– Жену я не видел много лет. То, что мы не разведены официально – политическая необходимость, не больше. Встреться мы на улице, даже не узнаем друг друга. Димитра же… с ней тоже нас давно связывает только дружба и память о первой любви.

Очень сомневаюсь, что сама Димитра думает так же.

– И всё?

Чёрт, гавёное любопытство!

Теперь он отвлёкся, чтобы посмотреть внимательнее. Некоторое время помолчал.

– Не всё.

– А…

– Подробностей не будет.

– Как мило. Кадришь меня, когда весь штат уже укомплектован.

Он скинул высоту, припарковался у шикарного отеля в центре. В полной тишине вышел из мазурика, открыл мне дверь, подал руку.

Встав на ноги, пробовала выдрать – бесполезно.

Не отпускал и у ресепшена, пока снял на себя люкс.

– Ты зря стараешься, я не стану с тобой спать, – мы поднимаемся в полностью прозрачном лифте в пентхаус.

– Ты зря стараешься, мне есть с кем спать, – выдвинул спокойно. – Если бы ты подумала, то поняла бы это. Секс на Сове… примерно как жильё. Чем дальше от консорциума, тем доступнее. Я же привёз тебя в самый центр.

Я подвисла, не в силах постичь эдакие мудрёные мотивы.

Дальше – единственный номер на этаже, который он открыл своей картой. Прошёл, вставил карту у двери – в помещении вспыхнул свет. Влад обошёл каждую комнату.

– Я только воспользуюсь ванной комнатой и…

– Номер оплачен на неделю, – перебил меня заносчивый, наглый хозяин жизни, снова занявший тело Совина. – За это время твои проблемы утихнут, здесь, – он положил карту на тумбочку, – немного денег на сменную одежду. Считай это благотворительностью. Я не собираюсь тебя домогаться, или принуждать. Я чётко обозначил тебе план. Сливаем ауры, летим на аудиенцию, беседуешь с ним, узнаёшь, что ему нужно от наследницы Вороновых, летишь в свою дыру. Чем быстрее ты будешь готова, тем лучше.

– Засунь себе в глотку свою благотворительность! – прошептала в дверь, когда та мягко закрылась за ним.

А через час уже была вписана в маленький мотель на окраине юга Совы.

Ещё через пол – дрожа от холода, вошла в замшелый автосервис. Меня с порога встречал голос Лео:

– Ну наконец-то! Теперь все в сборе! Можем начинать. Получайте зарплату, детки! Монстр, давай тащи мешок!

– Это когда мы уносили ноги, он тащил, а сейчас, бумажки принести ему раз плюнуть.

– Помолчи, твоё величество! А то в следующий раз сам потащишь мешок с грузом!

Под гневным голосом бугая-Монстра Король ключей заткнулся.

– Ладно тебе, здоровяк! Ему главное – отмычки унести, а ну как что забудет, – я хлопком по руке поздоровалась с Монстром, также с Королём Ключей. Лео только кивнула, а Гений, как я вошла, даже не оторвался от монитора.

10 лет назад

Самое элементарное – поговорить с мужем. Подкараулить его, когда он будет один, заставить смотреть на себя, слушать, умолять дать мне шанс, доказать ему, что я хорошая жена. Я думала об этом, пыталась даже, но, всякий раз, когда вот, выходи, схвати его за руку, говори! Я оставалась на месте и ждала всякого-чего, пока он не скроется в дверях или сядет в свой мазурик.

Да, пусть я грязная уродка рядом с ними, они правы. Пусть мой отец предатель, а я никчёмное создание, у меня уже нет иллюзий, что они заблуждаются.

Но я не могу просить о любви. Даже об уважении.

Если только ползать на коленях?

Но я даже этого не могу.

Каждый раз, когда мне что-то нужно, приходится чуть ли не неделю уговаривать себя заговорить со свекровью или свёкром, прекрасно зная, какой ответ получу.

Я настолько никчёмная, что даже не умею попросить за себя.

Всё, что остаётся – смиренно нести свой крест. Такую дорогу избрал для меня Господь, и не мне сомневаться в его справедливости.

Зря бабушки врали мне про папу, зря говорили, что он был не виноват, что император сам заигрался с магией, а папа – просто козёл отпущения. Не нужно было меня щадить, нужно было всё рассказать, так я, хотя бы, была бы готова.

Дверь распахнулась, я машинально вытерла слёзы – так и не удалось сосредоточиться на вечерней молитве. Даже этого я теперь не могу.

– Ноешь? – экономка Совиных ворвалась в мою спальню. – Раскаялась, значит? Ну-ка вставай, мерзавка! – время перевалило за полночь, и госпожа Лазо, очевидно, фурией вылетела из своей постели. – Вставай, сказала!

Я послушалась.

– Что случилось? – с одной стороны, мне не привыкать: свекровь давно перестала даже смотреть в мою сторону, не то что разговаривать. Все сношения со мной она давно осуществляет через свою домоправительницу Луческу Лазо. То, что она вот так, среди ночи, орёт в моей спальне – это что-то новенькое.

– Где ты их дела? – она бросилась к моей кровати, начала перетряхивать постель. – Куда спрятала?

– Да что? – я уже начала чувствовать, что дело серьёзное, но всё же попыталась улыбнуться.

– Ты ещё и лыбишься? Смеёшься, паршивка?! А ну я тебя сейчас!

Она схватила меня за волосы!

Вот только что этими руками она комкала простынь, а теперь больно держит – я только и смогла пригнуться.

Закричала от боли.

– Как ты мне надоела! Неблагодарное животное! Такая же, как и все с твоей помойки! Ну, с меня хватит! Пошли-ка к хозяйке, пусть она, наконец, вышвырнет тебя на улицу!

Физическая боль сковала, не давала ни думать, ни делать, я только и пыталась как-то изловчиться, всякое-чего, чтобы волосы тянуло не так сильно, пока она тащила меня в парадное крыло дворца тетрарха.

Я что-то шептала, просила отпустить, но хватка от каждого моего звука только становилась сильнее. Когда она постучала в дверь спальни свекрови, я уже подвывала.

– Луческа? – Мария сидела с овальным зеркалом в постели. Сразу же спрятала его под одеяло.

– Госпожа! Простите, госпожа, что я пришла к вам, но я больше не могу. У меня просто не хватает квалификации и профессионализма, но только ваше вмешательство сможет всё остановить.

– Да что произошло?

Экономка отшвырнула меня, я оказалась на коленях, на мягком ковре. Получив свободу, я хотела было броситься на неё. Плевать на возраст, плевать на субординацию, как она могла сделать мне так больно?

– Госпожа! Горничные сегодня, как всегда убирали дом. Эта, – Луческа Лазо ткнула в меня пальцем, – увязалась с прислугой. Как всегда, вы разрешили ей убираться, помню, но я и подумать не могла!

– Луческа! Скажешь ты, или нет?

Плечи домоправительницы чуть поникли.

– Сегодня убирали в кабинете хозяина, она с ними, а потом, когда я зашла, закрыть после уборки дверцы шкафов, увидела, что нет старинных часов!

У них были часы? Настоящие?

– Это не я! – я замотала головой. – Я никогда не видела у вас механических часов! – я нигде не видела механических часов, кроме папиных. Думала, что все уничтожены, казнены, как и отец.

Какая какофония началась!

Лазо кричала и тыкала в меня пальцем, Мария не повышала голос, но мне невозможно было вставить слово. Казалось, что невозможно. Потому что на какое-то время я вообще перестала себя контролировать: всё воспитание терхи полетело к чёрту под хвост, я орала, пыталась доказать.

– Что здесь происходит?

В дверном проёме стоял тетрарх Совин. Справа от него – Влад, в одних пижамных штанах. Димитра боязливо жалась к нему, одетая в маленькую шёлковую пижамку из шортиков и топа, крошечный, еле подвязанный халатик, съехал с плеча.

Я, в своей льняной рубашке до щиколоток, привезённой с Ворон, замолчала.

Просто, как отрезало.

Смотрела и слушала, как обстоятельно и по существу, Мария докладывает произошедшее тетрарху, как Луческа Лазо рассказывает, что отсмотрела запись камеры, на которой видела, как я вынесла из его кабинета часы.

Как это?

– Ох, надо же!

– Да это же, просто небезопасно – жить с ней в одном доме!

– А если завтра она решится на убийства, или увечья! – скрашивали историю такие искренние возгласы Димитры.

Тетрарх Совин выслушал, некоторое время помолчал. Думает себе сейчас всякое-чего…

– Я ничего не брала! Я никогда ничего чужого не брала! – мне только и оставалось, что шептать. Сил у голоса не осталось.

“Ибо, если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный”.

Нужно простить, их нужно простить, Сариша. Прости, это ведь так легко…

Можно ещё позвать Драгоша, он подтвердит, мы вместе ушли из кабинета, чтобы поиграть в футбол. Но тогда мальчишке придётся несладко.

– Талион велит возместить тебе украденное. Но даже останься ты в моём доме работать до конца своих дней – тебе за всю жизнь не отработать часы, которым почти двести лет. Я накажу тебя по-другому: госпожа Лазо, – экономка воспрянула, – заберите из её комнаты все её молитвословы и писания, да и про свечи не забудьте. Хватит воровке носить маску благочестия. И отлучить её от стола. Пусть ест в комнате. Чтоб глаза мои тебя не видели. И будь благодарна, что я не заявил на тебя. Да будет так, – старший Совин развернулся.

– И всё? – проговорила левая рука моего мужа. А нет, это не левая рука, это шлюха, на ней висевшая. – Но как же? Зайчик, а если она завтра заберётся в нашу спальню?

– Пошли отсюда, отец всё решил.

– Котёнок, я теперь не усну, я так испугалась…

Испугалась, не испугалась, но Влад её утащил.

– Ну, что стоишь? – мы со свекровью остались вдвоём. – Забыла, где выход?

– Отпустите меня, – я подняла на неё взгляд.

– Что?

– Позвольте мне уйти из вашего дома, вернуться домой, я никогда больше не потревожу никого из вас.

– Чтобы Его Величество выплеснул на нашу семью своё негодование за непослушание? Послушай, что я тебе скажу: пока ты нужна императору, не представляю зачем, ты будешь здесь, под моим присмотром, я буду следить за каждым твоим шагом, это мой долг терхи. И поверь, только одна выходка, и твоё сегодняшнее наказание покажется тебе пустяком!

Вошла в свою спальню, в ней уже не было ни моего Писания, ни молитвослова, ни церковных свечей – то немногое, всякое-чего, что я, всё же просила мне покупать. Зато на стуле висел мой платок.

Впервые в жизни я сегодня была на виду у чужого мужчины без платка. У двух чужих мужчин, и даже не заметила этого.

Внутри расползалась мягкая, до ожога ледяная пустота.

Никогда больше его не надену. Не покрою голову, не опущу взгляд, не стану проявлять уважения, когда не понимаю, где мне его взять.

Они говорят: отребье, воровка, мерзавка?

Знавала я одну мерзавку на Вороне. Так от неё вся округа выла.

Посмотрим, как умеют выть эти белоснежные стены.

Даже если мне ничего в этой жизни больше не светит, оставить это вот так я не могу. И, прости меня, Господи, но и забыть не смогу.

***

И день за днем все было также:

Неудобная, ненужная жена.

Полна тоски и горя 

Вся жизнь на Сов моя.

Но я тоже ведь живая.

Я-человек, а не предмет. 

А судьба не всё определяет 

И я найду свободы свет…

Наталья Матюхина.