно выбрала аргумент: он возымел действие. Пока мы дождались лифта и доскрипели до нашего шестого этажа, Альбина Михайловна немного пришла в себя. И когда я завела ее к себе на кухню, смогла говорить уже более-менее связно:

– Да что рассказывать-то, Танюша? Такая наша стариковская доля: сегодня она, а завтра – я… Все под богом ходим! Телевизор она смотрела, бедняжка. Так и уснула перед телевизором… Когда Андрюша пришел в половине восьмого, он еще работал – телевизор-то.

– А дверь была заперта?

– Ах, да почем я знаю, Танечка! Разве я об этом спрашивала – в такой-то момент… Мне в одиннадцать часов позвонила Оля Журавлева, она в том же доме живет. Только что фильм кончился. Ну, я сразу и побежала туда. Там уже куча народу, конечно: соседи, старушки… Андрюша, разумеется, тоже там был, бедный мальчик. Весь потемнел: любил он бабушку, Танечка, это нынче редко… Ты про дверь спросила? Наверное, заперта была, а как же еще? У Андрюши свой ключ есть, мне Варя говорила: на всякий случай ему дала. Ну, так вот он и случился…

Она была готова опять захлюпать носом, но я вовремя перебила слезы целым залпом вопросов:

– Что в заключении о смерти сказано, вы знаете? А милицию вызывали? Соседей опрашивали?

– А зачем милицию-то? – поразилась Альбина Михайловна и тут же вытаращила глаза: – Да ты что же это думаешь – что Варю могли?.. Ой, Танюша, бог с тобой, страсти какие!

– Какие же страсти, когда сами вы мне рассказывали про «странные явления»? И, между прочим, подозревали ее соседей… Всяко может быть, Альбина Михайловна.

– Да что ты, что ты! Нет, ты это брось. И никого я не подозревала, дорогая моя! Одно дело – подозревать, что кто-то кому-то таракана в суп подбросил, и другое дело – убийство… Ужас какой! Нет уж, Танечка: лучше тебе забыть, что я тогда говорила. Зачем это теперь… И почему ты вообще думаешь, что это как-то связано со смертью Варвары Петровны?!

– Тогда и я могу спросить вас: а почему вы думаете, что не связано? Как большой знаток и ценитель детективного жанра, вы должны знать, что не стоит с ходу отбрасывать ни одну версию – именно она и может оказаться правильной.

– Почему я думаю?..

«Знаток и ценитель» была явно обескуражена, но сдаваться не собиралась.

– Почему, почему… Да потому, что никакой милиции там не было, когда я пришла! И люди ни о чем таком криминальном не говорили – а уж там собрались такие всезнайки, что палец в рот не клади! Про сердечную недостаточность говорили. «Хорошая смерть», говорили: раз – и готово… Не мучилась. Неужели ты думаешь, что если бы было что-то подозрительное, то Андрюша не вызвал бы милицию? И что та же Оля Журавлева об этом не узнала бы и не раззвонила по всей округе?!

Я только возвела глаза к небу и усмехнулась.

– Удивляюсь я вам, Альбина Михайловна: почему это вы с вашей логикой и дедуктивными способностями живете на одну пенсию? Вам бы в сыщики: самого Шерлока Холмса заткнули бы за пояс!

Соседка ушла разобиженная, и я запоздало пожалела о вставленной шпильке. Ну в самом деле – что с нее возьмешь? Тем более – подружку потеряла… А в этом возрасте, наверное, каждая такая потеря – это и для тебя самой «звоночек»: готовься, голубушка, скоро и твой черед… А, ладно: снявши голову – по волосам не плачут!

Воскресный денек явно не задался, и кофе я выпила без всякого удовольствия. Любимый напиток отравил чувство смутной вины и откровенной досады.

Досада охватывает меня всегда, когда случается непоправимое – особенно со смертельным исходом. Может быть, это называется совестью, может – человеческой душой, не знаю… В такие дебри я стараюсь не углубляться: можно там увязнуть. Не исключено, что это всего-навсего срабатывает профессиональный инстинкт: если, как говорится, «кто-то кое-где у нас порой…» – значит, это мы плохо ведем наш «незримый бой», ошибаемся в стратегии и тактике.

Но досада досадой, а вот ощущение вины… Откуда оно? Анализируя свое бездействие в отношении Варвары Петровны Прониной (с которой я даже знакома не была!), я – хоть убей! – не могла усмотреть в нем состава «преступной халатности». Да, я не встретилась со старушкой, хотя обещала, – вот и вся «халатность»! И даже не по своей вине не встретилась: я не соврала Гарику – действительно забегала к ней. Дала целых три звонка с хорошими промежутками (за это время даже черепаха подползла бы), но за скромной дверью с номером «51», выкрашенной светло-коричневой краской, так и не послышалось ни звука… Что же мне – поселиться под этой дверью надо было?! Нет уж, увольте: у меня есть работа, между прочим, хорошо оплачиваемая!

Шатаясь по квартире, бесцельно переставляя и роняя вещи, я все больше распаляла себя контраргументами. И вообще: какие у меня были факты, чтобы подозревать покушение на бабушку Варю? Так, ерунда собачья: домыслы Альбины Михайловны, «сыщика без лицензии». Одни разглагольствования о «явлениях», а на деле – только «неопознанный» стук в дверь… Курам на смех! Ты вот, Таня дорогая, давеча съязвила по поводу женской логики своей соседки, а ведь она права: нет ровным счетом никаких причин, чтобы связывать смерть Варвары Петровны с этими самыми метаморфозами, если даже они и имели место!

Вернее, не было – до вчерашнего вечера. Когда я узнала от капитана милиции Папазяна некоторые интересные детали «дела десяти стариков». Тьфу ты, черт – девяти! Де-вя-ти! И еще тогда, сразу, мелькнуло смутное подозрение: а не является ли Варвара Петровна кандидаткой на десятое место? Правда, основания для таких подозрений были более чем жидкие: никакие «опекуны» к Прониной не набивались (по крайней мере, об этом ничего не известно), да и квартира ее уже завещана внуку… Но ведь – мелькнули же они, эти проклятые подозрения! А ты отмахнулась… Хотела пойти к ней вчера – и не пошла. А пошла бы – могла б вызвать «Скорую», и бабулька была бы жива! Она ведь, кажется, именно в то время умерла…

Проклятие!!! Получается – я кругом виновата. Вот тебе и «смутная» вина! Все яснее ясного, Таня дорогая. Э, а это еще что такое?.. Куда намылилась?!

Я вдруг обнаружила, что стою в прихожей, уже в шубе и сапогах, и нахлобучиваю шапку перед зеркалом. Объяснение могло быть только одно: я собиралась отправиться в дом номер пятьдесят два на своей улице, в ту однокомнатную квартирку на пятом этаже, дверь которой сейчас наверняка не заперта…

Ч-черт… Черт бы побрал этих газетных писак: накликали еще одну смерть, это уж точно!

Разумеется, ругать журналистов – да и вообще кого угодно – было гораздо приятнее, чем сказать себе прямо: дура ты, Таня, дура! Куда прешься? Что ты там будешь делать – рыскать вокруг гроба, выискивая вещдоки? Набиваться в работники к примерному внучку покойной?.. Раньше надо было идти, а теперь – сиди уж!

Я злобно швырнула шубу на вешалку, шапку – в другую сторону и стянула дорогую обувку из бутика с таким остервенением, точно это были пыточные «испанские сапоги» средневековых инквизиторов. Покончив с этим, в раздумье остановилась посреди передней. Потом аккуратно водворила поверженные сапоги на их законное место на подставке, подобрала шапку, бережно повесила шубу на плечики… И уже совсем другим манером – уверенным, хозяйским – обошла дозором свои владения: что бы еще сделать полезное и созидательное?

Хватит, в самом деле, заниматься самоедством. Какого черта?! В конце концов, нельзя же думать только о работе, частные детективы тоже имеют право на отдых! Ах да: судьба прописала мне в качестве лекарства от лени «увлечение делом»? Прекрасно: давно пора устроить большую стирку!