– Защиту я вам обеспечу, – деловито пообещала я. – Но хорошо бы знать врага в лицо и убедить его в бесперспективности его нападок. Врага лучше всего обезвредить. Разве вас привлекает необходимость постоянно находиться под присмотром телохранителя? Причем еще и оплачивать его услуги, – сделала я акцент на важном для меня аспекте вопроса. – Ведь мне придется находиться с вами практически круглосуточно.

– Я понимаю! Более того, именно этого я и хочу! – с готовностью произнес Ильичев. – Понимаете, я не хочу дожидаться, когда все это коснется лично меня – а оно коснется, не сомневайтесь! Раз уж они начали действовать такими методами, ясное дело, что на Елене Константиновне не остановятся.

– Кстати, – сказала я. – Если вы упоминали тестя, то у вас соответственно должна быть супруга?

– Конечно. Но я еще вчера отправил их вместе с дочерью в Египет. От греха подальше. Я решил перестраховаться, я вообще люблю заранее принимать меры, поскольку человек осторожный!

На мой взгляд, Ильичев был не просто осторожным, а банально трусливым, но я не стала давать ему подобную характеристику вслух. Впрочем, забота о жене и дочери – это похвально. Даже если она не окажется необходимой.

– А вам не кажется странным, Владимир Николаевич, – задумчиво произнесла я, – что ваши конкуренты начали действовать в первую очередь против Елены Константиновны? Вы же сами обмолвились, что у нее наименьшее количество акций? Логичнее было бы начать с владельца более пухлого пакета, а?

– Как раз не вижу в этом ничего удивительного, – не согласился со мной Ильичев. – Ведь Елена Константиновна женщина, существо слабое и уязвимое по сравнению с мужчинами!

Я невольно усмехнулась, глядя на потенциального клиента, внешний вид и поведение которого никак не характеризовали его как существо сильное и храброе.

– А кто владеет контрольным пакетом акций?

– Я, – спокойно ответил Ильичев.

– То есть вы имеете право единолично принимать принципиальные решения.

– Совершенно верно, – подтвердил Ильичев. – Собственно, во многом именно это обстоятельство заставило меня обратиться к вам. Я боюсь, что Елена Константиновна – это цветочки. Так сказать, предупреждение. А основной удар, конечно же, рассчитан на меня.

– А на других членов вашего концерна случались подобные наезды?

– Слава богу, нет. Но ни от чего нельзя быть застрахованным. К тому же некоторые из них настроены, на мой взгляд, слишком беспечно.

– Кто же именно? – поинтересовалась я. – Вы говорили, что вас четверо, пока что я знаю только вас, слышала о некой Елене Константиновне и мельком упомянутом Бабурине.

– У вас хорошая память, – польстил мне Ильичев.

– Отличная, – поправила я его. – Кто четвертый?

– Куропаткин Николай Иванович. Человек самый почтенный по возрасту в нашем концерне.

– И при этом самый беспечный? – заметила я.

– Ну, не во всем, – сказал Ильичев. – Но вот угрозы всерьез не воспринимает.

– Должно быть, смелый человек, – предположила я.

– Возможно, – уклончиво произнес Владимир Николаевич. – Он, конечно, не трус. Но, мне кажется, слишком привык полагаться на собственные силы и переоценивать их. При этом он очень умен.

– Вы объективны, – настала моя очередь для похвалы.

– Стараюсь, – скромно ответил Ильичев и поднял на меня взгляд. – Так что, мы можем подписать договор? Я вам, в сущности, все рассказал. Что касается денег, то аванс я готов заплатить немедленно после заключения договора.

Работа не показалась мне напряжной, и я решила не отказываться от предложения Ильичева. Получив от него первоначальную сумму, сказала:

– Комната для меня, надеюсь, найдется?

– Конечно, об этом не переживайте! – успокоил меня Владимир Николаевич. – И еще… – Он снова смутился. – Вы можете совершенно не переживать за свою… за свое… Одним словом, я совершенно не намерен вас домогаться! – выпалил он.

«Какая жалость! А я-то уж размечталась!» – мысленно повеселилась я, а вслух сказала:

– Да я, собственно, переживаю за другое. Попросту говоря, что мы с вами будем кушать, уважаемый Владимир Николаевич? У вас, я вижу, дома шаром покати, в кулинарии, думается, вы не сильны, а я тоже не намерена заниматься готовкой. Или вы окончили поварские курсы?

Ильичев отличался удивительной способностью моментально краснеть. И вообще, несмотря на довольно высокий социально-экономический статус, он производил впечатление не очень уверенного в себе человека. Именно такое чувство создалось у меня при первом же контакте с ним, когда я еще только говорила с ним по телефону. Теперь же оно только укрепилось. И в душе Ильичев очень боялся, что кто-то догадается об этой его особенности…

– Никаких поварских курсов я не заканчивал, – суховато ответил он. – И так получилось, что домработницу я в связи со всей этой историей еще вчера отпустил отдохнуть. Временно! – подчеркнул он. – Но я могу позвонить ей и пригласить прийти. Она придет и все приготовит.

– Отлично! – одобрила я. – Так и сделайте, пожалуйста. Значит, все решили. Вы сегодня собираетесь куда-нибудь?

– К сожалению, мне обязательно нужно встретиться с Куропаткиным, – со вздохом поведал мне Ильичев, и я почувствовала, что он с удовольствием никуда не выходил бы в ближайшие пару месяцев.

– Где запланирована встреча? В офисе?

– Нет, дома у Николая Ивановича. Это на Ягодной Поляне.

Ягодная Поляна, по сути, была таким же спокойным поселком в лесополосе, что и район, в котором проживал Ильичев. Но находилась совершенно на другом конце города, поэтому дорога туда могла занять около часа. Но меня это не очень смущало, гораздо больше волновался сам Ильичев. Мне даже пришлось вмешаться:

– Да успокойтесь вы, в самом деле! С вами еще ничего не случилось, а вы уже трясетесь как заяц!

– Это потому, что я не хочу, чтобы случилось! – парировал он.

– Ну, от вашей тряски тоже толку не будет. Постарайтесь взять себя в руки и предоставьте мне о вас заботиться. Когда встреча?

Ильичев посмотрел на наручные часы.

– В одиннадцать, – сообщил он. – Так что пора бы уже собираться.

– Собирайтесь, – пожала я плечами. – Я-то готова.

– Да я, собственно, тоже, – оглядывая себя, произнес мой клиент.

Он был одет в светло-серый костюм, под которым виднелась полосатая рубашка. Вид Владимира Николаевича вполне соответствовал выходу из дома, так что мы просто направились вниз. Ильичев открыл гараж, в котором я увидела «Тойоту» скромного цвета маренго.

«А сам-то владелец контрольного пакета акций концерна, специализирующегося на западных автомобилях, предпочитает японскую машину», – отметила я про себя этот штрих, который, возможно, не имел никакого значения.

Я думала, Ильичев сам сядет за руль, но он выжидающе смотрел на меня.

– Что, даже за руль сесть не рискнете? – удивилась я.

– Я вообще не вожу машину, – сообщил Ильичев. – У меня зрение минус десять. Поэтому у меня личный водитель.

– И где же он? – спросила я.

– В связи со всей этой историей я решил отказаться от его услуг.

– Временно, – подсказала я.

Ильичев пропустил мою колкость мимо ушей.

– Временно, – согласился он и пояснил: – К тому же раз теперь со мной рядом будете вы, зачем мне еще и шофер? Я знаю, что вы и сами прекрасно водите машину.

– Что ж, – усмехнулась я. – Я не возражаю. Только тогда справедливее было бы доплачивать мне еще и как водителю, а?

Ильичев не нашелся что ответить, покраснел, поправил очки на переносице и уселся на переднее сиденье. Мне ничего не оставалось, как устроиться за рулем и завести машину. «Тойота» двигалась послушно, мощно и в то же время мягко. Я вообще всегда отмечала повышенный уровень комфортности японских автомобилей. А в немецких мне нравились надежность и долговечность. Потому я и предпочла «Фольксваген».

Середина утра порадовала отсутствием пробок, и до Ягодной Поляны мы доехали практически беспрепятственно, минут за сорок. Остановившись у развилки, я вопросительно посмотрела на Ильичева.

– Езжайте прямо, метров примерно пятьсот, я покажу дом, – направил он меня, и я послушно повела машину вперед.

Особняк Николая Куропаткина, выстроенный из красного кирпича, по размерам был довольно скромным. На первый взгляд он вообще показался мне одноэтажным, однако чуть позже, осмотрев его с другой стороны, я поняла, в чем дело. Второй этаж с торца уходил вниз и являлся чем-то вроде полуподвала. Очевидно, хозяин специально задумал это с какой-то целью.

А вот двор у Николая Ивановича оказался просто огромным. Здесь не росли никакие фруктовые деревья, не было цветов или сада камней – словом, никаких модных украшений и изысков. Вокруг шелковым ковром расстилалась аккуратно подстриженная трава – строго и просто, без затей. Все это я смогла рассмотреть через ворота, которые оказались открытыми, что меня немало удивило. Однако в следующую минуту я поняла причину такого «легкомысленного» отношения хозяина к засовам: по ровной траве свободно бегали собаки. Кавказские овчарки, красивые, крупные, от светло-бежевых до темно-коричневых. Собак было около пяти-шести. Все с пушистыми гривами, словно в капюшонах, отороченных мехом, с мохнатыми хвостами и удивительно умными глазами.

– Какое чудо! – невольно восхитилась я, оглянувшись на Ильичева.

– Да, – подтвердил Ильичев, переминаясь сзади меня с ноги на ногу и не без опаски поглядывая на кавказцев. – Личная охрана Николая Ивановича, – пошутил он, хотя в шутке его присутствовала немалая доля справедливости: собаки-кавказцы, относящиеся к охранной породе, лучше иного бодигарда могли защитить своего хозяина. Обладая недюжинной силой, они отличались еще и бесконечной преданностью и готовы были решительно броситься в бой, если их владельцу угрожала опасность. – Не бойтесь, они у него вышколенные, – добавил он, хотя я видела, что сам он как раз побаивается добродушных на вид зверей, потому и пропустил меня вперед, а вовсе не из соображений этикета.

Ильичев при этом надавил на кнопку звонка рядом с воротами. Из дверей дома показался хозяин – пожилой уже мужчина, лет шестидесяти, в дорогом костюме и наброшенной поверх замшевой куртке. Он крикнул собакам «лежать, свои», затем обратился к нам:

– Проходите, проходите. Володя, ты же знаешь, они у меня ручные. Мухи не обидят без моего приказания.

– Кто их знает… – неслышно проворчал Ильичев, на всякий случай держась позади меня и слегка отставая.

Я едва поборола желание погладить светло-песочного цвета пса, помахивавшего красивым пышным хвостом у крыльца, – не хотелось, чтобы меня заподозрили в сентиментальности, качестве, не свойственном людям моей профессии и зачастую воспринимаемом как слабость, – и прошла через дверь в прихожую мимо посторонившегося Куропаткина. Сам хозяин окинул меня мимолетным взглядом, без всякого интереса, однако я уловила, что за этот миг он успел прекрасно меня рассмотреть и оценить. Неизвестно, каковыми стали оценки, но что Куропаткин сделал в отношении меня определенные выводы, сомневаться не приходилось.

Он провел нас на условно второй этаж, являвшийся, по сути, первым. Хорошая, просторная гостиная с круглым столом посередине и камином, перед которым стояло старинное кресло-качалка и лежала медвежья шкура. На стене висело несколько ружей. Причем не сувенирных безделушек, а самых настоящих охотничьих ружей: парочка дробовиков-бокфлинтов, многозарядный карабин и еще одно ружье, название которого я не знала, похожее на самодельное, но выполненное очень искусно.

– Вы садитесь, я пока чай приготовлю, – сказал Николай Иванович, и мы с Ильичевым заняли мягкие стулья вокруг стола.

– Ваша работа? – спросила я Куропаткина, показав на шкуру.

– Врать не стану, хотя мог бы, – усмехнувшись, сказал он. – Кореша моего работа, Илко.

– Интересное имя, – заметила я.

– Ненец, – коротко пояснил Куропаткин, но добавил: – Он охотник, с детства тайгу знает, как вы местные салоны красоты.

Мне не очень понравилось сравнение Куропаткина с явной подковыркой, но я не стала акцентировать на нем внимания, спросив вместо этого:

– Значит, он на медведей охотится?

Куропаткин, колдуя над приготовлением чая, ответил не сразу. Он доставал из мешочков какие-то травы, коренья, сушеные ягоды, внимательно отмерял, прищурив глаз, а затем ссыпал все это в пузатый чайничек. Я уже даже подумала, что он пропустил мой вопрос мимо ушей, но Николай Иванович сказал:

– Много на кого. А тогда он лесорубом был. Прямо на него медведь-шатун вышел. Разбудил его, видать, кто-то, а это штука опасная. Медведь-шатун – смертник, он обречен. От голода у него брюхо сводит, и он теряет чувство опасности. Вот и пошел прямо на Илко. Был бы на его месте другой – заломал бы его косолапый. А Илко привычный, с детства с отцом на медведей ходил. Среагировал, топором его зарубил… А шкуру мне отдал на прощание. На удивление хорошая оказалась. Обычно у шатуна от голода она клочьями висит. Видно, недолго шатался…

– Где же вы с ним познакомились? – продолжала удивляться я.

– Под Воркутой, – односложно ответил Николай Иванович и свернул тему, подходя к столу почему-то с двумя чайниками в руках. – Сейчас заварится, и попьем, – сказал он и, покосившись на меня, спросил: – Я закурю, не возражаете?

– Нисколько, – покачала головой я. – С вашего позволения я тоже закурю.

Куропаткин пожал плечами, поднося мне зажигалку. Сам он, к моему удивлению, закурил «Беломор», стряхивая пепел в жестяную пепельницу. Николай Иванович был некрупным, но жилистым мужчиной, с коричневым загаром, словно въевшимся в его лицо. Глаза серо-голубые, умные и цепкие. Начавшие седеть волосы гладко зачесаны назад. Его нельзя было назвать красавцем-мужчиной в привычном смысле этого выражения, однако выглядел он очень импозантно. И костюм с торчавшим из кармана белым уголком платка усиливал это ощущение. При этом в нем сочетались несочетаемые на первый взгляд вещи. Хороший дом – и в нем разнородные предметы. Такие, как, к примеру, дорогой камин и дешевая самопальная пепельница, современная техника и антикварное кресло… Травяной чай вместо какого-нибудь из сверкающей коробочки, «Беломор» этот опять же. Да и сам Николай Иванович, несмотря на элегантность внешнего вида, хранил в себе черты лесного жителя или егеря. Несмотря на то что от него исходил запах одеколона, мне чудилось, что от него тянет костром, морозной хвоей, лесными ягодами и жареной дичью.

Куропаткин тем временем потянулся к одному из чайников, приоткрыл его и, вдохнув аромат, остался доволен. Затем открыл второй и принялся разливать нам по чашкам душистый напиток. Себе же Николай Иванович налил из первого.

– А нам не с отравой, часом? – пошутил Ильичев.

– Нет, – усмехнувшись уголком рта, ответил Куропаткин. – Боюсь, что отравой вы сочтете этот, – он указал на свой стакан, чай в котором был практически черным и густым. – Вряд ли вы сможете его оценить. Впрочем, если хотите какие-нибудь фруктовые пакетики, могу предложить – у меня в буфете есть для гостей, – обратился он ко мне.

– Нет, спасибо, я с удовольствием выпью заваренный, – отказалась я.

Чай был, надо признать, крепким. Даже очень крепким – помимо трав, в нем определенно присутствовала привычная нам чайная заварка. Но я не стала морщиться и спокойно отпивала из большой чашки вприкуску с комковым сахаром – единственным угощением, которое подал нам Николай Иванович. Что касается Ильичева, то едва он сделал глоток, как лицо его скривилось и стало похожим на сдутый резиновый мячик. Куропаткин спокойно хлебал свой деготь, не замечая, как Ильичев ерзает на своем стуле.

– Николай Иванович, вы хотели поговорить насчет… – начал он, но Куропаткин перебил его:

– Не спеши, Вова, – спокойно и неторопливо произнес он. – Куда нам спешить? Поговорить успеем. У меня на сегодня дел больше нет, у тебя тоже. Так что пей спокойно.

Ильичев подавил глубокий вздох и сделал микроскопический глоток травяного чая, затем сразу же бросил в рот комок сахара и принялся с хрустом грызть его. Куропаткин не спеша допил свой напиток, вытер рот полотенцем и, с удовольствием откинувшись в своем кресле-качалке, вновь закурил вонючий «Беломор».

– Советов моих, вижу, ты не послушал, – начал он, выпуская в сторону камина длинную струю дыма.

– Э-э-э-э… Это вы насчет телохранителя? – уточнил Ильичев.

– Именно, – кивнул Куропаткин, мельком скользнув по мне взглядом.

– А вы считаете, что Владимир Николаевич не нуждается в телохранителе в принципе? Или против женщин этой профессии? – полюбопытствовала я.

– И то и другое, – невозмутимо сказал Куропаткин, продолжая курить.

– Откровенно, – улыбнулась я.

Куропаткин чуть повел бровью.

– Ну, второе ваше убеждение я даже не собираюсь обсуждать и пытаться оспаривать. А вот насчет первого, если не возражаете, давайте поговорим, – сказала я.

Куропаткин пожал плечами, выражая свое согласие.

– Значит, вы считаете, что Владимиру Николаевичу ничего не угрожает? А откуда такая уверенность?

– Елена кипеш поднимает на ровном месте! – махнул рукой Куропаткин. – Она вообще чувствительная мадам. Чуть что – в крик, в слезы, охи-ахи. А потом оказывается, что все это буря в стакане воды.

– Но ее тормозная система была испорчена, – заметила я.

– Это кто сказал? Бабурин? – в свою очередь, уточнил Куропаткин.

– Так мне сообщил Владимир Николаевич, – произнесла я и повернулась к Ильичеву, от которого получила первичную информацию.

– Да, – подтвердил тот. – Так сказал Бабурин.

– Сам он тормозная система, – усмехнулся Куропаткин. – Тоже мне, знаток автомобильной техники! Елена водит плохо, это всем известно. Сколько раз за год у нее права отнимали? Сама жаловалась, что отстегнула ментам столько, что новую тачку могла купить!

Ильичев смущенно отвел глаза, словно это у него постоянно отбирали права гаишники за бездарную езду.

– Но я же говорил вам о беседе с «Атлантом»! – напомнил он. – Вас тогда не было в городе, поэтому вы не присутствовали, а нам с Бабуриным они прямо заявили, что концерн будет их, и точка!

– Попробовали бы они мне это сказать! – процедил Куропаткин в сторону, и в глазах его вспыхнул злобный огонек. – Сявки позорные!

Меня покоробило его неожиданное высказывание – не потому, что я являюсь утонченной натурой, падающей в обморок от нецензурных слов, коих мне приходится слушать по роду профессии часто и в большом количестве, просто подобная лексика не вязалась с респектабельным обликом Куропаткина. Трусливый интеллигент Ильичев, разговаривавший с Куропаткиным очень почтительно, чуть поморщился и продолжил:

– Но что же делать, Николай Иванович? Мы же именно это хотели обсудить!

– Ничего, – спокойно развел руками Куропаткин, затушив сигарету. – Ты же уже принял меры по собственной безопасности? Ну вот и спи спокойно!

– Но ведь это же не все! – поежился Ильичев. – Я же не могу теперь до конца жизни находиться под присмотром телохранителя! – повторил он мои слова.

– Почему? – весело спросил Николай Иванович. – Телохранитель у тебя, я погляжу, симпатичный. В такой компании можно и до конца жизни время проводить!

– Боюсь, это не входит в мои планы, – холодно остановила его я.