Вся предновогодняя неделя прошла у меня в смятении и страхе перед предстоящим мероприятием. Петр, конечно, расстроился, что в Новый год я буду работать, и незамедлительно предложил мне свою помощь. Я категорически отказалась.

Два дня судорожно сочиняла себе костюм и ничего умнее не придумала, как переодеться в Зайчика. Вернее, в Зайчиху. Аппетитную такую Зайчиху, в белых колготках и юбочке в горошек. Смеха ради я решила утрировать свои, и без того выдающиеся, формы, добавив себе объем попы и увеличив размер груди почти втрое, использовав для этого поролоновые вкладыши собственноручного изготовления.

Тридцатого декабря, едва проснувшись, я триста раз пожалела о том, что согласилась на предложение Светланы. Весь день я не находила себе места, думая только о грядущем позоре. Текст моего выступления, который я выписывала с такой тщательностью и учила с таким энтузиазмом, после перечтения казался мне совершенно дурацким и скучным, к тому же при попытке его отредактировать и повторить, я через слово спотыкалась и переходила на фальцет, безуспешно сглатывая образовавшийся в горле ком.

Всю предновогоднюю ночь я провела без сна, обливаясь холодным потом и считая овец, поросят, чертей и прочую живность. На утро встала разбитой и совершенно поникшей. Больше всего на свете мне хотелось позвонить и отказаться, сославшись на внезапную смертельную болезнь. Но, мое гипертрофированное чувство ответственности не позволило этого сделать.

В половине одиннадцатого я вышла из дома на негнущихся, буратиновых ногах. К счастью, до ресторана идти было не так далеко. Через двадцать минут я уже, проскользнув в подсобку, забилась в угол между тарелками с холодцом и огромным тортом, на котором ядовитым синим кремом было жирно выписано: «С Новым 1999 годом!» Торт был повернут ко мне верх тормашками, отчего безобидный набор цифр превращался в зловещее и мистическое сочетание «666». Единичка в конце – не в счет. Она уже ни на что повлиять не могла.

В подсобке было холодно. Я не сводила глаз с дьявольского послания из трех шестерок и верила в то, что это – знак. Мне хотелось, чтобы случилось что-то непредвиденно-спасительное, что-то такое, из-за чего мне не нужно будет идти в зал, к этим полупьяным, празднующим людям, ожидающим от меня чего-то яркого, веселого, незабываемого. Я была готова замерзнуть насмерть, упасть своими длинными заячьими ушами в прозрачное тело холодца и остаться в нем навсегда, впаяться в него, как мамонт в лед в эпоху знаменитого Ледникового периода.

– Ой, Зайчик! – раздался надо мной неожиданный возглас и розовощекая повариха радостно, как-то очень по-детски, всплеснула руками. – Какой хорошенький!! А вас там ищут.

Мне хотелось завопить в ответ: «Это не я! Это не меня!», но, вместо этого я послушно поднялась и обреченно поплелась в зал, с трудом переставляя задубевшие ноги в белых колготках.

Я не помню, что и как говорила. Перед глазами все плыло, а кровь, со страшной силой пульсируя в висках, заглушала мой собственный голос.

Очнулась я уже в толпе людей, которые скакали вокруг меня зайчиками и орали что-то громкое и развеселое. Бритоголовый пацан, цепко ухватил меня за талию и скомандовал радостно:

– Зайка, прыгай!

И Зайка запрыгала, смешно подергивая в такт музыке поролоновой попой.

Довольный заказчик щедро затолкал в мое декольте пятидесятидолларовую купюру. И я не скажу, что меня уж так сильно это обидело. Припомнив все известные мне актерские приемы, я заставила себя поверить в то, что – это не я, а Зайчик, как заводной, разудало вертит попой, прыгает, танцует Ламбаду и смешно трясет обвисшими ушами.

Периодически ко мне подбегали пьяненькие девушки (почему-то, только девушки), чтобы весело и смущенно хохоча, поинтересоваться:

– А, это у вас настоящая грудь? Можно потрогать?

– Можно! – отвечала я с готовностью, припоминая сумму своего гонорара.

По всей видимости, всех очень забавлял мой поролоновый наряд, выглядевший гротескно и весьма эротично. Во всяком случае, я себя в этом смогла убедить. Потому что, если бы не смогла, то, так бы и осталась сидеть в подсобке между холодцом и тортом до самого утра.

Спустя полчаса в зал вихрем влетела раскрасневшаяся Снегурочка, в сбившейся на бок короне, сопровождаемая Дедом Морозом, Бабой Ягой и Кощеем, я облегченно выдохнула.

Снегурочка выхватила у меня микрофон и хорошо поставленным голосом влила в уши празднующим очередную дозу поздравлений с пожеланиями любви, здоровья, успехов в работе и личной жизни, а Дед Мороз яростно потряс посохом, обернутым в серебряную фольгу. После чего под бешенные ритмы пустился в пляс безумный сказочный дуэт. В такт музыке в черепе у Кощея светились и переливались радугой, впаянные туда лампочки, добавляя в новогодний праздник еще больше веселья.

Когда, отработав программу, мы переодевались все в той же подсобке, правда уже при отсутствии в ней холодца и торта, я увидела, что под гримом и костюмом развеселой бабы Яги скрывается вполне себе взрослая женщина, можно сказать – пожилая, с уставшим взглядом и потускневшим лицом. Извиняющимся тоном она долго оправдывалась, что таким образом зарабатывает двадцатилетнему сыну на сапоги, который нигде не учиться и не работает, а сутками напролет сидит за компьютером и очень презирает мать за эти ее унизительные подработки.

Я шла домой по заснеженной улице и думала о том, почему одних людей можно легко унизить, других – нет. Если внутри тебя есть некий стержень, тот пилон, на котором удерживает равновесие твое чувство собственного достоинства, то – ты всегда будешь неуязвима. Пусть даже кто-то решит бросить в тебя грязью, да хоть забросает тебя ею с ног до головы, ты все равно останешься чистой, ровно до тех пор, пока сама не усомнишься в себе и не позволишь этой дряни просочиться вовнутрь, пока сама не почувствуешь себя униженной и уязвленной. Если же – нет, то можешь делать все, что угодно – хоть Бабой Ягой скакать, хоть Зайчиком. Пока для тебя это только игра, то и правила устанавливаешь ты, а не кто-то другой. Даже, если этот «кто-то» приказывает тебе: «Зайка, прыгай!» и платит за это деньги.

Первого января мы отпраздновали Новый год в нашей с Никиткой маленькой квартирке. Пара-тройка салатов, традиционное оливье, селедка под шубой и покупной торт. У меня не было ни сил, ни времени что-то выпекать и наготавливать. К счастью, Петины дети оказались чрезвычайно благодарными едоками, совершенно не привередливыми по части меню. Особенно Максим, для которого главное – чтобы еды было много. И совсем неважно, что налито или положено в тарелку – тривиальный борщ или изысканный французский «Буйабес», обычный шницель или кордон блю.

Новогоднее застолье получилось вполне себе теплым и спокойным. Все были сыты, умиротворены и расслаблены, один лишь Макс маялся без своего Counter-Strike и, наевшись торта, улизнул, придумав себе какое-то страшно важное дело. В начале четвертого ушли и Петр с Таей, и я поинтересовалась у сына:

– Ну, и как тебе ребята?

– Нормально.

– То есть, они тебе понравились? – попробовала я раскрутить Никиту на развернутый ответ.

– Я же сказал – нормально.

– А если бы… ну… вдруг… мы стали жить все вместе? – осторожно поинтересовалась я, взъерошив сыну волосы.

– Где? Здесь? – фыркнул Никита, обводя руками нашу шестнадцатиметровую комнату.

– Нет… не здесь, конечно!

– А где?

И правда – где? Чего я лезу к нему со своими дурацкими абстрактными вопросами. Может быть потому, что сама не нахожу на них ответа.

Третьего января мне позвонила Светлана с неожиданным вопросом:

– Слушай, а ты не хочешь повторить?

– Что «повторить»? – не поняла я.

– Свой триумф, – ответила Светка, то ли с иронией, то ли без.

– Зайчиком?

– Нет, зайчиком, боюсь, не получится. Нужна серьезная программа на всю ночь. На старый Новый год, – сказала она так, словно разговор шел о том, чтобы продекламировать стишок на дне рождении у подруги.

– На всю ночь?!! – проступивший в моем голосе ужас, заставил мою собеседницу уточнить задачу.

– Не пугайся ты так! Только до четырех утра.

– Это сильно меняет дело, – съязвила я, понимая, что мне очень хочется согласиться. Совсем неожиданно для себя. И не только из-за денег.

– Понимаешь, очень жалко упускать этого заказчика. Я ему сегодня откажу, и он кого-то другого найдет, потом фиг вернешь. А клиент солидный и платит хорошо. Соглашайся, а?!

– А ты-то сама где будешь?

– В Египте.

– Где?!

– Да муж еще осенью путевку купил. Как-будто не знал, что у меня в январе самый чес. Сказал, если не поеду – он со мной разведется! Выручишь?

– Хорошо, – согласилась я удивительно быстро, видимо, чтобы не передумать.

– Вот и ладушки! Вечером встречаемся у «Марселя»!

– «Марсель?!» – снова засомневалась я, понимая, что работать придется в одном из самых престижных ресторанов города. – А, если у меня не получится?

– Все у тебя получится! Видела я, как ты зайчиком скакала! – хмыкнула Светка в трубку.

– Как? – на всякий случай решила уточнить я.

– Са-амо-озабвен-н-но, – протяжно пропела моя знакомая и весело хихикнув, вдруг поинтересовалась.

– Вот, тебе сколько в месяц платят в твоем рассаднике культуры?

– Ммм…

– Так умножь это «ммм», как минимум, на пять и садись писать сценарий. Все! До вечера! В семь часов у «Марселя»!

Владельцем ресторана оказался семейный дуэт, как-то совсем в пару не монтируемый. Претенциозная и холеная Маргарита, с тонкими пальцами и тихим голосом, и огромный, как медведь, муж Саня, одетый в засаленный свитер с оленями и меховые унты. Он так и представился – не Александр, не Саша, а – Саня, выбросив мне навстречу увесистую медвежью лапу. Маргарита долго расспрашивала нас о том, какой будет программа, прошивая меня насквозь недоверчивым взглядом. Я лепетала что-то про красивую и очень романтичную новогоднюю историю, в которой будет много любви, музыки и танцев. Светка поставила в разговоре жирную точку, соврав, не моргнув глазом, что программа каталась сто тысяч раз и сто тысяч раз с невероятным успехом. Маргарита лишь кивнула головой, нервно покусывая нижнюю губу, а Саня пригрозил: